Железом и кровью
Шрифт:
Ловкие ребята! Эх, чего я сразу не сообразил, что это ложный след.
— Много вас тут? — спросил я у Пискли.
— Да, почитай, ещё трое в лагере…
— Думали, что не попадётесь? А если бы нарвались на тех настоящих бандитов?
Пискля не ответил. Он с опаской всё ещё смотрел на «кошкодёр» в моей руке.
— Так-с… Поворачивайся.
— Зачем? — подскочил Пискля.
— Связывать буду.
— Ты обещал…
— Я обещал оставить тебя в живых, а не отпустить. Давай поворачивайся.
Пискля вздохнул
— Мы его понесём? — удивилась Горяна.
Она сидела на кочке и пыталась самостоятельно стереть кровь с лица. Получалось плохо: красные полосы превратились в размазню, отчего Горяна сейчас походила на раскрашенного скомороха.
— Нет, — ответил я, стараясь не думать о том, что собирался сделать, и подошёл к девушке.
Оглядев рану, я аж присвистнул:
— Ничего себе! Чем это тебя?
— Не знаю… не увидела. А что: всё очень страшно?
— Под волосами видно не будет. Шрам, наверное, получится неплохой.
Последние слова явно расстроили девушку.
— Что будем делать? — чуть погодя спросила она, пока я аккуратно вытирал разводы на её лбу. Кровь остановилась, но, кажется, её вытекло немало.
— Доберёмся до хутора, а утром попытаемся найти усадьбу эльфа.
— Что за эльф?
— Энтони ди Вевр.
— Не слышала о таком… А зачем он нам?
— Если бандиты там были, то могли наследить, — слукавил я. Всего рассказывать не следовало.
Несколько минут я ещё помогал Горяне, а потом снова обошёл место сражения. Конь стоял в стороне у зарослей орешника. Я взял его под уздцы и привел назад.
— Что с ним? — глухо спросила Горяна, кивая на Писклю.
— Пусть живёт, — в тон ей ответил я, но так, чтобы бандит это слышал.
По лицу девушки было видно, что она не понимает происходящего. Я помог ей влезть в седло и мы направились к хутору.
— Эй! А я? — донёсся сдавленный голос Пискли.
Горяна посмотрела на меня дикими глазами. Она никак не могла решиться что-то сказать.
В жизни очень часто мелкие на первый взгляд моменты решают дальнейшую твою судьбу. Ведь на них тебя жизнь проверяет, показывая кто ты на самом деле такой, и какова твоя истинная природа. И эти моменты подобны камешкам на дороге: ты либо споткнёшься об них, либо…
Горяна сейчас как раз стояла у такого камешка: убрать или переступить, да так, чтобы потом споткнуться. Оставить Писклю связанным в лесу или отпустить, чтобы тот, возможно, привёл своих товарищей, убить исподтишка… А, может, и не будет этого. Может, он одумается…
Я вдруг улыбнулся подобной мысли. И тут же снова поймал ошарашенный взгляд Горяны.
— Он же тут погибнет! — выдавила девушка.
— Возможно, — сухо ответил я, всё ещё непонятно чему улыбаясь. — А если нет, то на обратном пути
— Но… но… это не по-человечески…
— Это справедливо.
Лицо Горяны стало бледным. Несколько минут она ехала молча, смотря вниз на землю. Мне уже стало ясно, что она пришла к согласию со своей совестью.
— Трудные решения никогда не бывают лёгкими, — более мягко добавил я.
Издалека доносились яростные проклятия и крики Пискли. Через какое-то время они сменились на вой отчаяния, становясь по мере удаления всё тише и тише. Горяна сжалась в комок и до самого хутора ехала молча, даже не глядя в мою сторону.
7
Староста — дородный могучего вида мужчина, в куртке из медвежьей шкуры, стоял у хлева. В сизом вечернем воздухе висел характерный запах печного дыма и ещё пасеки. Последний был особенно жгучий. Я несколько раз втянул носом аромат воска и мёда, и почувствовал, как сильно проголодался. Перед глазами сразу возникла медовуха Богдана Лютикова, настоянная на каких-то лесных травах, сильно дерущая горло и дразнящее желудок своими «соками».
Вдалеке виднелось полукольцо Зуреньского хребта. Тёмно-синие пики гор подпирали потемневшие багровые облака. Вниз в Глубокий Рог круто стекалось золотое море лесного покрова. Правда, чем ближе к зиме, тем больше в этом море было черных прорех голых веток.
Горы казались очень близко. Глядя на них, ощущалась какая-то спокойная величавость. Они казались дремлющими древними великанами. А сам я был маленьким муравьишкой у высокой кручи.
Староста при свете факела несколько раз бегло прочитал мою охранную грамоту и всё ещё молчаливо глядел на нас с Горяной.
— Влажели далеко же ви, — наконец нарушил он молчание. — Че ищите нека?
Говорил он мне совершенно не понятно да ещё с каким-то странным акцентом, делая ударения больше на концы слов. Я посмотрел на Горяну, а та, не смотря на свою усталость и рану, собралась духом и ответила:
— Ми то йджемо по честований злужбе.
Чуть позже она пояснила, что его удивило, как мы далеко забрались в горы. Этот край испокон веков принадлежал зуреньцам, народу гордому, но очень великодушному.
— Это кватохская вервь… то есть община… по-ихнему — «сполучнецтво» зуреньцов. Охотники они знатные. Кстати, Фёдор Выжлятников, который в лазарет дичь носит, из этой вот общины будет.
Староста улыбнулся. Вокруг его глаз расплылась сетка мелких морщинок.
— Шля на кучи до дыма, — махнул он, приглашая в двухэтажный каменный дом.
У дубовых дверей стояли двое молодых парней, и староста представил их как своих сыновей:
— Се Рогашка — найстарши, та Лока — промежны.
У Рогашки на щеке виднелись два громадных шрама. Парень он был видный и серьёзный на вид. Небось, отец им сильно гордился.