Железом и кровью
Шрифт:
Наутро, Сверр поджёг их суда и в одиночку вступил в бой с остатками имперцев. По словам раненых солдат, восемь раз стрелы пронзали его тело, но он бился до последнего, пока подоспевший имперский корвет не спас оставшихся в живых.
Тело Сверра так и не смогли найти. Одни говорят, что его забрал сам Тенсес, чтобы возродить в иное время для великой цели. Другие утверждают, что прибывшие на корвете люди племени Зэм, увезли тело Сверра с собой, чтобы подвергнуть страшным мучениям, на
Как бы ни было, но с тех пор его никогда никто не видел и не слышал. Но иногда на Ингосе видят серебряного единорога.
— Говорят, что-то Искра Сверра бродит по родному краю, — закончил староста.
Сыновья старосты внимательно слушали отца: Рогоша, уже более умудренный жизнью, хмуро смотрел в пол, словно представляя, что делал бы он, доведись ему оказаться на месте Сверра; а Лока сиял глазами в праведном гневе, желая сию секунду броситься в бой и снести имперским солдатам их головы.
Я, молча, пил и тоже слушал. Картины жизни Сверра ярко рисовались в моём сознании. Гуннар, бородатый старик в потемневшей кольчуге. Пылающие суда… ночь… холодный белый снег… и боль… Но боль не от ран, а собственного бессилия. Как хотелось вскочить и, махая мечом, броситься на врага…
Староста замолчал. Он торжественно смотрел на сыновей, а потом повернул взгляд ко мне. И едва мы посмотрели друг другу в глаза, как подле своего хозяина снова возник его верный волкодав.
Пёс чуть отстранил старосту и выдвинулся перед ним вперёд.
— Нашь госць устал, — вдруг сказал староста, поднимаясь. — Лока, покаши йаму почивальню.
Левая сторона волкодава слегка дёрнулась вверх, и в тусклом свете восковых свечей я увидел огромные клыки. Меня в третий раз предупреждали и я отвёл взгляд.
Я пошел следом за Локой, чувствуя, что немного захмелел. И от того в голову полезли какие-то странные, немного печальные, мысли.
Тяжело рухнув на постель, я на секунду закрыл глаза и… проснулся только утром.
В маленькое окошко, затянутой бычьим пузырём, пробивался яркий золотой свет восходящего солнца. В комнате было прохладно.
Я осторожно пошевелил головой, ощущая во рту неприятный привкус вчерашнего хмельного мёда. Вставать совсем не хотелось, но мозг уже включился и неспешно выкладывал сегодняшние «пути-дорожки».
Внизу слышно возились хозяева. Где-то протяжно замычали коровы и вовсю мощь прокукарекал петух.
Я рывком поднялся и подошёл к кадушке с водой. Кое-как приведя себя в порядок, я спустился вниз.
На столе, где мы вчера сытно ужинали, стоял свежеиспечённый хлеб и глиняный кувшин с парным молоком. В дом живо вскочила хозяйка.
Она широко улыбнулась и поздоровалась:
— Добро ранко! Како быль се спанець?
—
Хозяйка поставила на стол плошку с ароматным мёдом.
— Визьме йе то снидаце.
И она снова выскочила на двор. Я подошёл к широкому окну.
Вид отсюда открывался восхитительный: янтарная монета солнца озарила голубовато-розовые верхушки дальних гор, а яркий ковёр осеннего леса широкой массой тянулся по склонам, чаруя своим диковинным неподражаемым узором. Воздух был прозрачным, прямо кристальным.
Во дворе суетились мужчины, среди которых я узнал старосту и его старшего сына. По лестнице сверху быстро промчался Лока, и на мой вопрос, что происходит, весело прокричал:
— Че славночсць! Велка мёдова борошнича!
И убежал на улицу, а я с глупой миной было крикнул вслед: «Что?»
Я снова выглянул в окно: мужчины сооружали длиннющий стол, тянули скамьи, а невесть откуда взявшиеся женщины несли льняные скатерти. Столы начинали огораживать импровизированными стенами из соломенных матов.
«Праздник, что ли?» — спросил я себя, и присел за стол, чтобы позавтракать.
По лестнице медленно и неуверенно спускалась Горяна. Выглядела она получше, но всё ещё была бледна.
— Выспались? — спросил я у неё.
— Да. Что происходит?
— Сам не пойму. Суета какая-то… Праздник, наверное.
Горяна присела на скамью возле меня. Я налил её кружку молока и отрезал длинный ломоть хлеба.
— Спасибо, — вяло улыбнулась она.
— Выглядите плоховато, — бросил я. — Голова кружится?
— Иногда.
— Ясно… Тогда вот что: далее я сам пойду. Кое-что разведаю, а уж потом…
— Сами?
— Вам, Горяна, необходимо хорошенько отлежаться. Думается мне, что… В общем, сейчас нужен отдых.
— Возьмите себе в провожатого Выжлятникова.
— Кого? — не понял я.
— Фёдора Выжлятникова… Охотника, из местных… Я же говорила…
Я сделал вид, что вспомнил.
Мы некоторое время, молча, поглощали свой завтрак, пока в дом не вошёл староста. От его широкой улыбки передалась какая-то беспричинная радость.
— Добро ранко! — бросил он зычно. — Како быль се спанець?
— Отлично, — ответил я. — Что у вас происходит? Что за суета во дворе?
— Че славночсць! Празднык… Велка мёдова борошнича!
Как будто это мне что-то объяснило.
— Будэм гулятъ да пыть… Че запрошаемо вас.
— Нас приглашают на праздник большой медовой… булки… или хлеба… Я точно не поняла, — пояснила в вполголоса Горяна. — Сейчас съедутся жители со всех окрестных хуторов. Кстати, отказывать нельзя. Обидите старосту… осрамите перед всеми людьми.