Желтый дом. Том 1

Зиновьев Александр Александрович

Откровение

Я прожил довольно долгую жизнь, Он говорит. Я много размышлял и обрел некоторую ясность в понимании многих вещей. Но мое понимание, оказывается, тут совсем никому не нужно. Люди не заинтересованы в ясности. Они предпочитают запутанность, мутность, неопределенность. Так что результаты моих раздумий пропадут вместе со мной. Мне их некому передать. Если хочешь, я мог бы тебе кое-что оставить. А зачем мне твоя мудрость, говорю я, если мне свою некуда девать. Тебе директор, кажется, какое-то предложение сделал, говорит Он. Ты мог бы мои познания использовать для него. В конце концов, какое имеет значение, кто автор тех или иных идей?! Ничего не выйдет, говорю я. Руководитель группы, которая будет писать книгу директора, не пропустит не то что твою, но даже мою жалкую премудрость. Ему же нужно на уровне классике писать. А что это за уровень, ты сам знаешь. Уровень, конечно, даже для своего времени был примитивен, говорит Он. Но может быть, сумеешь протащить кое-что? Нет, говорю я. Об этом и думать не стоит. Чушь какую-нибудь протащить можно. Но умные вещи они замечают сразу. На

умности у них партийное чутье. Понять не поймут, но сразу почуют. Жаль, говорит Он. Знаешь, я готов написат толстую книгу и отдать авторство кому угодно, лишь бы «автор» напечатал ее в том виде, как я ее сделаю. Ты идеалист, говорю я. Авторство Они охотно присваивают. Но Они как-то ухитряются все, воруемое у других, приводить к виду, адекватному им самим. Но если уж ты так хочешь высказаться, говори. Я постараюсь слушать. Но если усну со скуки, не обижайся. Привычка. Я половину лекций в университете проспал.

Реформатор

— Я тебе сейчас изображу социальную структуру нашего общества, — говорит Реформатор. — И ты поймешь, почему тут всякое оппозиционное движение обречено на провал. Я тебе изображу крайне упрощенную смеху. Реальность куд сложнее. Смотри! Наше общество можно разделить на три слоя — высший, средний, низший. Высший слой — всякого рода номенклатура — центральная, республиканская, областная, районная. Это — чины партийного и государственного аппарата, руководители всякого рода союзов и обществ, а также непосредственное их окружение. Средний слой — средняя и мелкая интеллигенция и служилый люд. Низший слой — рабочие и крестьяне, всякая подсобная и исполнительская мелкота из сферы обслуживания и т.д. Каждые слой, в свою очередь, можно разделить по крайней мере на три подслоя. В численном выражении: высший слой — тридцать миллионов (с семьями), средний — семьдесят, низший — сто пятьдесят. Тридцать миллионов — это целое государство в государстве. Они могут своими внутренними силами воспроизводиться, допуская лишь ничтожное пополнение из других слоев. В материальном отношении картина тут довольно пестрая. Например, высший подслой низшего слоя более обеспечен, чем средний и низший подслой среднего слоя и даже чем низший подслой высшего слоя. В каждом слое можно выделить часть, обладающую привилегиями совсем в другом разрезе. Например, мастера и рабочие — ударники низшего слоя, учителя привилегированных школ, портные из ателье для высших слоев, рабочие из обслуживающего верхи персонала и т.п. В этом разрезе примерно шестьдесят миллионов человек живут у нас прилично, половина из них — хорошо, а половина половины — превосходно. Можно, далее, рассматривать структуру общества с точки зрения легкости труда, свободного времени и т.п. И опять-таки установить свои численные отношения. В результате общество оказывается скрепленным удобствами жизни для той или иной части населения в самых различных планах. Так что даже не принимая во внимание органы подавления и надзора, можно обнаружить совершенно очевидную незаинтересованность всех слоев общества в постоянной, широкой и преемственной оппозиции. Что остается? Только одно: реформы!

— Но в таком случае и реформы безнадежны, — говорю я. — Если у нас такая жесткая структура, то всякие улучшения будут угрожать ее существованию.

— А разве реформа обязательно улучшение? И вообще, что значит улучшение или ухудшение? Например, если отменить специальные закрытые распределители для номенклатуры, улучшение это будет или ухудшение? С точки зрения низов — вроде бы улучшение. Но номенклатура свое возьмет другими, нелегальными средствами, и будет еще хуже.

— Так зачем же тогда реформы?

— Как зачем?! Что-то надо же делать! Мощь государства. Престиж. Оборона. Западу нос утереть надо. Экономия. Ты меня удивляешь! Задача реформ — сделать явными все наши отношения, легализовать, упростить, исключить ненужное, сократить непроизводительные траты и т.п. Вот я подсчитал, сколько людей можно высвободить и направить в отдаленные районы страны, на Великие Стройки Коммунизма, если...

Послание соседу

Угомонись, молю, Сосед! Не я виновник твоих бед. Раскинь мозгами, разве я причина, Что пусто в продуктовых магазинах? И разве я виновен в том, а не верхушка, Что ты с семьей ютишься в тесной комнатушке? Иль по моей вине, работая вдвоем с женой, Не можешь жизнь устроить дочери одной? Из-за меня не можешь получить толковое леченье Из-за меня ни отдыха веселого, ни развлеченья? А кто тебе навязывает с тайным постоянством Веселие Руси — безудержное пьянство? За что же в случае таком Меня ты кроешь матюком?

Логик

Скоро художественной литературе конец, говорит Логик, Это почему же, возмущаюсь я. Очень просто, говорит он. Теперь с помощью вычислительных машин можно высчитать все комбинаторные возможности человеческой психологии и общественных ситуаций с конечным числом участников, а значит — все возможные сюжеты, монологи, диалоги, характеры и прочие элементы творчества. Между прочим, их не так уж много. Не случайно же писатели постоянно повторяются, воруют у собратьев по перу и предшественников. Вариации, конечно, есть. Но они касаются второстепенных пустяков (имена, цвет глаз, возрас рост, национальность, профессия), а не сути дела. Если бы я занимался литературоведением, я и без машин вычислил бы все типы литературных героев и ситуаций с ними. Советую тебе заняться этим делом. Бесполезно, говорю я. Во-первых, не поймут. Во-вторых, мутный литературный поток этим не остановишь. А зачем его останавливать, говорит он. Если хочешь, чтобы его не было, игнорируй его. Не поймут — это хорошо, ибо, если поймут, литературный поток будет во сто крат сильнее и мутнее. Тогда любая бездарь будет сочинять лучше гениев. Я тебе советую заняться этим делом совсем для других целей. Вычислив все логически возможные варианты, ты убедишься в том, что среди них нет твоего. Почему? Да потому, что он логически невозможен. А что отсюда следует? То, что тебя нет, говорю я. И он немедленно умолкает и испаряется.

Ответ соседа

Закон есть жизненный такой, Младенцам даже это ясно: Срываем зло на тех, кто под рукой И бить которых безопасно. Зла лично на тебя я не держу. Пошли, на пару поллитровку вдарим! Меня ты уважаешь, я тебя спрошу, А хочешь, я влеплю тебе по харе?!

Академик Петин задумал новую книгу

Академик Петин — фигура в нашей философии легендарная и символическая. Не имея даже среднего образования, он в свое время попал в Институт красной профессуры (ИКП), выдвинулся там как один из активнейших сталинистов, стал академиком, занимал при Сталине крупные посты. После смерти Сталина некоторое время казалось, что его привлекут к ответу за плагиат и за доносы, но он ловко выкрутился и удержался, правда, на постах на две-три ступени пониже (редактором журнала, председателем общества). Затем снова поднялся на ступень повыше — стал директором института. О безграмотности Петина до сих пор ходят анекдоты. Например, ему приписывают изречение, что Гегель одной ногой стоял в прошлом, а другой приветствовал будущее. Всем известно, что Петин не способен сам написать ни одной страницы. А между тем он печатал книгу за книгой. И книги не хуже других. Теперь он задумал эпохальный труд объемом пятьдесят авторских листов — обобщение достижений естествознания на современном уровне, новую «Диалектику природы». В философских кругах все, от мала до велика, смеются над этой претензией Петина. Один только Учитель сказал, что не видит в претензии Петина ничего особенного, ибо «Диалектика природы» Энгельса — бред сивой кобылы, и создать нечто подобное на базе современного естествознания — под силу только такому дегенерату, как Петин. Но его никто не понял.

Петин несколько раз намекал мне, что он не против мое участия в подготовке его книги в качестве «научно-технического» сотрудника, но с последующей перспективой. Я делал вид, что не понимаю его намеков. Теперь же Трус на заседании сектора прямо заявил: нам надо одного младшего сотрудника выделить в распоряжение директора. Все поглядели в мою сторону. Смирнящев предложил мою кандидатуру, сказав кучу лестных слов в мой адрес. И судьба моя была решена. Заведовать директорской спецгруппой назначили Барабанова. Барабанов сказал мне, что нам предстоит серьезная задача, и я должен отнестись к ней с полной серьезностью. И поручил мне логический аспект будущей книги Петина.

Бунт «Я»

Сегодня мои «Я» взбунтовались: довольно, заорали они хором, болтаться нам на вторых, третьих, десятых, двадцатых и далее ролях! Хотим играть первую скрипку!!

— Отныне я буду Железным Феликсом, — сказало Второе «Я».

— А я Генсеком, — пропищало Седьмое «Я».

— Я Сталиным, — прохрипело Пятнадцатое «Я».

— А я Лениным, — завопило Пятидесятое «Я».

— А я Марксом...

— Я...

— Я...

— Я буду Берием, — проскрежетало «Я» с шестизначны номером.

— Хватит с нас одного Железного Феликса, — запротестовал Ленин. — Они вдвоем тут такого натворят! Всю квартиру трупами завалят!

— Не Берием, а Берией, — поправил кто-то.

— Бериею.

— Болваны, — сказал спокойно Сталин. — Грузинские фамилии не склоняются. Вот, например, Джугашвили.

— Я встретил (кого?) Джугашвили.

— Я дал по морде (кому?) Джугашвили.

— Я хочу быть (кем?) Джугашвили.

Так и с Берией... Тьфу, с Берия. Но в принципе без Берии... Тьфу, без Берия никак нельзя. А Железного Феликса мы уберем.

— Я сам тебя уберу, — сказал Железный Феликс. — Или отправлю на Черемушкинский рынок лавровым листом спекулировать.

— Теперь время не то, — захныкал Сталин. — Я же хочу в соответствии с историей.

— Тихо! — крикнул я. — А я кем буду?

— Пролетариатом, — сказал Железный Феликс.

— Нет теперь пролетариата, — сказал Маркс. — Был, да весь вышел. И диктатуры пролетариата, увы, тоже нет. И не будет.

— Пусть будет трудовым крестьянством, — сказал Ленин.

— Я всегда знал, что ты — кретин, хотя и уверял всех, что являюсь твоим учеником, — сказал Сталин. — О каком трудовом крестьянстве ты толкуешь? Когда ты был последний раз в деревне? А я только что оттуда. Рассказать — обсмеетесь, братцы. Колхозники, конечно, в колхозе не работают. Копаются на своих участках и промышляют, кто как может. И не получают в колхозе, конечно, ничего, то есть ни ... . Но им на это и наплевать. Они живут себе. Живность разводят. Самогонку гонят. Хлеба нигде нет, а моей хозяйке какой-то забулдыга привез на машине целый ворох зерна. Часть — на самогон, часть — скотине. И представьте себе, строятся! Где берут строительные материалы? А там же, где зерно. Там километрах в двадцати какая-то Великая Стройка Коммунизма идет. Так машины со стройматериалами сначала едут «налево», по деревням, а лишь то, что останется, везут на стройку. И пьянство жуткое идет!