Женитьба Элли Оде (сборник рассказов)
Шрифт:
Первую страницу он прочёл без запинки, а на второй странице чуть не на каждом слове стал спотыкаться, как старый конь на кочковатой дороге.
Сначала досаду он обратил на себя: «Эх, взялся чужое читать! Когда и сам-то напишешь, так не сможешь гладко прочесть!» А потом перенёс досаду на счетовода: «Ведь говорил же ему: пиши ясно, разборчиво, — нет, так настрочил, будто мураш по бумаге прошёл…»
Бакыев так мучительно запинался, что один из бригадиров не выдержал:
— Бакы-ага, да брось ты свои бумаги, сними очки и расскажи попросту, как у тебя дела!
— И то правда! — согласился Бакыев. Он бросил свои бумаги на стол и начал доклад сызнова.
Он говорил теперь бодро и уверенно о достижениях животноводов, о том, насколько увеличится к лету поголовье, сколько все отары дадут колхозу каракулевых шкурок, шерсти и сыра. Но когда он заговорил о недостатках, его ораторское искусство несколько снизилось, в речи его всё чаще стали звучать такие пустые слова, как «так сказать», «то есть», «как говорится», и наконец он стал так запинаться, будто опять читал по бумаге счетовода.
— Э, да что тут говорить? Вы сами знаете, какие у нас недостатки, — вдруг решительно закончил он свою речь и сел к столу.
— Хочешь, чтобы за тебя другие сказали? — крикнул с места агроном.
Коммунисты переглянулись, одни улыбнулись, другие покачали головами.
— Так, Бакы-ага, — спокойно сказала Курбанго-вель, — подготовку к окотной кампании можно считать удовлетворительной. И тут у нас время есть, мы можем ещё собраться и поговорить, а вот по другому-то вопросу — о снабжении отар кормами — ты говорил очень много, а сказал очень мало. В каком положении сейчас овцы в степи? И почему ты не выполнил до сих пор постановление правления колхоза о переброске оставшихся кормов в степь отарам? Ты ничего об этом не сказал. А это самое главное. Из-за этого-то мы и собрались сейчас. Видишь, снег тает на столе, на твоей папахе, а в степи-то он идёт и идёт. Хватит ли корма отарам? Как ты думаешь? Ведь каждая овца на твоей ответственности.
— Да должно хватить, — сказал Бакыев, бросив в пепельницу папиросу. — Ведь им сколько туда кормов-то завезено! Возили-возили… И чего зря панику поднимать? Если б совсем не завозили, другое дело… И что из того, что снег и мороз? В первый раз, что ли? Так было и при наших дедах и прадедах. И я не слышал, что в старину когда-нибудь возили траву в степь. Я хотя пастухом и не был, а подпаском был, знаю.
— Когда ты был подпаском-то? — сердито сказал старик-бригадир. — Тогда у нас овец по пальцам можно было пересчитать. На двух верблюдах бывало отправишь селина, так им на пять дней хватало. А сейчас сколько селина надо? Пойми ты это!
— А я понимаю! — рассердился Бакыев. — Потому-то мы и завезли туда сена не на двух верблюдах, а возили-возили…
— А ты хорошо подсчитал, — перебила его Курбангозель, — сколько у тебя овец в степи и сколько им нужно корма в такую погоду?
— А чего считать? В старину, говорю, не считали, сколько чего надо, и траву не возили туда, где она растёт. И ничего не случалось.
— Как не случалось? Забыл, сколько овец погибло? — закричали со всех сторон.
— Э, сколько там гибло! — отмахнулся Бакыев. — Тогда, по-моему, уж лучше сюда пригнать все отары, чем канителиться, возить траву в степь за триста километров. Выдумали тоже!.. Всё равно, как наш агроном, только и твердит: «Не заливайте хлоп-ковые поля, как в старину, а поливайте по бороздкам». А что, в старину-то глупее его, что ли, были?
Колхозный агроном порывисто вскочил с дивана а запальчиво заговорил:
— Товарищи, я слышу от него это уже не в первый раз! Он то и дело попрекает меня бороздковым поливом, а сам ни черта не понимает… И надо же, наконец, вытряхнуть из него старину и доказать ему, какое важное государственное значение имеет бороздковый полив и своевременное снабжение кормами отар в степи в зимнее время. Он не хочет расставаться со стариной, как со своим халатом и старомодной папахой. Если он не понимает значения бороздкового полива, так пусть спросит наших хлопкоробов! Они ему скажут, на сколько повысился урожай хлопка в последние два года.
Агроном увлёкся и начал было читать лекцию о значении бороздкового полива, но хлопкороб-бригадир дёрнул его за рукав.
— Да сядь ты, агроном! Он сам это знает, дурака валяет. И разговор-то сейчас не о поливе, а о корме для отар. Скажи по совести, Бакы-ага, почему ты не выполнил постановление правления и не отправил в степь оставшийся корм? — спросил он строго Бакыева.
— А на чём бы я его отправил? — опять вскинулся Бакыев. — Сам захватил все машины, возил на них свой хлопок, а я на чём должен возить? На себе, что ли?
— Так этот вопрос надо было поставить перед правлением, — сказала Курбангозель. — Надо было добиваться, чтоб дали машины. Настойчиво добиваться!
— Я думал — ему нужнее. А как он кончит возить, так и перевезу. И я думал, он спасибо за это скажет мне, а он на меня же…
Бакыев произнёс это с такой наивной обидой, что все засмеялись.
— Не только он, но и я, и все здесь присутствующие будут ругать тебя, Бакы-ага, — сказала Курбангозель, — за твою беспечность, за твоё легкомыслие. Ведь ты понадеялся, что будет год с «двойной весной», оттого и не беспокоился об отарах, не требовал машин.
Так это или не так? Так! Все мы это теперь видим. И агроном правильно ругал тебя за привязанность к старине. А что старина? Ты вспомни, как жил в старину твой дед, твой отец, как они батрачили у Ата-бая, как он издевался над ними, как ты сам в детстве бегал голодный, оборванный? Разве не помнишь этого!
— Да что говорить! — махнул рукой Бакыев. — Что я, не знаю, что ли?..
Он зажёг спичку и закурил. Руки у него дрожала.
— Так зачем же ты болтал о старине? «В старину не возили траву в степь…»
— Припёрли его к стенке, надо ему было оправдаться, вот он и вспомнил старину, — засмеялся старик бригадир.
— Дело не в оправдании, — сказала Курбангозель, — а в том, чтобы спасти сейчас отары овец…
— Да если б у них не было корма, — перебил Бакыев, — Ораз дал бы знать или сам приехал бы. Не задавило же их всех снегом!
— А если Оразу нельзя сейчас отлучиться от отар? Или машина у него не в порядке? Он ждёт от нас помощи, а мы болтаем о старине! Ты, Бакы-ага, не успокаивай нас. Тебе первому надо бить тревогу, Понимаешь?