Женщины-масонки
Шрифт:
– Что вы хотите этим сказать?
– Маркиза, оставьте эти увертки. Вы прекрасно знаете, зачем я сюда приехала… а главное, из-за кого я приехала.
Маркиза молчала.
– Около трех лет назад,– снова заговорила Марианна,– наше общество отдало мне жизнь господина Филиппа Бейля…
– Это правда…
– И, возвращаясь в Париж, я ожидала, что он раздавлен под тяжестью вашего правосудия. Я уже хотела ходатайствовать – ходатайствовать отнюдь не о том, чтобы его помиловали, но о том, чтобы продлили его страдания. Я приезжаю в Париж, и что же я вижу? Я вижу, что он счастлив, что он осыпан почестями, что он без ума от гордости. Кто же изменил его судьбу? Ее изменила женщина, и эта женщина – вы!
– Меня извиняет то обстоятельство, что я искренно поверила в вашу гибель, сударыня,– отвечала маркиза де Пресиньи.– В статуте нашего ордена сказано: «Смерть одной из сестер, членов нашего общества, предоставляет ордену право прекратить всякое дело, предпринятое ради нее, за исключением того случая, когда ее наследница по франкмасонству потребует исполнения этого дела».
– Пусть так, но ведь я не умерла! – холодно произнесла Марианна.
– Почему же вы не предостерегли меня от ошибки, которую я могла сделать?
Марианна посмотрела на нее.
– Как знать? Быть может, я в конце концов разгневалась, узнав о том, как содействуют нашим интересам ваша мудрость и ваша осмотрительность.
– Вы позволяете себе сомневаться в моем чистосердечии?– вскинув голову, спросила маркиза.
– Я позволяю себе думать, что вы чересчур поспешно забыли о моих правах и что вы думали только о любви мадемуазель д'Энгранд, вашей племянницы.
– Поспешила я или нет, но Амелия с сегодняшнего дня – жена господина Филиппа Бейля.
– Это большое несчастье для нее,– сказала Марианна.
– Ох! – в отчаянии вскрикнула маркиза.
– Сударыня! Вы – Великий Магистр нашего Ордена; вы поклялись жертвовать ради наших интересов не только своей жизнью, своим богатством, но и своими родственными связями.
Эти слова были произнесены твердо, но спокойно.
Маркиза де Пресиньи почувствовала, что она вступает в борьбу с натурой неумолимой.
– Но чего же вы хотите?– спросила она.
– Я хочу восстановить мои права на господина Филиппа Бейля,– отвечала Марианна.
– Несмотря на брак, который сделал его членом моей семьи?
– Несмотря ни на что!
Маркиза опустила голову.
– Орден женщин-франкмасонок вынес ему приговор по моей справедливой жалобе,– продолжала Марианна.
– Я помню это; я помню также и то, что моего голоса оказалось недостаточно, чтобы опротестовать этот приговор. На этой генеральной ассамблее вы победили меня. Было ли то предчувствие, возникшее у меня в ту пору,– предчувствие, заставившее меня воспротивиться тому, что я сочла чересчур явным деспотизмом?… Не знаю. Но я думала тогда то же самое, что думаю и сегодня: цель нашей ассоциации – не столько наказывать, сколько защищать.
– Наказывать угнетателей как раз и значит защищать угнетенных!
– Но господин Бейль заставлял вас страдать вовсе не как угнетатель, а как любовник!
При этих словах глаза Марианны засверкали.
– Как любовник или не как любовник, сударыня, какое это имеет значение?– иронически спросила она.– Да ровно никакого! Он терзал меня, он грубо ворвался в мою жизнь, чтобы сломать ее!… Мне ли напоминать вам, что наше общество охраняет не только чувства, но и интересы? Чем живем мы, мы, женщины, если не сердцем? И скажите мне, сударыня, какое преступление, по-вашему, страшнее, чем разбить это сердце?
– Сударыня…
– Мои жалобы, которые и тогда были справедливы, с тех пор еще умножились. Повторяю вам, сударыня: этот человек принадлежит мне!
После длительного единоборства маркиза де Пресиньи решила, что нужно изменить тактику.
– Пусть так,– заговорила она,– но, нанося удар ему, не сразите ли вы тем же самым ударом и Амелию – дитя, которое вы не можете ненавидеть?
Марианна вздрогнула.
– Вы хотите напомнить мне, что она спасла мне жизнь, не так ли? О, я не забыла об этом! Однажды я тонула в Аркашонском заливе, и это дитя оказалось более мужественным, нежели Филипп, который сопровождал меня, более мужественным, чем эти подлые гребцы! Она вырвала меня из лап смерти, это верно; но оказала ли она мне тем самым истинную услугу? Не знаю. Но, конечно, я была бы чудовищем, если бы воспоминание о том, что она для меня сделала, изгладилось из моей памяти.
– И что же?– спросила маркиза.
– А вот что, сударыня: мне жаль вашу племянницу, но упомянутое воспоминание не помешает мне расправиться с Филиппом. Именно потому, что я питаю величайшую признательность к ней, я буду безжалостна к нему! Заявляю вам, что этот союз – союз ангела с демоном – чудовищен! Я знаю этого господина: он осквернит все чистое и прекрасное в ее душе, он одну за другой разрушит все иллюзии юной девушки и юной супруги. Этот человек не верит в любовь, он верит самое большее женщинам, которые льстят его самолюбию или служат его честолюбию. Сударыня, услуга за услугу: я избавлю Амелию от этого человека!
– Что вы говорите?– вне себя вскричала маркиза.
– Я говорю правду!
– Но это же невозможно! Вы этого не сделаете!
– Почему же не сделаю?
– Я воспротивлюсь этому! Я призову на помощь мою власть, мои привилегии!
– В статуте нашего ордена сказано,– медленно заговорила Марианна,– что ненависть должна остановиться перед мужем или ребенком франкмасонки; но Амелия вам не дочь!
– Вы правы, не спорю,– отвечала сраженная маркиза.
– Наконец-то!
– Но сжальтесь! Простите!
– Сжалиться? Простить?– прошептала Марианна, как будто впервые услышавшая эти слова, произнесенные к тому же на иностранном языке.
– О, да, умоляю вас!
– Последние остатки моей жалости погребены под могильной плитой Иренея.
Марианна собралась уходить.
– Еще одно слово!– воскликнула маркиза де Пресиньи.
– Я сказала все, сударыня. Вы предупреждены.
– Так, значит, вы хотите преследовать Филиппа Бейля до могилы?
Марианна не ответила, но по губам ее скользнула улыбка.