Женщины-масонки
Шрифт:
«О, день гнева и возмездия, день, который превратит мир в пепел, как свидетельствуют Давид и Сивилла!»
Ужас овладел присутствующими.
А между тем это был изумительный голос, и это был женский голос.
Этот голос, словно желавший повергнуть всех в трепет, пропел еще более страшные слова:
Quantus tremor est futurus, Qwando Judex est venturus, Cuncta stricte discussurus!«Какой ужас охватит людей, когда явится Судия, чтобы сурово судить их!»
Реквием – песнь, исполняемая лишь на торжественных траурных церемониях, леденила кровь в жилах присутствующих.
Филипп Бейль был первым из тех, кто невольно пришел в себя. Лицо его было страшно; он вынужден был прислониться к стене, чтобы не упасть.
Он узнал голос Марианны.
Испугавшись в первый раз в жизни, он опустил голову. Прошлое хотело вновь завладеть своей добычей.
Амелия, посмотрев на него, удивилась, что он пришел в такой ужас; туча нависла над ее счастьем, и множество подозрений возникло в этой невинной душе.
Между тем распорядитель поспешил пригласить новобрачных в ризницу, чтобы они подписались под актом, скреплявшим это священное действо. Он вынужден был дважды обратиться к Филиппу, который не слышал уже ничего, ничего, кроме этого голоса, раздавшегося наверху, и этого зловещего «Dies irae», не умолкавшего в его внутреннем слухе.
Как только Филипп и Амелия, сопровождаемые длинной вереницей друзей, исчезли, группа женщин, то и дело переглядывавшихся и с единой целью собравшихся у входа, тотчас же устремилась к лестнице, которая вела к органу.
В этих странных обстоятельствах у них тотчас же возникло подозрение – подозрение в колдовстве; это зловещее пение заставило их подумать о том, что это – проклятие будущим супругам, и они хотели узнать, кто та, которая осмелилась бросить им этот вызов в храме Божием!
И вот они устремились к ней навстречу.
Но в то время, как они поднимались по ступеням беспорядочной толпой, какая-то женщина невозмутимо спускалась.
Эта женщина внезапно остановилась.
Она произнесла только одно слово, сделала только один знак – и вот все эти женщины выстроились двумя шеренгами, чтобы дать ей пройти.
XV
МАРИАННА
На следующий день после венчания маркиза де Пресиньи, все еще находившаяся под тягостным впечатлением, которое произвела на нее сцена в церкви, была одна в своих апартаментах, когда вдруг ей принесли какое-то письмо.
На конверте был штемпель маленького городка Эперне.
«Сударыня! Приезжайте как можно скорее: я умираю, и я хочу вручить Вам мое завещание».
Эти скупые строки были подписаны некоей Каролиной Баливо.
Госпожа Баливо была одной из самых безвестных сестер женской ассоциации франкмасонок, но в этой ассоциации ступени безвестности были сосчитаны так же, как ступени в аристократической иерархии.
Маркиза де Пресиньи не могла не откликнуться на это странное приглашение.
Речь шла о том, чтобы получить наследство по этому завещанию, ибо наследства были одним из доходов, на которые существовал орден женщин-масонок. Каждая масонка имела право оставить завещание в пользу той своей таинственной преемницы, которую она пожелает увидеть перед смертью.
Маркиза тотчас потребовала на вечер карету и лошадей.
Не успела она отдать это приказание, как ей доложили, что к ней явилась какая-то женщина.
Маркиза встала навстречу женщине в трауре, но тут же отступила, разглядев свою гостью.
– Неужели я ошиблась? – пролепетала маркиза.
– Нет, маркиза, вы не ошиблись: я действительно Марианна, или, если вам угодно, Марианна Рюпер.
– Вы! – в ужасе всплеснув руками, произнесла маркиза.
– Вы, конечно, думали, что больше никогда меня не увидите?
– Но неужели вы, вы сами не знали, что все считали вас погибшей?
– О, вы уж слишком поторопились поверить в мою гибель!– со зловещей усмешкой ответила Марианна.
– Я ошибалась точно так же, как ошибались все,– вздрогнув, сказала маркиза.
– В самом деле?
– Я писала в Марсель, а в Марселе люди рассказывают о вашем самоубийстве в мельчайших подробностях.
– Ах, так вы писали в Марсель?
– Да, и одна женщина, член нашего общества, ответила мне, что она глубоко убеждена в вашей гибели. А позднее известие об этом подтвердили газеты.
– Действительно, я читала об этом,– хладнокровно заметила Марианна.
– Вы, сударыня, как будто порицаете меня за то, что я поверила в эту мрачную комедию… Но с какой же целью вы ее разыграли?
– С какой целью? Ах, с недостижимой! – со вздохом отвечала она.– Я хотела жить только ради Иренея.
– Ради Иренея!– с жестокой насмешкой повторила маркиза.
– Этот траур я ношу по Иренею.
– О Господи! Кругом несчастья!– воскликнула маркиза де Пресиньи.– Право, сударыня, вы посланница рока!
– Он-то действительно умер! – не слушая ее, продолжала Марианна; казалось, ее растрогало воспоминание об Иренее.
– Бедный мальчик!
– Страдания его были ужасны, смерть – душераздирающей; он умер так же, как и жил,– как мученик! Ах, его кровь тоже взывает о мщении!
– Мщении?– переспросила маркиза, устремив на собеседницу взгляд, исполненный тревоги.
Для этих двух женщин одного взгляда было достаточно, чтобы понять друг друга.
– Да, сударыня, о мщении,– продолжала Марианна.– Это чувство – жажда мщения – завладело мною всецело. Я ошибалась, когда думала, что смогу принести свою жизнь в жертву Иренею: моя жизнь целиком принадлежит ненависти, и именно ненависти я с сегодняшнего дня отдаюсь снова.