Женское нестроение
Шрифт:
Ревность — дочь неравенства половъ. Въ разсказ г. Зенгера герой возмущается, что жена его взбсилась только за то, что онъ эстетически провелъ время съ ея бывшею соперницею. А, строго-то разбирая, жена-то вдь, при всей нелпости ея поступковъ, по-своему, какъ чадо буржуазнаго строя, очень права. Ибо, помимо оскорбленнаго самолюбія, и тотъ инстинктивный страхъ, о которомъ я говорилъ выше, «страхъ за потерю своего рынка», имлъ въ этомъ случа вс видимыя основанія заговорить властно, громко и, какъ водится съ перепуга, глупо. Помилуйте! Бдняга сидитъ и штопаетъ штаны, a супругъ разливается соловьинымъ краснорчіемъ y сосдки. Жен — «поганые штаны», a сосдк — вся эстетика души! А, по возвращеніи, разнженный своею эстетическою ночью, лзетъ къ жен съ ласками. Да — что же тутъ удивительнаго, если она оттолкнула его и послала къ чорту? Очень стоилъ!
— Слушайте вы, милостивый государь мой! Если я вышла за васъ замужъ и терплю за вами жизнь, въ которой нтъ ничего пріятне вашихъ объятій плюсъ штопанье вашихъ штановъ, то благоволите въ этой купл-продаж вести себя, по крайней мр, честно и принадлежать мн въ той полности, какая бракомъ предполагается. На то же, чтобы вы лучшую часть себя отдавали другимъ женщинамъ, a мн досталась изъ васъ только свиная половина — на такой длежъ я не согласпа. Спать съ собою можете купить кокотку, штаны штопать — наймите горничную. A y меня есть гордость, достоинство человческое, и исполнять при васъ обязанности кокотки и горничной — въ то время, какъ «перлы души своей» вы изволите помщать въ другой банкъ, — я не могу. Вы нечестный контрагентъ и
Такъ отчитала бы героиня г. Зенгера своего благоврнаго, если бы имла достаточно хладнокровія. Но пятый часъ утра, посл безсонной ночи, плохое время для хладнокровія, и потому, вмсто резоннаго объясненія, бдная дама осыпала эстета безсвязною бранью, платоническій предметъ его обозвала «сволочью»… и, за честь предмета, получила оплеуху. То-то вотъ y насъ: въ гостяхъ-то эстетика, a дома-то — посл эстетики — плюхи.
Недавно смотрлъ я пошлйшую пьесу Джерома К. Джерома «Миссъ Гоббсъ»; она, кстати, какъ разъ начинается именно апоеозомъ супружескаго примиренія посл мужниной оплеухи! Имется въ пьес этой третій актъ — на яхт, пользующійся наибольшимъ успхомъ y зрителей-буржуа. потому что нкій Кингсеръ Старшій посрамляетъ тамъ феминистку и читаетъ ей очень краснорчивую мораль, цликомъ, впрочемъ, выкраденную изъ Шекспирова «Укрощенія строптивой». Я позволю себ напомнить условія этой сцены, потому что они характерны для многихъ антагонистовъ женской самодятельности и равноправности. Кингсеръ увряетъ феминистку, миссъ Гоббсъ, что яхту ихъ сорвало съ якоря и, въ туман, несетъ въ открытое море. Поэтому — ему надо работать на палуб надъ снастями, a ей — тмъ временемъ — готовить завтракъ и, какъ миссъ Гоббсъ справедливо опредляетъ, «быть одною прислугою». Пока миссъ Гоббсъ учится «быть одною прислугою», Кингсеръ сидитъ сложа руки и разглагольствуетъ о прелестяхъ женщины-домохозяйки, господски покрикивая на двушку всякій разъ, что она неловка… Проповди очень трогательны, буржуа аплодируютъ, а, когда Кингсеръ декламируетъ апологію материнства, многіе вынимаютъ носовые платки и держатъ ихъ y глазъ: такъ оно чувствительно.
— Послушайте! — говоритъ ему миссъ Гоббсъ, — a вамъ нечего длать на палуб?
— Нтъ, — съ чистосердечіемъ отвчаетъ Кингсеръ, — покуда нечего.
И вотъ получается картина, которой не предвидлъ Джеромъ, отдавая свои симпатіи врагу феминизма: двушка трудится, какъ чернорабочая, — краснобай сидитъ праздно и точитъ нравоучительныя лясы, — a на палуб ему, дйствительно, длать нечего, потому что онъ — лгунъ: совсмъ яхта не сорвана съ якоря, и никуда не плыветъ, a смирнехонько стоитъ на своемъ мст, не требуя никакихъ о себ заботъ, и только густой туманъ въ воздух препятствуетъ обманутой двушк разобрать все это плутовство.
Ей-Богу же, это можетъ быть символомъ! Это обычная картина устной и печатной борьбы съ феминизмомъ! Туманъ въ воздух, жупельныя слова, чувствительное склоненіе слова «семья» во всхъ падежахъ, краснорчивыя доказательства, что женщина должна посвятить себя «своему длу» y печки, чтобы мужчина могъ спокойно длать «свое дло» y кормила общественнаго корабля, — a пресловутый корабль-то совсмъ и не думаетъ двигаться, и велерчивые проповдники сами про то отлично знаютъ, да хитро молчатъ, пока «баба приручится»… A та-то, въ доврчивости, кипятитъ «труженику» молоко, мелетъ-варитъ кофе, жаритъ котлеты!
Начинается обманомъ — поддерживается туманомъ — разршается въ чернорабочую кабалу.
Хорошо еще, что на туманы есть солнце!
И оно засіяетъ, и будетъ правда на земл!
1904.
III
А. В. Зенгеру.
Collega!
Берусь за перо съ чувствомъ глубочайшаго раскаянія, что незаслуженно обвинилъ въ своей стать о ревности вашего героя-эстета, будто онъ поколотилъ свою ревнивую жену, тогда какъ онъ «только облилъ ее водою, въ виду крайняго ея бшенства», что, справедливо замчаете вы, «рекомендуется и врачами въ случаяхъ всевозможныхъ истерикъ, какъ женскихъ, такъ и мужскихъ». Не могу, однако, не замтить, что опыты гидропатическаго лченія, производимые мужемъ надъ женою въ пятомъ часу утра, при томъ посл громкой супружеской сцены, смлою необычайностью своею нсколько извиняютъ мою обмолвку, — тмъ боле, что, по наблюденіямъ многихъ ученыхъ, не вс женщины любятъ, чтобы мужъ внезапно опрокидывалъ имъ на голову кувшинъ съ водою, и, для успшнаго выполненія подобной операціи, паціентку надо крпко держать, a то вырвется и убжитъ. Не могу также не замтить, что мужъ, который, возвратясь отъ дамы сердца въ пятомъ часу утра, лзетъ къ жен за ласками, a будучи обруганъ и отвергнутъ, обливаетъ ее водою, можетъ быть женою легко принятъ самъ за находящагося въ крайнемъ бшенств — и даже до связанія его черезъ призванныхъ дворниковъ, что иногда тоже рекомендуется врачами, конечно, не изъ поклонниковъ системы no restreint.
Исправивъ эту свою ошибку, я, къ сожалнію, немогу взять обратно своей антипатіи къ вашему гидропату — и, конечео, не потому, что — ахъ, какъ смшно! съ бабою не справился! — что приписываете вы мн; collega, сказать правду, по совершенно субъективной и произвольной догадк, которой противорчитъ все мое отношеніе къ женскому вопросу. A потому, что, посл вашихъ новыхъ разъясненій типа, онъ опредлился еще ясне: страдалецъ съ сердцемъ, вложеннымъ въ два банка — съ идеальною дамою для чувствъ возвышенныхъ и хорошенькою женою для домашняго обихода. А, при протест домашняго обихода: «ежели я твоя нераздльно, то не угодно ли и теб быть моимъ полностью»! — мы выливаемъ домашнему обиходу на голову кувшинъ воды, и, развязавшись съ ревнивою обузою, красиво удаляемся въ какую-то принципіальную женобоязнь: «женщины опошляютъ жизнь ревностью… он ужасны…. ничтожество вамъ имя, женщины»!.. Этотъ Гамлетъ-обливатель — продуктъ «эстетическаго рабовладльчества», collega, и оченъ скверный, потому что капризный, изнженный неврастенически избалованный — именно тою широкою свободою выбора женщины, о которой писалъ я въ прошлый разъ и которою вы сами теперь характеризуете «любовь» вашего героя:
— Опять это не та!..
И такъ какъ «опять не та», то и разстанемся съ нею, и если надоло выбирать дальше, то проклянемъ женскій родъ, a не собственную безхарактерность, и уйдемъ въ «полное разочарованіе въ поэзіи жизни»?! Ko мн вчера апельсинщикъ пришелъ, — все клялся, что на лотк — все корольки. Однако, что ни попробуемъ отлупить кожу, самая подлйшая, желтая кислятина:
— Опять не королекъ!
Ну, и, конечно, къ чорту его… Съ выборомъ апельсиновъ это свободное «опять» очень удобно, — ну, a женщина — не апельсинъ, и, говоря о выбор жены, да еще въ сопровожденіи такого громкаго слова, какъ «любовь», подобныя «опять» надо изъ репертуара выкинуть. Ибо даже институтки старыхъ временъ твердили, что «любовь не картошка — не выбросишь изъ окошка». A что выбрасывается изъ окошка съ такою легкостью, какъ покончилъ со своимъ супружествомъ вашъ гидропатическій мужчина, то, по всей вроятности, есть картошка, a не любовъ… И — никакихъ ужасовъ тутъ нтъ, collega, сколько бы герои эти, messieurs d'Опять, краснорчивыхъ ужасовъ на себя ни напускали, ибо — Отелло темперамента хоть по человчеству жалки, a Отелло картофельныхъ драмъ только ничтожны. Вообще, я долженъ сознаться, что ршительно не могу взять въ толкъ, какъ это можетъ родиться «полное разочарованіе въ поэзіи жизни» изъ ссоры съ женщиною, повинною лишь тмъ, что мыслитъ и чувствуетъ иначе, чмъ ты?! То есть — взять-то въ толкъ могу, но думаю, что вкъ Эрастовъ Чертополоховыхъ и «Бдной Лизы» остался нсколько позади насъ, и даже прутковскій юнкеръ Шмидтъ сейчасъ — мало трагическая фигура… Какой прокъ въ мужчин, для котораго вселенная можетъ быть завшена женскою юбкою? Какой прокъ въ женщин, для которой мужскія панталоны — Геркулесовы столбы, nec plus ultra воли и мысли? Жизнь не баловство, — «природа не храмъ, a лабораторія», — поэзія жизни не въ спальн и будуар, a въ мастерской.
Вы, collega, недовольны логическимъ отвтомъ, который я сочинилъ, становясь на точку зрнія жены-буржуазки, супругу-гидропату, потому что здсь, молъ, не было купли-продажи, а сіяла одна пылкая «любовь», описываемая вами къ большимъ краснорчіемъ. Ho, collega, признавая всю энергію и добросовстность вашей защиты, не могу не напомнить вамъ старой сентенціи: «словами красными не возвысить поступки гнусные», a кліентъ вашъ ведетъ себя, ей-Богу же, гнусненько. И, въ «купл-продаж«, которую вы презрительно отвергаете, моя, облитая водою, кліентка настаиваетъ на своемъ прав не на иное что, какъ именно на «любовь», то есть — на обладаніе мужемъ въ той же мр, какъ онъ ею обладаетъ, въ полной совокупности жизни — съ объятіями, съ домашними заботами и съ «перлами души», при полномъ несогласіи уступать послдніе въ чужія руки. Эта молчаливая нравственная купля-продажа существуетъ ршительно во всякомъ современномъ брак, красотами какихъ бы любвей безбрежныхъ, нжныхъ и мятежныхъ онъ декоративно ни сіялъ. И больше того скажу: до тхъ поръ, пока буржуазный строй современности держитъ женщину въ подчиненіи мужскимъ выгодамъ, право такого соглашенія, — единственно отвоеванное себ женщиной буржуазной культуры изъ всхъ правъ общественныхъ, — будетъ и неизмнно проврять практическую доброкачественность, и контролировать реальную силу того лукаво растяжимаго и безконечно-многограннаго чувства, что зовется «любовью». Сказать: я люблю Марью, — вдь, собственно говоря, ровно ничего не обозначаетъ: любовь — широкая, какъ море, и перловъ въ ней сколько угодно, и гадовъ — нсть числа. Марьямъ авансомъ даютъ нсколько перловъ, a гадовъ «до дла» припрятываютъ, какъ отпугивающій отъ сдлки дебетъ. Затмъ, по дл, гады начинаютъ выползать, a перлы сокращаться. Въ томъ и нечестная контрагентура брака, противъ которой законно говоритъ жена-буржуазка, и съ которою не должно связываться имя «любви»: даже въ самомъ лучшемъ случа, это комедія любви, драматическое представленіе любви, водевиль любви, разыгрываемые сознательно или безсознательно, эффектно или мизерно, похотливо или равнодушно, страстно или холодно, но не любовь, не любовъ! Любовь есть вольное сочетаніе двухъ взаимопониманій, въ постоянной взаимопроврк своихъ обязательствъ, достигаемой столько же инстинктомъ, сколько разумомъ. Въ такой любви нтъ мста рабовладльческимъ притязаніямъ — источнику ревности; въ стран или вк такой любви понизится, стало быть, и болзненная энергія ревности, ставъ удломъ людей только анормальныхъ. Но восторжествовать надъ міромъ такая любовь — любовь равныхъ къ равнымъ и свободныхъ къ свободнымъ, — сможетъ, конечно, не въ современномъ буржуазномъ стро, въ которомъ приниженіе женщины къ самочному уровню — принципіальный устой. Быстрыми шагами идущее впередъ освобожденіе женщины, завоеваніе ею правъ гражданскихъ, образовательныхъ, экономическихъ и, главное, пожизненныхъ правъ на самоё себя длаютъ, въ глазахъ моихъ, жестокое владычество ревности явленіемъ, — если хотите, collega, — дйствительно временнымъ. А только я не понимаю: откуда вашъ выводъ, что если зло временное, то его надо претерпть?! Зачмъ же, собственно говоря, претерпвать медвдя, когда онъ идетъ на васъ на дыбахъ? Вы его — рогатиной! Конечно, не вчное зло — медвдь, но временное, а, все-таки, лучше его рогатиною, — не то, пожалуй, състъ… Боритесь, люди, съ ревностью лично: давите ревность въ себ, сокращайте поводы и возможности ревновать себя. Большаго достичь субъективно вы не можете, ибо слово противъ ревности, обращенное къ обществу, помогаетъ не боле, чмъ заговоръ отъ лихорадки, что и естественно, такъ какъ и лихорадка и ревность — одинаково физическія болзни. Но лихорадки, опустошающія цлые людные округа, не поддаваясь словамъ и заговорамъ, всей медицин in verbis, lierbis et lapidibus, исчезаютъ безслдно посл практической работы, казалось бы, не имющей ничего общаго съ медициною: засыпано два-три ручья, высушено болото, проведенъ канадъ, проложены бетонныя трубы, распахана и засяна старая, одичалая новь. Ту же самую аналогію пророчествую я и для эпидемій ревности. Дайте жеащин жить въ человчество, a не только въ спальню, дтскую и кухню, — вы сохраните любовь и погасите ревность. Обратите женщину изъ юридической вещи въ юридическое лицо, inpersotiam sui juris, — тогда и она прекратитъ то опасливое исканіе въ васъ самихъ вещныхъ признаковъ, что нын выражается ревностью. Работайте на женское образованіе, на самосознаніе женщины; вы работаете на гибель ревности! Содйствуйте подъему и расширенію женскаго труда, — вы содйствуете паденію конкурренціи на трудъ половой, — вы содйствуете паденію главнаго фактора ревности. Поднимайте женское движеніе къ самостоятельности и равенству съ мужчиною на всхъ путяхъ правоспособности, — вы побждаете закрпощеніе женщины полу, вы давите главный страхъ — эгоистическій страхъ самоохраняющаго, чужеяднаго организма, которымъ, по преимуществу, воспитывается и регулируется ревность. Создавайте изъ женщины гражданку, работницу, человка, — вы перестанете мучить ревностью самку, и самка перестанетъ терзать ревностью васъ.
Къ сему случаю вы спрашиваете, коллега, «но чмъ же объяснить, что главнйшимъ образомъ, пошлйшимъ образомъ, невыносимйшимъ образомъ ревнуетъ именно женщина самостоятельная, богатая, сытая и бездльная»?.. Я думаю, коллега, что достаточно подчеркнуть послднее прилагательное курсивомъ, чтобы оно отвтило вамъ на вашъ вопросъ и убило остальные эпитеты. «Самостоятельная» и «бездльная» — понятія несовмстныя. Рабочая и гражданская самостоятельность — прямое противопоказаніе той сытой праздности, которую понимаемъ мы (и вы, коллега, въ своемъ вопрос) подъ ошибочнымъ названіемъ самостоятельности теперь, въ быту нашихъ женщинъ-буржуазокъ, и которая, въ дйствительности, есть лишь матеріальная, плотская обезпеченность, безъ труда получаемая, либо опять-таки цною пола — отъ мужа или любовника, либо доставшаяся по родительскому благословенію въ наслдство. Такой обезпеченности, безправной и бездятельной, естественно, чрезъ отложеніе въ себя туковъ, ростить въ себ и озлобленіе тлесное, a озлобленіе тлесное выращивать въ безобразные ревнивые экцессы. Но въ сфер трудовой женской самостоятельности, среди женщинъ, живущихъ не только цною своего пола, вопросъ вашъ найдетъ данныя къ отрицательному отвту. О крестьянств вы со мною согласны. Поднимитесь въ круги учащейся женской молодежи, къ сестрамъ милосердія, изучите бытъ сельскихъ учительницъ, фельдшерицъ, акушерокъ: какъ ничтоженъ — сравнительно съ сытою буржуазною средою — половой интересъ въ этомъ обществ и какъ умютъ здсь съ нимъ справляться! Боле цломудренной и честной молодежи, чмъ наши учащіяся двушки высшаго образованія, я не встрчалъ нигд въ Европ. И какая рдкость здсь ревнивыя трагедіи! И, если случаются, то — какъ серьезны бываютъ поводы къ нимъ! И, все-таки, какъ дурно принимаются он средою… Вдь процессу Прасковьи Качки добрыя двадцать пять лтъ давности, a дло это и до сихъ поръ поминается при каждой, хотя бы слабой, аналогіи. Взять даже театръ: при всей своей до сихъ поръ распущенности и безалаберности, при всхъ пережиткахъ недавней театральной проституціи, при всемъ изобиліи полового элемента въ самомъ показномъ характер театральной дятельности, женщины этого дла бываютъ одержимы безтолковою ревностью и гораздо рже; и въ гораздо слабйшихъ проявленіяхъ, чмъ женщины-буржуазки. И это — потому, что между жевщиною и ревностью стало нчто, главыне требующее повиновенія, чмъ эгоистическій половой позывъ: стала самостоятельная трудовая дисциплина, обязанности которой должны быть исполнены раньше личныхъ похотей и капризовъ. Грубое неприличіе предъ товарищами — прервать ревнивою сценою репетицію, ибо репетиція есть служебная работа; почти неслыханный скандалъ прервать ревнивою сценою спектакль, ибо спектакль есть общественная служба, окупленная публикою. Театральная женщина уже освоивается мало-по-малу съ сознаніемъ, что полъ ея — второе въ ней, a первое — общественыая работа таланта, и это сознаніе стало тормозомъ ревности, припадки которой за кулисами, на девять десятыхъ, разршаются въ водевиль, а не въ трагедію. Адріенны Лекувреръ рдки. Въ самоубійств Кадминой, давшемъ тему «Татьяны Рпиной» и «Клары Миличъ», сыграла роль главной причины не показная ревность, a глубокое тайное самонедовольство богато-одаренной натуры, размнявшей себя по пустякамъ… Кадмина — старшая сестра Маріи Башкирцевой, да и умне, и глубже ея была…