Женское нестроение

Амфитеатров Александр Валентинович

VI

«Много, очень много обвиненій сыпалось на насъ со стороны г. прокурора. Относительно фактической стороны обвиненій я не буду ничего говорить, — я вс ихъ подтвердила на дознаніи, но относительно обвиненій меня и другихъ въ безнравственности, жестокости и пренебреженіи къ общественному мннію, относительно всхъ этихъ обвиненій я позволю себ возражать и сошлюсь на то, что тотъ, кто знаетъ нашу жизнь и условія, при которыхъ намъ приходится дйствовать, не броситъ на насъ ни обвиненія въ безнравственности, ни обвиненія въ жестокости».

Эти спокойныя, скромныя слова русской двушки-революціонерки были произнесены почти что подъ вислицею: это послднее слово подсудимой

Софьи Перовской въ отвтъ на обвинительную рчь Муравьева, по длу 1-го марта. Въ половин девяностыхъ годовъ я имлъ случай познакомиться съ старымъ свитскимъ генераломъ, который допрашивалъ Перовскую. Этотъ человкъ пропустилъ сквозь свои руки сотни, если не тысячи, борцовъ русскаго освободительнаго движенія, смотрлъ на нихъ съ чиновнаго высока, равнодушно-злобно, какъ на беззащитнаго врага, подлежащаго, сколько онъ тамъ ни барахтайся, роковому, непремнному растоптанію. Но Перовскую онъ уважалъ.

— За что?

Генералъ долго молчалъ, потомъ признался:

— Ужъ очень она насъ презирала. Другія ненавидли, a эта презирала.

Мужество сознательнаго энтузіазма борьбы и презрнія къ врагу не оставило Перовскую до роковой петли. Ужасный экзаменъ смертной казни былъ ею выдержанъ съ безпримрнымъ мужествомъ. Почти неслыхавная вещь произошла: вс казнимые, какъ бы храбро ни встрчали конецъ свой, блднютъ на эшафот, a Софья Перовская вдругъ загорлась румянцемъ, точно невста предъ алтаремъ.

Софья Перовская — заключительное по энергіи слово того политическаго энтузіазма, въ которомъ жила и которымъ жила женщина семидесятыхъ годовъ. Лучшую характеристику этого энтузіазма дала въ 1874 году записка испуганнаго врага — знаменитый докладъ министра юстиціи гр. Палена. Этотъ докладъ приписываетъ главный успхъ революціонной пропаганды «имющимся въ ея сред въ немаломъ количеств молодымъ женщинамъ и двушкамъ», содйствовавшимъ «покрыть стью революціонныхъ кружковъ большую половину Россіи». Изъ 23 пунктовъ пролаганды, поименованныхъ Паленомъ, 6 находились подъ руководствомъ женщинъ: Іешернъ фонъ Герцфельдъ, Субботиной, Цвтковой, Андреевой, Колесниковой, Брешковской, Охременко. Паленъ съ нескрываемымъ ужасомъ отмчаетъ факты многочисленныхъ побдъ революціи въ семейныхъ ндрахъ самыхъ, казалось бы, благонадежныхъ и монархическихъ очаговъ. «Такъ, — жалуется онъ, — жена оренбургскаго жандармскаго полковника Голоушева не только не отклоняла сына своего отъ участія въ дл, а, напротивъ того, помогала ему совтами н свдніями. Такъ, весьма богатая и уже пожилая женщина, курская помщица Софья Субботина, не только лично вела революціонную пропаганду среди ближайшаго крестьянства, но склонила къ тому же свою воспитанницу Шатилову и дочерей, даже несовершеннолтнихъ, посылала доканчивать образованіе въ Цюрихъ. Такъ, дочери дйствптельныхъ тайныхъ совтниковъ., Наталья Армфельдъ, Варвара Батюшкова и Софья Перовская, дочь генералъ-маіора Софья Лешернъ фонъ Герцфельдъ и многія другія шли въ народъ, занимались полевыми поденными работами, спали вмст съ мужиками, товарищами по работ, и за вс эти поступки, по-видимому, не только не встрчали порицанія со стороны своихъ родственниковъ и знакомыхъ, а, напротивъ, сочувствіе и одобреніе». По счету Палена, на 620 мужчинъ, привлеченныхъ въ 37 губерніяхъ по политическимъ дламъ, приходится 158 женщинъ. Это отношеніе 1:4, очень характерно, — боле того: оно національно, если мы вспомнимъ указанное выше 25 %, 30 %-ное отношеніе женщинъ къ мужчинамъ въ простонародныхъ бунтахъ николаевскаго времени и въ ссылк за неповиновеніе помщичьей власти.

Женщины чайковцевъ, женщины долгушинцевъ, женщины нечаевскаго дла… Но первымъ политическимъ процессомъ, который потрясъ общество зрлищемъ именно женской революціонной готовности, остается все-таки «дло пятидесяти», съ шестнадцатью обвиняемыми женщинами. Изъ нихъ шесть пошло на каторгу, дв — въ рабочій домъ, a остальныя — въ Сибирь на поселеніе.

Глазамъ не врю —На казнь идти и гимны птьИ въ пасть некормленному зврюБезъ содроганія глядть!

Это мрачное нзумленіе майковскаго Деція охватило всю старую Россію, когда предъ нею, какъ восторженно разсказываетъ Степнякъ, «лучезарныя фигуры двушекъ, съ спокойнымъ взоромъ и съ дтски безмятежной улыбкой на устахъ, прошли туда, откуда нтъ возврата, гд нтъ мста надежд«. Умирающій Некрасовъ послалъ участницамъ дла стихотвореніе — последній стонъ своей измученной души. Потрясенный, растерянный Полонскій явился простодушнымъ выразителемъ общественнаго смущенія, написавъ чуть ли не лучшую и самую страстную свою вещь:

Что мн она? Не жена, не любовницаИ не родная мн дочь;Такъ, отчего жъ ея доля проклятаяСпать не даетъ мн всю ночь?

и т. п.

A Тургеневъ глубоко задумался и пріхалъ въ Петербургъ, чтобы присутствовать на политическомъ процесс Южно-русскаго рабочаго союза, отдленномъ отъ «дла пятидесяти» двумя мсяцами. И въ высшей степени знаменательно, что сербскій переводчикъ «Нови» не нашелъ лучшаго способа комментировать этотъ политическій романъ, какъ — приложивъ къ нему предисловіемъ послднее слово С. И. Бардиной. Впослдствіи Тургеневъ посвятилъ памяти Софьи Перовской свой знаменитый «Порогъ».

У каждаго политическаго движенія есть свои мистики. Одинъ изъ нихъ, въ глухомъ сибирскомъ городк, уврялъ меня, что для русской женской эволюціи вообще, a для революціи въ особенности, апокалипсическое имя — Софья. Оно, дйствительно, чрезвычайно часто повторяется и въ боевыхъ революціонныхъ реляціяхъ: Софья Перовская, Софья Лешернъ, Софья Бардина, Софья Гинсбургъ, и въ лтописяхъ научнаго женскаго движенія: Софья Кавелина, Софья Ковалевская. Софь Перовской, какъ террористк, суждено было взять самую высокую ноту революціоннаго діапазона. Софь Бардиной — выпало на долю суммировать причины, сдлавшія русскую женщину душою революціи. Ея знаменитое послднее слово на суд — евангеліе той «мирной культурной пропаганды», которою дышало русское освободительное движеніе до перелома, ознаменованнаго выстрломъ Вры Засуличъ. Я позволю себ напомнить два мста изъ этой общей программы, гд Софья Бардина, какъ женщина, говоритъ за женщинъ:

— Относительно семьи я также не знаю: подрываетъ ли ее тотъ общественный строй, который заставляетъ женщину бросать семью и идти для скуднаго заработка на фабрику, гд неминуемо развращаются и она, и ея дти; тотъ строй, который вынуждаетъ женщину, вслдствіе нищеты, бросаться въ проституцію и который даже санкціонируетъ эту проституцію, какъ явленіе законное и необходимое во всякомъ благоустроенномъ государств; или подрываемъ семью мы, которые стремимся искоренить эту нищету, служащую главнйшей причиной всхъ общественныхъ бдствій, въ томъ числ и разрушенія семьи?

И — конецъ рчи, который хорошо и справедливо звучитъ еще и для нашихъ дней:

— Наступитъ день, когда даже и наше сонное и лнивое общество проснется и стыдно ему станетъ, что оно такъ долго позволяло безнаказанно топтать себя ногами, вырывать y себя своихъ братьевъ, сестеръ и дочерей и губить ихъ за одну только свободную исповдь своихъ убжденій! И тогда оно отомститъ за нашу гибель… Преслдуйте насъ — за вами пока матеріальная сила, господа; но за нами сила нравственная, сила историческаго прогресса, сила идеи, a идеи — увы! — на штыки не улавливаются!