Женское нестроение
Шрифт:
1906 г. 17/12. Парижъ.
Французская барышня
Талантливый, хотя порою черезчуръ парадоксальный, литературный отшельникъ Реми де-Гурмонъ, равно извстный теперь какъ поэтъ, романистъ, философъ, a всего удачне и глубже — какъ критикъ, посвятилъ одну изъ удачнйшихъ статей своего превосходнаго сборвика «Le Chemin de Velours» изслдованію типа современной французской «барышни», то есть молодой двушки въ образованныхъ и зажиточныхъ классахъ общества, созданныхъ и охраняемыхъ буржуазною культурою минувшаго вка. Фактическимъ источникомъ и фундаментомъ этому блестящему этюду, не лишенному недостатковъ слишкомъ широкаго сатирическаго обобщенія, но въ цломъ полному правды и тонкаго, инстинктивнаго чутья, послужилъ солидный томъ Оливье де-Тревиля: «Наши двушки въ собственныхъ признаніяхъ» (Les Jeunes Filles peintes par elles-mкmes). Пользуясь матеріаломъ двухъ тысячъ шести опросовъ Тревиля, котораго онъ остроумно называетъ «Донъ-Жуаномъ анкеты», Реми де-Гурмонъ написалъ весьма неутшительную картину французскаго «женскаго нестроенія» въ томъ раннемъ и подготовительномъ, коренномъ фазис его, что обусловленъ вліяніями шкоды, домашняго воспитанія и литературы.
По врному историческому наблюденію Реми де-Гурмона, франдузская «барышня» («la jeune fille» —
Въ психологіи раннихъ браковъ стараго режима явственно опредляются два ршающихъ мотива: со стороны родителей — желаніе поскоре отдлаться отъ обузы опекать добродтель дочери, со стороны жениховъ — желаніе обезпечить продленіе своего рода двумя, тремя первыми дтьми несомннно законнаго происхожденія. Къ двадцати двумъ или тремъ годамъ роль замужней женщины, какъ производительницы рода, уже кончалась, и охладвшіе супруги начинали жить каждый своею личною жизнью. Женщин XVIII вка не оставляли права выбирать мужа, — зато она впослдствіи выбирала себ любовника. На долю супружества доставаласъ пассивная чувственность только что не малолтней самки, на долю внбрачной связи — сознательная страсть созрвшей жеящины, въ самомъ счастливомъ и разумномъ возраст, когда прелесть красиваго чувства любви говоритъ въ человк гораздо громче грубой половой потребности. Отсюда истекали единовременно и поразительная легкость нравовъ старинной французской семьи, и та изящная, то рыцарская, то пастушеская, сантиментальность, въ которую эта легкость нравовъ облекалась.
За сто лтъ, отдляющихъ насъ отъ тхъ временъ, не только бытовыя условія, но и самое чувство стыда y французской жевщины измнило свой характеръ очень рзкою и глубокою эволюціей. Люди лтъ пятидесяти-шестидесяти помнятъ еще, изъ своихъ юношескихъ дней, величественныхъ старухъ, которыя родились въ двухъ послднихъ десятилтіяхъ XVIII в. или въ первомъ десятилтіи вка XIX и выходили замужъ по пятнадцатому, шестнадцатому году. Они вспоминали дтство, вспоминали впечатлнія супружества, но воспомннаній о двической юности, воспоминаній «барышни», y нихъ не было. Не было y старухъ и того особаго спеціальнаго стыда, который характеризуетъ и наполняетъ переходный добрачный возрастъ современной женщины условною добродтелью житейскаго невднія. Он хорошо понимали стыдъ того или другого дтскаго порока, чутко воспринимали мотивы, вызывающіе стыдъ y замужней женщины, но тотъ слпой «стыдъ знать стыдное», что нын почитается величайшимъ достоинствомъ хорошо воспитанной «барышни», оставался имъ чуждъ и незнакомъ: этимъ бабушкамъ казались смшными и жалкими кривляками двадцатилтнія внучки, цломудренно краснвшія отъ безцеремонныхъ анекдотовъ и откровенностей беранжеровскихъ старушекъ, съ ихъ допотопно наивною манерою называть вс вещи своими именами.
Итакъ, типъ «барышни», исторически — прежде всего, результатъ позднихъ браковъ, введенныхъ въ необходимость измнившимися экономическими условіями французскаго быта посл революціи. Его вызвала къ жизни ликвидація наслдственной дворянской собственности, упрочило и выростило торжество благопріобртенныхъ буржуазныхъ капиталовъ. Нарожденіе типа можно опредлить хронологически съ большою точностью. Въ 1798 году Демутье издаетъ книгу для двицъ — «Письма къ Эмиліи о миологіи», въ 1809 году выходятъ въ свтъ «Сказки для моей дочери» Буйльи. Между двумя этими произведеніями, обращенными, на разстояніи всего одиннадцати лтъ, къ одному и тому же возрасту — непроходимая нравственная пропасть. Демутье говоритъ еще съ молодою двушкою стараго режима — юнымъ существомъ, предназначеннымъ волею всемогущей природы къ восторгамъ любви и жизнерадости. Книгу Демутье нельзя дать въ руки современной «барышн«: ея лукавое, веселое, животное, почти языческое міросозерцаніе — школа сантиментальнаго сладострастія, — можетъ быть, пригодная, въ своемъ род, для женскаго поколнія, переходившаго непосредственно изъ дтской комнаты въ супружескую спальню, но совсмъ неудобная для поколнія, которому, въ ожиданіи брака, надо цломудренно заглушать въ себ голосъ инстинкта въ теченіе трехъ, пяти, семи, десяти и боле лтъ. Буйльи, Жанлисъ и прочіе авторы для юношества въ первую четверть XIX в. направляютъ всю свою дятельность, чтобы притупить инстинктъ въ его прямыхъ, натуральныхъ требованіяхъ, съ подмномъ ихъ идеалистическими суррогатами эирной мечтательности, красивой сантиментальности, отвлеченныхъ порывовъ въ неизвстное, съ суровымъ противодйствіемъ имъ обновленными мотивами, заимствованными изъ прописей, забвенной было аскетической морали: покорность Провиднію, скромность, послушаніе, чувство долга и пр. Такимъ образомъ, дата рожденія «барышни» падаетъ для Франціи, a слдовательно и для всхъ европейскихъ странъ, отражавшихъ ея культурную эволюцію, на первое десятилтіе XIX вка. У насъ, русскихъ, въ это время Наташ Ростовоі было 7–9 лтъ, Татьяна Ларина только что родилась, будущія жены декабристовъ — «Русскія женщины» — едва умли лепетатъ и ходили пшкомъ подъ столъ, a Вра и княжна Мэри еще не зачинались. Сопоставляя съ этими литературными образами первыхъ русскихъ «барышенъ» Софью изъ «Горе отъ ума», которая значительно старше яхъ всхъ, нельзя не убдиться и по роднымъ примрамъ, что хронологія Реми де-Гурмона построена остроумно и основательно: Татьяна, «Русскія женщины», — это уже будущій XIX вкъ, воспитанницы Буйльи, тогда какъ «дочь! Софья Павловна, срамница!» — вся еще въ прошломъ восемнадцатомъ, — ученица Демутье.
Во французскую жизнь и литературу «барышня» вошла, какъ вездсущій символъ показной цензуры нравовъ. Книга для барышенъ, — язвитъ Реми де-Гурмонъ, — важный предметъ торговли, ежегодно поощряемый къ производству академіей и нкоторыми другими благотворителъными обществами. Ради барышенъ переводятся безвкуснодобродтельные ханжескіе романы чопорныхъ англійскихъ лэди. Ради барышенъ классическая антологія противоестественно превращена въ руководство добрыхъ нравовъ. Ради барышенъ преслдовали судебнымъ порядкомъ автора «Мадамъ Бовари» (Г. Флобера), и услужливая критика замалчивала талантливыхъ беллетристовъ, не слишкомъ щепетильныхъ по части морали. Ради барышенъ не былъ допущенъ въ число «безсмертныхъ» акадеыиковъ Эмиль Зола. Ради барышенъ правительственные театры изгнали со своихъ сценъ Шекспира. Ради барышенъ исторія сочинила изъ подлйшаго вка Людовика XIV героическую эпоху добродтели и рыцарскаго достоинства. Ради барышень — тысяча условныхъ лжей науки, искусства и литературы, въ которой умерла искренность слова такъ же, какъвъ жизни умерла откровенность темперамента, прямота чувствъ, ясный языкъ страстей.
Теченія реалистической литературы, начиная съ Теофиля Готье, Флобера въ роман, съ Бодлера въ поэзіи, представляютъ собою какъ бы мужской бунтъ противъ тираннической опеки «барышни» надъ мыслью вка. До извстной степени, именно бунтомъ вызываются крайности натурализма, которыя ввела въ моду французская беллетристика посл второй имперіи, усердствуя въ нихъ съ преувеличенною настойчивостью и часто, надо сказать правду, безъ особойвъ-томъ необходимости. Это — крайности возстанія, крайности людей, мстительно разсвирпвшихъ на первопричины своего рабства. Реалисты, натуралисты сознательно и гнвно зачеркнули для себя семейную публику, гд «барышня» — центръ, идолъ, конечная цль, термометръ и барометръ домашняго культа и строя. Они пишутъ только для мужчинъ и для тхъ, сравнительно очень немногихъ, французскихъ женщинъ, которыхъ идейная эмансипація вка успла поставить на точку мужского міросозерцанія. Отсюда т капризныя бравады талантливаго Зола, едва-ли не геніальнаго Гюи де-Мопассана и др., что, при всемъ совершенств ихъ творчества., все-таки, вотъ уже слишкомъ сорокъ лтъ, держатъ французскую «настоящую литературу» въ зыбкой пограничности съ литературою «непристойной». Вкъ идеалистическвкъ лицемрій выработалъ предразсудокъ, что «знать все» — привилегія однихъ мужчияъ, и вотъ — литература, открывающая «все», тоже становится исключительно мужскимъ достояніемъ, запретнымъ въ силу обычая (по крайней мр, оффиціально!) для женскаго пола. Типъ «барышни» и брачныя метаморфозы, развивающіяся на подготовительной почв этого типа; — злйшіе враги и тормозы прогресса французской литературы. Въ буржуазныхъ семьяхъ авторы длятся на такихъ, чьи книги «можно забыть на стол въ гостиной» рядомъ съ цвтами, альбомами, бездлушками, и на такихъ, чью книгу оставить на столь добропорядочномъ и благонравномъ стол — чуть не уголовное преступленіе. Одинъ австріецъ французскаго воспитанія, путешествуя со мною по далматинскому побережью. усердно пряталъ отъ моей жены книги, взятыя имъ въ дорогу. Я думалъ, что это потайная и, очевидно, стыдная литература — по меньшей мр, какіе-нибудъ забубенные томы съ задворковъ порнографическаго издательства Оффенштадта или ему подобныхъ спекулянтовъ, и удивлялся охот нашего умнаго и даровитаго спутника засорять свои мозги такою дребеденью. Каково же было мое изумленіе, когда запретныя книги оказались романами Флобера, съ «Саламбо» во глав, «Rouge et Noir» Стендаля и «Mademoiselle Maupin» Теофиля Готье! У русскихъ дамъ этотъ эпизодъ вызоветъ презрительныя, a можетъ быть, и не совсмъ доврчивыя улыбки, но — да! невроятно, a оно такъ: Стендаль, Флоберъ, Теофиль Готье, Бодлэръ, Зола, Гюи де-Мопассанъ, Октавъ Мирбо и пр. заперты въ индекс librorum prohibitorum, въ незримомъ, но всмъ извстномъ каталог книгъ, которыя «нельзя забывать въ гостиной» и о которыхъ еще боле нельзя спросить французскую барышню: читали ли вы?
Цензурою постояннаго соображенія: годится ля для барышенъ? — объясняются низкій уровень и бдность выбора семейнаго чтенія во Франціи. «Настоящую литературу» добропорядочный буржуа не пускаетъ въ домъ, потому что ее неудобно забывать въ гостиной, a литература для барышенъ не нужна взрослымъ людямъ, ибо скучна выше всякаго терпнія, лишена правдоподобія и здраваго смысла. Французская провинціальная семья перестала читать, — говоритъ Реми де-Гурмонъ, — потому что г. Онэ глупъ, a г. Поль Абданъ не иметъ нравственности. Идеалы провинціи: ахъ, если бы къ генію Бальзака да чистоту Фенелона! Русскому читателю эти трагикомическія вожделнія напоминаютъ мечты Агаьи Тихоновны о женихахъ: вотъ кабы къ носу Подколесина да фягура Яичницы! Однако, подобныхъ желаній и разсужденій не чужды даже самыя передовыя семьи Франціи: я думаю, — уязвляетъ мимоходомъ Реми де-Гурмонъ, — даже до семьи г. Жореса включительно!
Что же читаетъ французская барышня? Изъ 133 молодыхъ образованныхъ двушекъ, опрошенныхъ Реми де-Гурмономъ о любимомъ ихъ автор, объявиля таковымъ: Расина — 19, Корнеля — 17, Боссюэта — 11, Севинье — 10, Мольера — 9, Ламартина — 8, Шатобріана — 7, Буало — 6, Лафонтена — 5, Гюго — 4, Фенелона — 3, Мэнтенонъ — 3, Малерба — 3, Ронсара — 2, Сталь — 2, Жюля Верна — 2, Мюссе — 2, Ростана — 2. По одному разу указаны: Вальтеръ Скоттъ, Эженя де Геренъ, m-me Сегюръ, Перро, Андерсенъ, Мишле, Монтэнь, Зинаида Флеріо, Толстой, Бюффонъ, Додэ, Сарсэ, Б. де Сенъ-Пьеръ, Гонкуры, Жуанвиль, Коппе, Паскаль, Карлъ Орлеанскій, — и одинъ нзъ новйшнхъ поэтовъ, «недавно умершій», котораго Реми де-Гурмонъ не называетъ, но, судя по намекамъ, вроятно, Поль Верленъ.
Не трудно видть изъ этого списка, что литературныя привязанности юныхъ французскихъ читательницъ сложились не по самостоятельному выбору, и подавляющее большинство ихъ — школьнаго происхождеиія. Самое значительное число поклонницъ неожиданно оказывается y авторовъ XVII вка, усердно изучаемыхъ въ классахъ словесности; гораздо меньше симпатій на сторон романтиковъ (Ламартинъ, Гюго, Мюссе), которыхъ школьныя программа допускаетъ въ классы, но безъ особаго покровительства; самый плачевный недостатокъ почитательницъ — y авторовъ посл 1850 года, категорически отрицаемыхъ пуританскою критикою среднихъ учебныхъ заведеній.