Жертвы Северной войны

Мадоши Варвара

Эдвард секунду поколебался, потом сказал несколько небрежно:

— Да я к родственнице. Она в Нэшвилле доктором работает, может, слышали?

— А, как же, знаю, знаю! — оживился старик. — Варди фамилия у нее. Она мне уколы от радикулита ставила. Конечно, докторше такого доверия нет, как доктору… вон, у нас раньше Смитсон работал, так вон то был мужик… Она, правда, тоже ничего. Тут у нас обвал был с месяц назад, так хорошо держалась… Раненых потом еще поездом отправляли, я помню.

— А в последнее время с ней ничего не случалось необычного, не знаете? — поинтересовался Эдвард. — Может быть, буквально сегодня?..

Старик

поджал губы.

— Да нет вроде, — неуверенно сказал он. — С чего бы с ней что-то случалось?.. Ну, говорят, парнишку сегодня все искали какого-то, только это с докторшей вроде бы не связано. Нашли, не нашли — пока не знаю. А вы, собственно, ей кто будете?

— Да так, — Эдвард неопределенно махнул рукой. — Дальний родственник. Ладно, мы пойдем. Значит, хорошая дорога, говорите?

— Хорошая, хорошая! Грузовики спокойно едут. Только лес кругом, мало ли… Я бы вам не советовал. Места, конечно, не безлюдные, но всякое бывало.

Эдвард потер подбородок. Разумеется, весьма маловероятно, чтобы злоумышленник, нападавший на Мари Варди, разнюхал об их прибытии, и устроил засаду, предварительно устранив шерифа. Однако полностью сбрасывать такое положение дел со счета не стоило. Кто его знает, может быть, эти преступники сюда уже целой бандой понаехали? Так что, ночевать на станции, а идти в Нэшвилл утром? А вдруг за ночь что-то случится? Зря он, что ли, спешил?

Или все-таки идти через лес, рискуя нарваться на засаду?

С другой стороны… ну, засада. Вряд ли их тут десять человек с пулеметами. Если соблюсти определенную осторожность…

Но Элисию надо все-таки оставить на станции.

Вдруг в ночной тишине Эдвард явственно услышал шум мотора, и в сквозные окна станции они увидели желтый отблеск фар. Мотор стих, хлопнула дверца, послышался оглушительный топот шагов (тот, кто бежал, определенно носил тяжелые сапоги), и на перрон, придерживая рукой форменную кепку, выскочил двухметровый румяный детина. Он суматошно оглянулся, заметил Эдварда, подбежал к нему и встал навытяжку (Эдвард сразу же почувствовал крайнее раздражение):

— Подполковник Элрик?

— Он самый, — Эдвард не стал добавлять «в отставке». Его должность в МЧС соответствовала куда более высокому званию, чем подполковник.

— Старший сержант Гордон. Мне поручили вас встретить и в город отвезти, значит.

— Почему опоздали, сержант?

— Так это… — детина замялся. — Пацана ж нашли. Майкла. Которого искали. Вот недавно. В яме нашли, мозги сотрясенные. Докторша его сейчас откачивает. Так что это самое… вот.

— В машину, — распорядился Эдвард. — И побыстрее. Я сам поведу.

— Шеф, вы не знаете дороги, — тихо сказала ему Элисия. — Может, лучше пусть поведет сержант?

Эдвард чуть поморщился.

— Да, пожалуй, вы правы.

Машина была старенькой, но ухоженной, и скорость сразу же набрала неплохую. В желтом свете фар мелькали стволы деревьев, как будто выныривающие из темноты, гравий бежал под колеса. Сержант, оказавшийся очевидцем событий (как раз он и нашел мальчика), рассказывал:

— Ну так, значит, это… мы ж его искали до темноты. И туда, и сюда… Я мимо того карьера, где щебень рыли года три назад, уже раз десять проходил, и тут что-то дернуло меня: ну-ка, дай спущусь, проверю… уже от отчаяния, наверное… Спускаюсь — а тропинка там крутая такая, вот-вот нае… простите, мисс…

— Ничего, — ответила Элисия.

— Продолжайте, — сказал Эдвард.

— Ну

вот, тропинка там такая, что шею сломаешь, как нефиг делать. Я там это, значит, уже совсем почти спустился, и тут слышу, как вроде стонет кто-то. Ну я как ломанусь — и последние метра три на за… пятой точке, чуть штаны не порвал. А там под козырьком таким каменным, чтобы сверху, значит, не видно было, мальчонка лежит, Майкл, значит, вдовы Смит сынок, в крови весь… Я его вытащить хотел, а потом думаю: а ну как трогать нельзя? Кто там знает, что у него переломано? Я в деревню, за докторшей… Ну как еще мы второй раз шею не сломали, когда наново в этот карьер лезли: докторша, шериф, еще Кит, хозяин гостиницы… А мальчик в сознание пришел. Вроде того. Бредил, правда, больше. Докторша его так вроде поспрашивала, пощупала, потом голову его долго щупала, и велела Киту его нести. Ну, пока он нес, мы с шерифом там все осмотрели, что да как… короче, парня в карьер просто столкнули без затей, похоже… а потом, скорее всего, кто-то вот так же, как мы, по тропинке спустился, и его под козырек — того, запихал… может, решил, что дохлый уже, может просто убивать не хотел. Хотя как не хотел?.. По всему выходит, что паренек должен был знать, кто докторшу-то убить пытался…Ну, в общем, только мы с шерифом до участка добрались, он и вспомнил, что докторша ему говорила, что вы ж должны приехать! И послал меня, значит. Встречать. Еще машина, как на грех, заводиться не хотела… Мы тут подумали, уж не диверсия ли… а это просто еще бензина в баке не оказалось, пока заливали, то, се…

— Ясно, — прервал Эдвард его излияния, — спасибо, сержант. Мы, я так понимаю, уже приехали?

Свет фар как раз выхватил из темноты дощатые домики окраин.

— Да, типа того… сейчас как раз в участок…

— В участок меня не надо. Давайте к докторше. В поликлинику вашу. Она как раз там должна мальчика оперировать, если я правильно понял?

— Точно так. Только шериф велел…

— Мне не важно, что вам велел шериф. Я велел в поликлинику.

Сержант послушно завернул куда-то в проулок. Попетляв немного, он остановил машину около каменного — для разнообразия — двухэтажного дома. Во всех окнах первого этажа горел свет.

Эдвард буквально выскочил из машины, взлетел на крыльцо. Толкнув дверь, он оказался сразу в том помещении, что, по-видимому, служило приемной поликлиники. Здесь стоял маленький кожаный диванчик, а на стене висело три плаката: один о пользе чистки зубов (почти такой же украшал стену у врача в Ризенбурге во времена Эдвардова детства), другой — о прививках, третий — со стишком про гигиену. Вроде «Надо, надо умываться». Как раз под этим плакатом сидела на диванчике и плакала женщина лет сорока. «Вдова Смит», решил про себя Эдвард. Она не обратила на Эдварда никакого внимания, полностью поглощенная своим горем.

Сам же Эдвард через всю приемную рванул к белой двери, не помеченной никакими табличками (действительно, зачем таблички, если в Нэшвилле всего один врач?), распахнул ее…

— Стойте! — крикнула женщина позади него. — Там же операция!

Эдвард и сам уже понял, что там операция, и, пораженный, замер на пороге. Уж на что он повидал в жизни самых страшный картин, — и во время войны, и до нее, — но, то что он увидел теперь, пробудило в нем ужаснейшие детские кошмары и комплексы. Воистину, от такого зрелища только и могла замереть кровь в жилах. Захотелось заскулить и спрятать голову под одеяло.