Жертвы Северной войны
Шрифт:
Мари вспомнила вдруг, каким беспомощным оказалось лицо Эдварда в тот момент, когда он пролил кофе. Как он вскочил и уставился на нее совершенно безумными глазами, в которых горела такая надежда, такая боль… и какое-то еще чувство, какому Мари не сразу подобрала описание. Ужас?.. Да, пожалуй, страх. Бешеный страх. Только вот к чему относился этот страх, Мари так сразу сказать не могла.
«Собачьи глаза», — определила Мари про себя. Не самое лестное сравнение, конечно, но уж больно верное. У Квача часто на морде появлялось точно такое же выражение, если ему случалось провиниться, а потом Мари его прощала.
«Интересно, где мы стоим? — подумала она еще. — А где Квач?.. И где Эдвард и мисс Хьюз?.. Наверное, как раз вывели Квача погулять…»
Тут же она увидела чемодан Эдварда, небрежно заброшенный на верхнюю полку — чемодан Мари лежал рядом, а сумки мисс Хьюз не было, — и вспомнила, что с мисс Хьюз они расстались еще пару станций назад: она пересела на поезд в Столицу. Эдвард отправил ее с отчетом, который он писал все утро, и хмуро сказал, что приедет в Столицу позже, как только отвезет Мари в Ризенбург.
Боже, как Мари не хотелось с ним ехать! Она понимала, что в свете покушений это полная глупость, но… черт побери, в нынешнем состоянии эмоционального раздрая все, что ей нужно было — это немного спокойствия и рабочей рутины. Нормальная, обычная жизнь, привычная, та, в которой Мари полагалась бы только на саму себя. Но Эдвард предлагал ей не просто защиту… он предлагал помощь. Как он сказал ей: «Мари, вы просто обязаны поехать со мной в Ризенбург! Если не ради вас самой и вашего ребенка, то ради нас с Уинри!» Совершенно неотразимый аргумент. Если припомнить, всю сознательную жизнь Мари тем и занималась, что ставила нужды других превыше собственных желаний. А ведь ребенок действительно, если подумать, оказался якорем, который надежнее чего бы то ни было привязывал ее к семейству Элриков. Даже если, когда закончится вся эта бодяга с покушениями, она разругается с ними вдрызг, все равно от этого опосредованного родства никуда не деться.
Ее пугает эта связь, или она рада ей?.. Не понять. Не слишком ли дерзко с ее стороны надеяться на то, что у нее могут появиться родственники?
Поезд дернулся, желудок Мари на секунду ушел вниз, а потом станция за окном медленно поплыла влево. Мари вздохнула и прикрыла глаза. Сейчас Эдвард появится… Если бы Ал был жив, — на этой мысли сердце болезненно сжалось, — и они бы действительно поженились, она бы называла Эдварда «старшим братом». У нее никогда не было братьев.
Поезд медленно набирал ход. Перрон быстро остался где-то позади, и потянулись железнодорожные развязки со стоявшими на ходу цистернами и платформами, и над всем этим — густое переплетение проводов. А высоко над проводами — синее-синее осеннее небо… Впрочем, здесь осень еще не чувствуется: деревья за окном совсем зеленые.
Дверь купе резко стукнула, открываясь, и, почти без паузы, с таким же стуком, закрылась. Вошедший либо очень спешил, либо был на нервах, либо просто не признавал слова «аккуратно».
— А, Эдвард, вот и вы! А я просыпаюсь, а вас нет… — начала Мари, оборачиваясь от окна к двери… и слова замерли у нее на кончике языка.
В купе, прислонившись спиной к зеркалу и тяжело дыша, стоял незнакомец. Он был невысокого роста, гораздо ниже Мари — наверное, даже ниже Эдварда, а это кое-что да значило. Лет сорока или чуть моложе. Небрит. Седоват. Длинный темный плащ, грязный и мятый. Под плащом такие же мешковатые, но вроде бы чистые брюки с подтяжками и белая рубашка. На ногах… Мари моргнула. Человек был в одних носках. В руках он держал большой пистолет. Собственно, Мари смотрела прямо в дуло.
— Крикнешь — стреляю, — проговорил человек. Голос у него был хриплым, но не простуженным, а, скорее, прокуренным. Да, табаком от незнакомца пахло сильно.
— У меня горло слабое, — проинформировала его Мари.
И откуда вырвалось?.. Голимая неправда, между прочим. Наверное, от страха.
Теперь уже настал черед человека изумленно на нее смотреть. Однако длилось его замешательство недолго.
— Сейчас встанешь, — процедил он сквозь зубы, — и выйдешь в коридор. Я пойду за тобой, буду все время держать на прицеле. В тамбуре поговорим.
— Поговорить можно и здесь, — сказала Мари как можно более спокойно, хотя мир вокруг нее зазвенел и поплыл, как случалось только в моменты самого большого ужаса. Например, во время ответственной операции. Но во время операций ее до сих пор спасал отработанный навык… — Кстати, почему вы называете меня на «ты»? Мы с вами на брудершафт не пили.
— Молч-чать, — прошипел человек.
— Я же не кричу, — спокойно сказала Мари, тогда как какая-то часть ее заходилась в ужасе нервным криком: «Ты что?! Спорить с человеком, который держит тебя на прицеле?!». — И вообще, вести меня в тамбур имеет смысл, только если вы собрались меня там убить. Знаете что, я не намерена облегчать вам задачу. Убивайте прямо здесь.
«Вот сейчас должна распахнуться дверь, и ворвется Эдвард… Ну же, Эдвард, где вы?!»
Лицо человека исказилось, в глазах что-то вспыхнуло, он вскинул пистолет. «О, все, сейчас действительно убьет… — подумала Мари почти отрешенно. Переход от спокойных солнечных мыслей в пустом купе к необходимости активных действий был слишком резким. — Вот гадость!»
Она сама не поняла, что случилось в следующий момент. Видимо, сработал один из боевых навыков, которые так старался вколотить в них сэнсэй. А может, просто инстинкт самосохранения. Ее руки, сложенные на коленях, левая поверх правой, вдруг словно бы независимо от нее взметнулись вперед и вверх, и сцепленные ладони ударили по пистолету. Теснота купе сработала на нее: далеко тянуться не пришлось. Ствол ушел вверх, прозвучал выстрел — негромкий, похожий на бутылочный хлопок. Так вот что такое это утолщение на дуле — глушитель!
Одновременно с выстрелом она вскочила, со всей силы ударила человека коленом в солнечное сплетение, так, что он согнулся пополам. А когда согнулся, Мари добавила по шее. Человек рухнул на колени, упершись лбом в койку. Мари схватила его за руку — ту, что с пистолетом, и вывернула ее в локте. «Я забыла, как это делается! — мелькнула у нее паническая мысль. — Сейчас ничего не получится! И еще сэнсэй говорил, что это самый трудный захват…» Опасения оказались напрасными: рука вывернулась послушно, пальцы разжались и пистолет выпал прямо в подставленную ладонь Мари. Т-тяжелый, зар-раза! Мари не приходилось держать в руках боевого оружия. Стрелять она тоже не умела. У Кита был такой (и не один), но он не позволял Мари к ним прикасаться. «От этих штук зависит моя жизнь, голубушка, — говорил он ей с той самой ухмылкой, которую она так у него не любила. — Так что держи свои чудные проворные пальчики от них подальше».
Ну, общий принцип действия понятен: конец с дыркой направляешь на того, кого хочешь подстрелить, и жмешь на курок. Правда, сейчас Мари предпочла бы пистолету старую добрую палку. Или хотя бы нож. Еще лучше — ее коробочку с анестетиками. Уж с ними-то она точно знает, как обращаться. А вообще-то, любую вещь можно использовать не по прямому назначению.
Мари тут же продемонстрировала этот принцип, засветив незнакомцу пистолетом по затылку. На секунду она испугалась, что переусердствовала, но крови заметно не было, а человек обмяк.