Жертвы Северной войны
Шрифт:
Поджавший хвост Квач подошел к машине, сунул нос внутрь и, жалобно поскуливая, с надеждой смотрел на Эдварда. «Пойдем теперь к хозяйке, а?.. Ну пожалуйста!»
Полицейские Кениг-Велли встретили Эдварда как ангела небесного. По крайней мере, Мари так показалось. Ребята, кажется, уже совсем запутались, что с ней делать. С одной стороны, она, вроде как, задержала преступника… но, с другой, ехала по подложным документам (по крайней мере, так это выглядело, ибо на руках у Мари, разумеется, был паспорт на ее нормальное имя, без всяких там «Элриков»), а кроме того, сама быстрота и активность ее действий, кажется, побудили полицейских держаться с ней настороже. Ее сняли с поезда вместе с арестованными на следующей станции (против чего Мари совершенно не возражала, так как ей еще надо было найти Эдварда), и начали довольно-таки вежливо, но настойчиво расспрашивать: кто она такая, кем приходится начальнику Особого отдела Элрику (по тому, как полицейские норовили вытянуться по струнке при одном упоминании этого учреждения, Мари заподозрила, что отдел этот еще более Особый, чем она думает, и уж точно к МЧС имеет мало отношения… хотя это еще как понимать «чрезвычайную» ситуацию), и так далее, и тому подобное. Все ответы Мари типа: «Да я обычный сельский врач!» вызывали только вежливое недоверие. Кажется, они подозревали в ней не то сообщницу, не то вообще неизвестно кого. То, что Эдварда с ней в купе не оказалось, только подогревало их подозрения.
Потом, слава Богу, последовал звонок из Камелота, разом решивший все проблемы. Оказывается, инспектор, отставший от поезда, уже направляется сюда, чтобы забрать свою спутницу. А заодно, очевидно, дать указания по поводу Дага Танидзаки и его несовершеннолетней подельницы Тиши Леннокс. Факт несовершеннолетия девочки, кстати, заставил глаза местного следователя загореться нехорошим блеском, ибо это давало возможность влепить «поездному террористу» еще одну статью. Не то чтобы ему их не хватало, но ведь всегда приятно, правда?.. Обвинять ли саму Тишу — и в чем обвинять — пока было не ясно. Мари, повинуясь неким неясным до конца соображениям, не стала показывать полиции нож. Всегда успеется. Ей было жалко девочку. Если Тише припишут нападение с попыткой убийства… как минимум пять, а то и восемь лет тюрьмы. Если она исхитрится доказать, что ничего не знала, как то заявил Мари Даг, ее могут и вовсе отпустить. Мари решила сначала переговорить с ней. Кроме того, Мари мучила совесть: оказалось, она двинула пистолетом Тише по голове слишком сильно, так, что девочка заработала сотрясение мозга. Сейчас ее положили в небольшой лазарет при полицейском участке.
Эдвард явился только под вечер, что было значительно позже, чем ожидала Мари, и явно позже, чем нужно было для душевного равновесия стражей порядка. Мари как раз сидела в маленькой комнатке рядом с кабинетом местного следователя, ужинала (один из служащих принес бутербродов и чая — из участка Мари на всякий случай не выпускали), как она услышала знакомый голос за полуприкрытой дверью.
«Ну слава богу!» — подумала Мари, и вскочила с низенького диванчика.
Дверь распахнулась, на пороге стоял Эдвард. По мнению Мари, он вообще улыбался весьма редко, но таким мрачным она его еще не видела.
— Мари, с вами все в порядке? — хрипло спросил он.
Мари чуть вскинула брови.
— А похоже, что что-то не в порядке? Я что, валяюсь здесь на полу, истекая кровью? Эдвард, может быть, хватит шаблонных фраз?
— Вы о чем? — удивился он.
— А, — Мари махнула рукой. — Почему-то во всех кинофильмах и книгах герои только и делают, что спрашивают друг друга, все ли с ними в порядке. А вам ведь наверняка уже доложили, что я цела и невредима.
— Но отнюдь не благодаря мне, — Эдвард поморщился.
— Да, действительно, — в голосе Мари явственно проскочил сарказм: она слишком устала, чтобы его маскировать. — Где вас носило? Или это государственная тайна? И где Квач?
— Почти, — Эдвард устало потер лоб. — Прошу, — он сделал приглашающий жест в кабинет детектива. — Расскажите нам еще раз обстоятельства дела. А Квач, — он поймал ее нетерпеливый взгляд, — тут же, в приемной. Я его поручил одному сержанту.
И в кабинете детектива, на сей раз не только под взглядом сего достойного представителя власти, но и под взглядом Эдварда, Мари в очередной раз поведала всю историю.
— Кстати, может быть, скажете мне, за что этот Танидзаки так на вас обозлился? — спросила Мари.
— Да, инспектор, мне тоже очень хотелось бы знать, — кивнул детектив. — Сам Танидзаки говорить отказывается. Мы запросили из центрального архива информацию о нем, но пока не получили.
— Мммм… честно говоря, не помню, — пожал плечами Эдвард.
— Что?! — Мари и детектив в праведном гневе уставились на него.
— А он, похоже, вас отлично помнит! — не сдержавшись, добавила Мари. — Чуть меня не прикончил в знак этой памяти.
— Ну, разве я обязан запоминать всех?! — почти огрызнулся Эдвард. — Двадцать лет назад мне было четырнадцать! Я тогда был вольным государственным алхимиком, ездил по стране, искал приключений на собственную задницу! Видно, во время одного из этих приключений с ним и пересекся…
— Может быть, если вы на него посмотрите? — спросил инспектор, и протянул Эдварду через стол сделанные здесь же, в участке, фотографии Танидзаки.
Эдвард, прищурившись, некоторое время изучал их.
— Нет, — сказал он, откладывая фотографии в сторону. — Видно, он сильно изменился. Ал, наверное, вспомнил бы… — Эдвард сильно помрачнел. — Кстати, а как зовут девочку?
— Тиша Леннокс, — ответил детектив. — Мы пока ее предварительно допросили. Она или и в самом деле ничего не знает, или решила уйти в глухую несознанку. От таких молоденьких штучек можно ожидать чего угодно. Кстати, она студентка столичной Академии Художеств.
— Леннокс… — Эдвард наморщил лоб. — Леннокс… и художники… и Танидзаки… Ну конечно! Именно Академия Художеств! — Эдвард хлопнул себя по лбу. — Боже мой, как я мог забыть! А ведь мы тогда так гордились, что сумели раскрутить это дело. Понимаете, — обратился он к Мари и детективу, — нам поручили этот случай, потому что сын потерпевшего был знаменитым алхимиком. Ну, по знакомству, то се… Сперва подозрение пало на Леннокса… Джима Леннокса, это один из преподавателей был, еще совсем молодой человек… потом, к счастью, мы вышли на настоящего виновника — его учителя, знаменитого Дагласа Танидзаки.
— Никогда о таком не слышал, — пожал плечами детектив.
— Я тоже, — кивнул Эдвард, — но я никогда не интересовался живописью. А он вроде как был известен. Но потом, конечно, от него все отвернулись…
— А что он натворил? — спросила Мари.
— Убил хомячка, — коротко пояснил Эдвард. — Топором.
В комнате повисло удивленное молчание.
— Не знал, что наш уголовный кодекс так строго карает за вивисекцию, — осторожно начал детектив. — Или это был какой-то особенный хомячок?
— Да нет, ничего особенного, разве что он принадлежал Президенту Академии.
— Все равно я не понимаю…
— И в момент совершения преступления сидел на голове у хозяина.
— О!
— Художники — темпераментный народ, — поморщился Эдвард. — Эту бы энергию — да в картины.
— Но он действительно был гениален? — спросила Мари. — Я о Танидзаки, конечно.
— Говорят, что да, — пожал плечами Эдвард. — Я уже сказал, что не слишком увлекался живописью. Но Алу его картины очень понравились.