Жертвы Северной войны
Шрифт:
— Равноценный обмен, да, — Мари напряженно слушала, ожидая, что сейчас услышит какой-нибудь очередной ужас. Это не человек, а ларец Пандоры, только внутри — страхи, а не страсти.
— Так вот, человек — это не просто сумма химических веществ. Очевидно. И не только суммой химических веществ надо расплачиваться за попытку… даже за попытку. Алхимический круг возмещает разницу за счет тела алхимика. Я потерял ногу. Ал… когда сияние исчезло, я увидел горку одежды на том месте, где стоял брат. И лужу крови.
Вот он, ужас.
— Погодите, но Ал, которого я знала, живой человек?! Не какой-то там гомункулус или как его там?! Вы же его не оживляли?!
По губам Эдварда скользнула мрачная улыбка.
— Нет, каким-то чудом мне хватило ума этого не делать. Я придумал ход, который тогда показался мне спасительным… в итоге он таким и оказался, но отнюдь не благодаря мне. Мы занимались всем этим в мастерской отца. А там, не знаю уж, зачем, стояли старинные доспехи. Две пары. Они там были, сколько мы себя помнили. Одни полные… в смысле, со всеми деталями, только без щита и меча, от других — только панцирь на подставке. Мне удалось доковылять до них и свалить те, что были полные. Пока… пока трансформация творилась, я побывал в одном очень странном месте. Туда, как я потом узнал, способны попасть только самые искусные алхимики… было бы чем гордиться. И там я кое-что понял… — Эдвард постучал пальцем по виску. — Словами этого не объяснишь. В общем, я понял, как сделать то, что еще никто не делал. Я начертил собственной кровью — у меня все руки были в крови — печать на доспехах изнутри, и совершил трансмутацию. Я хотел прикрепить душу Ала к доспехам — душа пока еще не должна была уйти далеко. Я думал, что погибну… мне было все равно. Если вспомнить, я тогда надеялся, что без меня Ал каким-то образом найдет способ вернуть себе нормальное тело. Я был виноват и должен был искупить вину — хотя бы ценой собственной жизни. Кроме того, из нас двоих именно Ал больше заслуживал жить.
Мари вдруг с дрожью вспомнила, как она рыдала над телом матери. Одно из тех воспоминаний, которые ей хотелось загнать глубоко-глубоко и никогда не отпирать. Тогда ей думалось: «Господи! Возьми мою жизнь вместо ее! Пусть лучше у мамы родятся еще дети, мама такая хорошая, пусть лучше она живет!» Господь, естественно, не внял ее молитве…
Она живо представила страх и гнев мальчика, потерявшего единственного брата… единственного оставшегося члена семьи…
— Но вы не умерли? — спросила Мари. — Потеряли руку, но остались живы, да?
— Да, — Эдвард кивнул. — Тогда… я даже огорчился. Мне хотелось умереть и уйти от всего этого. Я видел этого монстра в круге… видел доспехи, которые вдруг ожили и обратились ко мне голосом Ала… Думал, что смерть искупит вину. Знаете, мне кажется, некоторую вину искупить просто невозможно.
— Искупить — нельзя, — тихо сказала Мари. — А простить — можно. Ал ведь вас простил? Или я ошибаюсь? А вы его? Ведь вы вместе делали все это.
— Ну, Ал простил, конечно. Он всегда был ко мне незаслуженно добр. А я его и не винил никогда. Его-то за что винить? Он просто, как всегда, не мог бросить меня одного, — Эдвард вздохнул. — Эгоистично, конечно, но я благодарен за это судьбе. Может, для него все обернулось бы и лучше, но я без него… просто с ума сошел бы, наверное. Впрочем, — Эдвард хмыкнул, — в этом плане все еще впереди.
— То есть, погодите… Ал несколько лет провел в виде ходячих доспехов? — Мари потерла лоб. «Мне кажется, что я покрываюсь ржавчиной и рассыпаюсь…»
— Пять лет. Потом нам удалось вернуть ему тело. Это тоже было не так просто… Именно поэтому Ал физически моложе меня на шесть лет… был моложе. Вообще-то у нас с ним разница в год. А в итоге всей этой истории последовали приключения, которые растянулись еще на два года. Мы же были вплотную запутаны с этим делом с Северной Войной.
«Мне тридцать три или двадцать восемь, это как считать».
— Так вот… — Эдвард глубоко вздохнул. — О чем я хотел поговорить… Знаете, Мари, потом нам удалось помириться с нашим отцом. Более или менее. Но я очень долго винил его за все, что произошло. И Ал очень переживал из-за всего этого. Элрик — это фамилия нашей мамы, не отца. Мне кажется… мне кажется, Алу было бы очень тяжело знать, что его ребенок не носит его фамилию.
— Такое случается сплошь и рядом, — покачала головой Мари. — Нет… в принципе, если вы предлагаете мне дать ребенку фамилию «Элрик», я совершенно не против… но как? Ведь Ал… — она не сказала «мертв», запнулась. Потом твердо закончила: — Умер. Эдвард почти вздрогнул.
— Да, — сказал он. — По всей видимости, так. Знаете, сегодня, в Камелоте, я понял, что все-таки надеялся. Может быть, надеюсь в глубине души до сих пор. А вы?
Вопрос застал Мари врасплох.
— Не знаю, — сказала она. — Может быть… Мне все кажется, что это какая-то ошибка, что этого не могло быть…
— Но это есть, — просто сказал Эдвард. — Мари… Помните, я сказал, что очень был бы рад, если бы у меня была такая сестра?
Мари кивнула.
— Это осталось в силе. Как вы понимаете, у меня есть связи. Черт, да если понадобится, я к фюреру обращусь! Можно оформить документы задним числом, будто вы с Алом были женаты… будто вы поженились за несколько дней до его… исчезновения..
— Зачем? — пораженная, воскликнула Мари.
— Много причин, — Эдвард начал загибать пальцы. — Во-первых, Ал хотел на вас жениться, разве нет? И вы были не против. Можно сказать, что этим мы просто выполним его последнюю волю. Во-вторых, я знаю, он бы хотел, чтобы его ребенок от женщины, которую он любил, носил бы его фамилию. Черт, да любой нормальный мужчина этого хочет! И, возможно, для вашего ребенка это будет важно, когда он подрастет… В-третьих… вы бы получали пенсию. Довольно большую пенсию. Я верю, что вы женщина независимая и способны сами позаботиться о себе, но все-таки с маленьким ребенком тяжело. А зарплата врача не такая большая. Я бы очень хотел, чтобы вы жили с нами, но… жизнь может повернуться по-разному. Во всяком случае, в случае чего вы не будете зависимы от нашей помощи. Думаю, для вас это важно… хотя это не значит, что я когда-нибудь откажусь вам помогать. В-четвертых — самый несерьезный довод — Мари Варди исчезнет и появится Мари Элрик… или даже лучше Сьюзен Элрик, по второму имени. Тогда вас труднее будет отследить в случае чего. Мы, конечно, предпримем все возможные меры для вашей охраны, но тут никогда лишняя страховка не помешает. Поэтому прошу вас, подумайте. Не отказывайте из гордости.
Мари склонила голову. Она обнаружила, что плохо видит свои руки — сумерки как-то незаметно сгустились совсем, наполнили купе мягкой серой ватой. Вдруг зажегся свет.
Мари вскинула глаза на Эдварда.
— Последний довод ложный, — сухо сказала она. — Если эти ребята имеют возможность следить за вашим домом, они все равно обнаружат мое присутствие. Это уже вопрос о том, как построена ваша собственная охрана.
Эдвард вздохнул.
— Ну… ладно. Но остальные…
— Погодите, не перебивайте меня, пожалуйста… Если вы, Эдвард, считаете, что это действительно поможет… мне, нашему с Алом ребенку, вам… давайте это сделаем. В конце концов, это действительно только бумага.
Квач заворочался и, не просыпаясь, ткнулся носом в ногу Мари. Да, вот оно как бывает, мой верный собак. Так оно налетает, нечто большее, чем мы, и не оставляет ничего — ни счастья, ни надежды, ни имени.
Маленькая разболтанная колымажка на бешеной скорости неслась через холмы, вздымая за собой хвост пыли, достойный иного танка. Мало того, что колымажка неслась: она еще как-то подозрительно виляла, как будто водитель ее был пьян… или у него не хватало силенок удержать тугой руль.
— Нина, сбавь скорость! — если бы кто-то оказался поблизости от дороги… точнее, на том ее участке, мимо которого пронесся маленький пикапчик с открытым кузовом, когда прозвучали эти слова, он бы услышал панический девчоночий визг. — Ни-ина!