Жертвы Северной войны
Шрифт:
— Уинри! Она ненамного младше нас. Ей двадцать семь две недели назад исполнилось!
— Да?.. Я бы ей больше двадцати двух не дала… двадцать четыре, с поправкой на то, что колледж закончила. Ну ладно, не отвлекайся! Это опять ты во всем виноват?! — на сей раз Уинри увлеклась и макнула Эдварда в воду, так что ответом ей послужило уже невнятное бульканье.
— Что?! Не слышу!
— Бу-бу-бу!
— Эд, выражайся нормально!
Из-под воды вынырнула рука, и, схватив Уинри за майку, потянула вниз. Уинри взвизгнула, но сделать ничего не смогла, ибо находилась в крайне неустойчивом положении. Момент импульса, объединившись с законом тяготения, возобладал, и она плюхнулась в ванну.
— Эдвард Элрик, посмотри, что ты наделал! Я теперь вся мокрая!
— Правильно, и такой ты мне нравишься больше.
— Эд! Прекрати сейчас же! Мне щекотно!
— И не подумаю.
— У нас серьезный разговор! Ой!
— И почему я все время дерусь с женщинами?.. Врут, сволочи, что с ними можно договориться!
— Ну я тебе покажу! Не я одна тут щекотки боюсь!
— Это нечестный прием!
…Сара прервала куплет на середине, — стоящее в гостиной пианино отозвалось тяжелым протяжным вздохом.
— Нет, я не могу играть в таких условиях! — сказала она, недовольно морщась из-за воплей и плесков из ванной. — Они так дом обрушат.
— За двадцать лет не обрушили, — флегматично пожала плечами Трис. — Слушай, по-моему, вот это место не по нашим голосам. Ты, может, еще и дотянешь, но мне так низко не спеть. Надо поднимать.
— Тренироваться надо, — наставительно произнесла Сара. — Что могу я — можешь и ты… У нас с тобой одинаковые гены. А вообще, может, ты и права… — она погрустневшими глазами взглянула на партитуру. — Но оно так красиво звучало!
— А если разложить? — предложила Триша. — На два голоса… Я — верхним, ты нижним…
— А потянем? — усомнилась Сара.
— Ну, попробовать-то можно…
…Когда через двадцать минут Уинри, завернутая в банный халат, и Эдвард, уже переодевшийся в пижаму, заглянули в гостиную, они обнаружили дочерей, голова к голове склонившихся к пианино. Эдвард только одобрительно улыбнулся и пошел наверх, в спальню, а Уинри задержалась в дверях.
— Опять в четыре руки играете? — спросила она.
— Нет, к школьному фестивалю песню готовим, — пояснила Сара. — Он в начале октября.
— Вас же в хор не пустили, — Уинри наморщила брови, пытаясь припомнить эту историю. История прошла мимо нее: дело было как раз в конце июня, когда произошел тот самый взрыв под Маринбургом [7] .
— Это Тришу не пустили, потому что она старосте класса нос расквасила, — поправила Сара.
— За дело! — вставила Триша.
– ..А я сама не пошла. Но ничего!
— Мы и вдвоем подготовим, так, что все ахнут!
7
Произвольно предполагаю, что занятия в школах Аместрис подчиняются тому же расписанию, что и в японских, то есть каникулы длятся два месяца — июль и август — а не три, как у нас.
— Только не переусердствуйте, — вздохнула Уинри. Потом, помявшись, спросила: — Кстати, вы ничего не слышали такого?
— Какого? — невинно поинтересовалась Сара.
— Значит, не слышали. Вот и хорошо, — с этими словами Уинри ушла.
Сара с Тришей переглянулись и хихикнули.
— Взрослые, а как дети, честное слово, — сказала Триша.
— И не говори! — поддержала ее Сара.
…Этой ночью Уинри долго не могла заснуть — а стало быть, не мог заснуть и Эдвард. Они давно уже привыкли засыпать одновременно, совершенно о том не задумываясь. Она лежала, прижавшись к груди мужа, и бездумно поглаживала пальцами его плечо: то место, где плоть переходила в металл. Обычно Эдварда эта ее привычка раздражала: не потому, что прикосновение к старым шрамам было ему неприятно, а потому, что ему каждый раз казалось — жена воспринимает его не как живого человека, а как некий ходячий экспонат, образчик своего мастерства. И важнее всего для нее в нем то, что сделано ее собственными руками. Уинри знала, что ему это не нравится, и обычно старалась этого не делать, но сейчас она просто ни о чем таком не думала, и рука ее двигалась совершенно рефлекторно — как школьник, задумавшись, во время нудной лекции рисует на полях тетрадки кораблики, бегущие по волнам, и над ними чайку в небе.
— Слушай, — вдруг сказала она. — Ты же не спишь, да?..
— Заснешь тут… — хмыкнул Эдвард, — когда ты так громко думаешь… на всю комнату.
— И о чем я думаю?
— О Мари. Угадал?
— Угадал… Слушай, она все-таки что-то…
— Недоговаривает?
— Именно. Ты ведь говорил, что ее тетка…
— Это не для посторонних ушей, помнишь?
— Да помню я! Я к тому, что…
— Ты считаешь, что Мари имеет с ней какую-то связь?
— Нет, я так не думаю! Но я думаю, что эта ее родственница может попытаться с ней связаться.
— Уинри, она пытается ее убить! Пусть и чужими руками!..
— Мне почему-то кажется, что это не она…
— Уинри, это скорее всего она. В любом случае, этот дом надежно охраняется. Наружной охраной. А если что, я все-таки перевезу вас всех в Столицу. И мне плевать, почему Мари опасается туда ехать…
— А, так вот почему ты привез ее сюда! Она не хочет ехать в Столицу?.. Я еще тогда удивилась, почему она после событий в Маринбурге в крупный город не перебралась, а предпочла куда-то в глушь…
— Знаешь что, давай, ты сама ее расспросишь, ладно?.. Тут опять сведения, которые я узнал из… своих источников. Не честно по отношению к ней это тебе рассказывать. Она, скорее всего, скажет, если ты ее спросишь.
— Спрошу обязательно. Мне хочется ей помочь. Знаешь, я понимаю, почему Альфонс в нее влюбился с первого взгляда. Она вызывает симпатию. Какая-то очень правильная девушка. Может быть, даже слишком правильная.
— Может быть… Но, Уинри, я сюда ее привез не только потому, что она боится в Столицу. Дело в том, что она ждет ребенка.
Уинри замерла. Потом осторожно спросила:
— Альфонса?
— Она говорит, что другая возможность исключена.
— Так это же замечательно! — Уинри приподнялась на локте, глядя мужу в лицо. — Это… это правильно. Ал был бы очень рад… Но… бедная девочка, — она закусила губу.
— Вот именно, — Эдвард кивнул. — И… Уинри… Если с ней что-то случится…
— С ней ничего не случится! — Уинри крепко обняла его, прижалась к груди, произнесла яростным шепотом. — Все будет хорошо! Слышишь?! Все — будет — хорошо! И ты завершишь это дело, и найдешь убийц Ала, и вообще… Ты же всегда выходил победителем, правда?