Жесткая проба
Шрифт:
Задевая стулья сидящих, Алексей вернулся, сунул руку в карман.
– На, подавись! Я на твои не пил...
Он швырнул в лицо Олегу смятые бумажки, никелевая мелочь брызнула в стенку, на стол.
– Врежь этому тарзану как следует! – с вожделением сказал тот же голос.
Алексей повернулся и, покачиваясь, толкая сидящих, пошел к выходу.
Олег проводил его ненавидящим взглядом, с пьяной старательностью отряхнул костюм.
– Ух, я ему сейчас сам приварю! – пообещал голос.
Над соседним столиком приподнялась
– Брось! – ухватили его за руки товарищи. – Не марайся. Его и так уже можно ложками собирать...
Опасливо оглядываясь, Олег отодвинулся, сунул подбежавшей Клавочке деньги и пошел к выходу. У двери он оглянулся, стараясь рассмотреть и запомнить лицо грозившего. Тот заметил это и снова начал приподниматься. Олег захлопнул за собой стеклянную дверь.
21
Ноги не слушались. Алексея осторожно поднимал ногу, старательно ее заносил, но опускалась она совсем не туда, куда нужно, а в сторону, туда же заносило его самого, и, чтобы не упасть, нужно было быстро-быстро перебирать ногами, пока равновесие не восстанавливалось, но со следующим шагом оно опять терялось, и Алексея относило в другую сторону. Он старался никого не задеть, но задевал, толкал прохожих и невнятно бормотал: «Извиняюсь...» Потом единоборство с непослушным телом поглотило всё внимание, и он перестал извиняться.
Одновременно идти и думать было трудно, но не думать он не мог. Время от времени он останавливался и говорил, не замечая того, вслух:
– Нашел кого просить! Ду-рак!.. – и тряс головой от отвращения к себе.
Потом он шел дальше и останавливался:
– Нашел с кем говорить! Ско-тина!..
От него шарахались, одни поругивали, другие посмеивались. Он ничего не замечал, не слышал и только иногда приостанавливался и оглядывался – туда ли он идет? Дорога была знакома, и, заваливаясь со стороны на сторону, он шёл дальше.
Миновав сквер, Алексей остановился. Перед общежитием не было никаких ворот, а здесь между каменными столбами подвешены ворота из железных прутьев. Но он же шел домой и проверял дорогу, всё было точно. Всё точно: он пришел домой, только не в общежитие, а в свой дом, в детский дом...
Алексей привалился к каменному столбу. Когда-то, в первый день жизни здесь, после первого знакомства с Витькой, он заблудился и пришел сюда поздно ночью. И всё было так же, как теперь. И теперь так же горят тусклые лампочки у входа в кухню и в спальни, так же висит в небе бледный рожок месяца, так же лежат на земле черные тени тополей...
Всё такое же и уже не такое. Вот он снова заблудился, только иначе, и, не сознавая того, пришел в свой дом. Но он уже ничем не может ему помочь. Другие мальчишки и девчонки спят в спальнях, другими судьбами заняты Ксения Петровна н Людмила Сергеевна... Тогда он, измученный и голодный, ткнулся ей в плечо, заплакал, и она заплакала тоже. Он рассказал всё о себе,
Его пронзила щемящая жалость к самому себе. Нельзя вернуться в детство, ничего нельзя вернуть... Надо уходить! Нельзя, чтобы видели его здесь таким... Он с трудом оторвался от столба.
– Кто здесь? Что вы тут делаете? – спросил встревоженный женский голос.
Маленькая полная женщина присматривалась к стоящему в тени Алексею. Он панически метнулся в сторону. Нельзя, нельзя, чтобы она видела его таким!..
– Что вам здесь надо?
Ноги подвели, Алексей ухватился за столб.
Языка во рту было так много, что он с трудом поворачивался. Но нельзя, чтобы она напугалась!
– Я с-сейчас... Я уйду, Людмила Сергеевна...
– Кто это?.. Господи, Алексей, Алеша... Ты что, больной?
Алексей оторвался от столба, его качнуло к Людмиле Сергеевне.
– Да ты пьяный! – с отвращением сказала она.
– Н-нет, я не пьяный... – помотал головой Алексей. – Я всё понимаю...
– Что уж тут понимать!.. Зачем ты сюда в таком виде явился? Здесь же дети!
– А я уйду... Я так... Не сердитесь, Людмила Сергеевна...
Алексей, то торопливо перебирая ногами, то с трудом переставляя их, валясь со стороны на сторону, пошел через сквер. Людмила Сергеевна догнала его.
– С чего это ты нагрузился? Получке обрадовался?
Алексей махнул рукой и не ответил. Он старался идти быстрее, чтобы уйти от Людмилы Сергеевны, по она не отставала.
– Домой-то дойдешь?
– Д-дойду... А что же я, не д-дойду?..
Пройдя квартал, он увидел у ворот скамеечку, постоял, покачиваясь, и плюхнулся на неё.
– Ну? – строго спросила Людмила Сергеевна. – Чего уселся? Пойдем. Где твое общежитие?
– Там... – махнул рукой Алексей. –Н-ну его к черту вместе с этим... со всем... Вы идите... А я не п-пойду, мне нехорошо... А тут – хорошо!..
Людмила Сергеевна растерялась. Что делать? Оставить нельзя!
– А ну, вставай! – Она изо всех сил затрясла его за плечи. – Вставай сейчас же!
Алексей покорно поднялся. Людмила Сергеевна взяла его под руку и повела.
Он шел осторожно, стараясь не толкать Людмилу Сергеевну, но всё-таки толкал, наваливался на её плечо грузным, беспомощным телом.
Людмила Сергеевна открыла дверь, зажгла свет. Возле окна стояла раскладушка.
– Садись.
Алексей послушно сел, расставив руки, уперся в край раскладушки.
– Сними башмаки.
Он нагнулся и едва не упал на пол.
– Сиди уж, горе горькое!
Алексей тупо смотрел, как Людмила Сергеевна, встав на колени, попробовала снять туфли. Они не снимались.
– Кто это, мама?
Алексей поднял голову. В дверях стояла светловолосая голубоглазая девушка.
– Мой воспитанник, бывший...