Жестокая болезнь
Шрифт:
От меня не ускользает то, что она называет его по имени.
— Он считал тебя достойной?
— Я думаю, что да.
— Итак, ваша глубокая эмоциональная связь привела к тому, что он похитил тебя. Заставил смотреть, как он совершает убийство. Чуть не убил тебя…
— Каким бы странным ни был мой опыт общения с Грейсоном, да. Для высокоинтеллектуального и ущербного человека, каким он был, его эмоциональные способности были совершенно уникальны. Он любил, по-своему.
Любопытно.
Я наклоняю голову.
— Он был влюблен в
— Он верил, что это так, — честно отвечает она, и я ценю ее откровенность. — Но что такое любовь, как не просто химические вещества в мозге, которые заставляют верить в наши чувства?
Моя защита ослабевает. Я устала держаться.
— Извини, Лондон, что я заговорила об этом. Сказать, что ты прошла через ад, — это жалкое преуменьшение, и в мои намерения не входит подвергать сомнению твой опыт.
— Ты бы извинилась раньше? — прямо спрашивает она.
Я издаю издевательский смешок.
— Нет.
— Тогда не извиняйся сейчас. Я была бы лицемеркой, если бы просила своих пациентов открываться, а сама бы этого не делала.
И внезапно я понимаю, что мне нравится доктор Лондон Нобл.
— Хорошо, — я качаю головой, возвращаясь к началу разговора. — Я могу счесть это лишенным сочувствия поступком, но мои эмоции сосредоточены не только вокруг одного человека. С тех пор, как я пытаюсь вернуться в свою жизнь, меня постоянно переполняет. Это изматывает, и, честно говоря, я немного опасаюсь, что схожу с ума.
Она серьезно относится к моему заявлению.
— Отношения сложны, Блейкли. Разум очень сложен. Он не делится на черное и белое. Серое вещество не является психопатическим или непсихопатическим. В спектре есть разные оттенки. Перемены происходят каждую секунду, в каждом аспекте нашей жизни. То, что раньше ты считала себя неспособной к сопереживанию и любви, не означает, что так было бы всегда.
Мое сердце бешено колотится в груди. Отношения — это слабый и оскорбительный способ описать то, что между нами Алексом. Даже если я признаю, что способна измениться, даже если я признаю, что мой «опыт» вызвал экстремальные эмоции, которые повлияли на психику, я ни за что на свете не признаю, что именно связь с Алексом изменила химию моего мозга.
Потому что именно это она имеет в виду. Будто я какая-то заколдованная психопатка, а Алекс — мой прекрасный принц.
Мы не в сказке.
Мы в истории ужасов.
— Даже если бы я сейчас была способна любить, то точно не его. Страсть — не зверь, он — зверь, — говорю я. — Я не буду затаивать дыхание, ожидая, когда он превратится в принца. Это бред.
Она издает удивленный звук понимания.
— Мы не ждем, пока чудовище превратится в принца и спасет нас. Речь идет о том, чтобы раскрыть ужасающего зверя внутри нас самих и…
— Противостоять ему?
— Нет, стать сильнее страха, чтобы победить то, что нас ослабляет.
Я выдерживаю ее непреклонный взгляд, смысл ее слов проникает глубоко в
Алекс действительно ослабляет меня, но не так, как предполагалось, и Лондон это понимает.
Однако, как бы я ни ценила ее проницательность, это не те ответы, за которыми я пришла сюда.
— Я понимаю, но… не буду признавать, что он катализатор. Я была такой до того, как Алекс подверг меня своим пыткам. Теперь я другая, измененная. Все просто, доктор Нобл.
Она наклоняется вперед, чтобы взять меня за руку. Сначала я отстраняюсь.
— Дай мне пощупать твой пульс.
Со вздохом покорности я кладу свою руку на ее, и ее пальцы ложатся на мое запястье.
— Алекс, — говорит она.
Мой пульс подскакивает в венах. Я убираю руку от ее прикосновения.
— Этот трюк только доказывает, как сильно я его ненавижу.
Лондон откидывается на спинку.
— Я бы хотела пообщаться с тобой глубже. Исследовать эмоциональный диапазон с помощью психотерапии. Очевидно, что на профессиональном уровне мне интересно узнать больше о лечении, которому ты подверглась, но я верю, что могу тебе помочь.
Я дергаю головой, откидывая волосы.
— «Лечение» Алекса — не то слово, которое я бы использовала для обозначения того кошмара. Кроме того, он не поставил меня в известность о процессе. Он многое скрывал от меня. Я не могу сказать тебе больше того, что уже сообщила в электронном письме. И я считаю, что единственный способ, которым ты можешь помочь, — это предоставить мне информацию, за которой я сюда пришла, чтобы я могла найти этого ублюдка.
На ее губах появляется натянутая улыбка.
— Доктор Дженкинс была нарциссом с комплексом бога. Грейсон преследовал ее. Был свидетелем ее жестокости и бессердечного пренебрежения к своим пациентам. Трудно сказать, была ли доктор Дженкинс привержена своим процедурам лоботомии во имя открытия или собственных эгоистичных устремлений, поскольку я никогда не оценивала ее лично.
— Но… — добавляет Лондон, — Грейсон говорил о ней однажды во время сеанса. Он сказал, что то, как она избавлялась от своих жертв, было самым красноречивым из всего, что о ней говорило. Вместо того чтобы фальсифицировать записи об их смерти, скрыть доказательства своей халатности и позволить семьям похоронить своих близких, она перевозила их в отдаленное место и избавлялась от них сама. Она просто заставляла их исчезнуть, они были для нее не важнее мертвых животных.
Мою кожу покалывает, волосы на затылке встают дыбом. Я знаю, где Мэри хоронила своих жертв, потому что видела кладбище. Я трогала кости. Я предположила, что это были жертвы Алекса, и, возможно, некоторые из них таковыми и являются, но точно знаю, что его сестра первая раскопала ту землю.
Теперь возникает вопрос, знал ли Алекс о методах утилизации своей сестры, поэтому ли он в конечном итоге выбрал ее домик, или это было нездоровое совпадение.
Сестренка и братик.