Жестокая конфузия царя Петра
Шрифт:
Функ и Нейгебауэр непритворно обрадовались Понятовскому и не очень Потоцкому.
— Как своевременно вы прибыли! — воскликнул Функ. — Наступил решительный момент, когда его величество король Карл сможет взять реванш за поражение под Полтавой.
— Да, сейчас никак нельзя терял, время, — подхватил Нейгебауэр. — Надо ковать железо, пока оно горячо. А оно уж не то что горячо — оно просто раскалено.
— Мы все обязаны объединиться ради нашего общего дела. Нас поддержат послы Франции, Англии, Голландии, — возбуждённо проговорил Функ.
— Я согласен с вами, — поддакнул
— Да, маркиз много и подробно рассказывал об этом, как он считает, важном событии его жизни.
— А каймакам Мехмед Челеби ещё не смещён? — продолжил Понятовский. Ему были хорошо известны турецкие нравы, подчинённые всецело капризам султана и духовного лидера турок шейх-уль-ислама. Вчерашний вельможа мог сегодня лишиться положения, а то и головы.
— Каймакам в силе, и он наш сторонник, ибо знает расположение своего повелителя к Швеции и королю. Турки полагаются на наше вмешательство в этой войне, на то, что корпус в Померании нападёт на московитов с тыла. — Он вопросительно взглянул на Функа: верно ли он сформулировал.
— Пусть надеются, — буркнул Функ. — Вам, граф, наверняка известно, что наши дела плохи. Финансы в расстройстве, армия деморализована, от канцлера Мюллерна приходят плохие вести...
— Король в плену — и этим всё сказано, — отрезал Понятовский. — В плену великий полководец, который только и может возглавить и повести шведскую армию. Вот почему туркам не следует надеяться на корпус в Померании. Генерал Крассау, который его возглавляет, неспособен самостоятельно действовать. Я скажу об этом каймакаму.
«Король, увы, в роли просителя, он в унижении, — устало думал Понятовский. — Стало быть, у него в руках нет ни одной козырной карты. Он — король без страны, без армии, и ореол былой славы, осенявший его, померк. И быть может, навсегда».
Ну а он-то, граф Станислав Понятовский, отпрыск прославленного рода польских магнатов, он-то отчего приковал себя к этой разбитой колеснице? Шведский король, по существу, потерял своё королевство. Так может ли он возвратить королевство Станиславу Лещинскому, которого он, тоже Станислав, представляет при особе шведского короля?
Он, Понятовский, разлучён с семьёй, он ведёт кочевую жизнь, супруга его в заточении, она — заложница в руках русских. Всё, всё распалось. И подчас, когда он трезво оценивает действительность, то понимает эфемерность своего положения и самого существования.
Так в чём же дело? Что руководит им? Отчего он не может вернуть себе былую трезвость суждений и обрести наконец надёжную пристань?
Король Карл обладает магнетической властью. Не только над ним, но и над всеми, кто его окружает, кто безропотно терпит все лишения ради того только, чтобы причислять себя к сподвижникам короля, кто сносит его самодурство...
«Будь я сейчас в Варнице, мне и в голову не могли бы прийти подобные мысли, — внутренне усмехнулся граф. — На расстоянии трезвеешь, дороги и
Первым делом он отправился к маркизу Дезальеру — вот кто не ведал сомнений и мог укрепить его. В нём была та безапелляционность суждений, которая так необходима людям колеблющимся.
Экспансивный, как все французы, маркиз встретил его бурными восклицаниями.
— Какой сюрприз! Какая радостная неожиданность! Граф, вы просто осчастливили меня своим появлением. У меня к вам так много вопросов. И первый, разумеется: как поживает его королевское величество? Этот шведский Александр Македонский?
— Его королевское величество прозябает в своей глуши, — отвечал Понятовский в унисон своим недавним мыслям. — Равно как и все мы в его окружении. У него отобрали решительно всё, оставив только былую славу. А это слишком мало для короля.
— Эта славя приносит всё-таки немалые дивиденды, — отозвался маркиз. — Мой повелитель, король Солнце, считает, что настоящая слава Карла шведского ещё впереди. Он ещё так молод!
— Полтава всё разрушила. И дворец его величия придётся отстраивать заново, как это ни прискорбно, — отозвался Понятовский, подумав, что выразился слишком витиевато. — Скажите мне, дорогой маркиз, только откровенно: что думает ваш повелитель о поединке русского царя и турецкого султана?
— Можете не сомневаться в моей совершенной откровенности, граф, ведь вы же мой единомышленник. Так вот, после Полтавы и столь великого усиления царя Петра, равно и умаления короля шведов, мой повелитель желает победы туркам. Русский царь должен умерить свой аппетит. Он чересчур распростёрся, расшагался и, похоже, не желает остановиться. Но вместе с тем мой король не желает, — и маркиз назидательно поднял палец, — отнюдь не желает, чтобы его суждения на сей счёт были бы преданы гласности. Его личные суждения тем не менее принадлежат большой политике. Вы меня поняли, граф?
— Я не злоупотреблю вашим доверием, — успокоил его Понятовский.
— Равновесие в Европе не может быть разрушено. Однако царь Пётр покусился на него. Он захватил у шведов слишком много. Он умалил и Польщу, что совершенно нельзя терпеть. Так что султану отводится роль некой плётки, с помощью которой Европа должна его проучить. Франция в известной мере направляет движения этой плётки. — И Дезальер улыбнулся. — Но наш разговор, как вы понимаете, строго конфиденциален, и то, что я вам сейчас сказал, должно остаться между нами, — повторил Дезальер. — Как видите, моя доверительность совершенно полна.
— Равно как и моя, дорогой маркиз. Я благодарен вам за всё, за ваше расположение и за откровенность.
Понятовский возвращался в свою резиденцию, продолжая размышлять о том, что доверил ему маркиз. Такой ли это секрет, если об этом говорят чуть ли не на всех перекрёстках?..
Он ехал шагом вдоль сравнительно широкой улицы, застроенной домами европейского облика. Функ дал ему покладистого коня, который, казалось, понимал все желания своего всадника: ни поводья, ни шпоры ему не требовались.