Жестокая конфузия царя Петра
Шрифт:
— Вижу, ты очень огорчён, — голос хозяина звучал примиряюще. Он хлопнул в ладоши — тотчас явился слуга, словно бы ждал этого хлопка. — Скажу тебе одно: твоё огорчение напрасно, ибо мой повелитель ничем бы тебе не помог. Сейчас я объясню. — И он сказал слуге по-турецки: — Принеси нам кофе и шербет. — И после того как слуга безмолвно удалился, продолжил: — Я знаю, о чём ты хотел просить повелителя правоверных...
— Как ты можешь знать об этом? — несказанно удивился граф.
— Я ходжа, ты знаешь, а учителю положено знать, что думают и собираются сказать его ученики.
— И всё-таки откуда тебе известно желание короля шведов?
— О, его нетрудно
— Я просто сгораю от нетерпения!
— Король Карл желает стать во главе войска или, в крайнем случае, стать главным советником садразама и направлять войну по своему разумению. Разве не так?
Понятовский молча наклонил голову. В самом деле: не нужно было быть семи пядей во лбу для того, чтобы разгадать заветное желание короля шведов, мечтавшего взять реванш за Полтаву.
— Как ни велико благоволение амир аль-муслимима к королю, он ни за что не согласится на это, — продолжал Челеби. — Такое унизительно для Высокой Порты, унизительно и для садразама, однако Карл этого не может понять. Он для такого понимания слишком высокомерен. Твой король мог бы представить свой план кампании на бумаге, и, сколько мне известно, он в своё время пытался это сделать. Но тогда ещё не было войны, и эти его фантазии были оставлены без внимания.
Граф вздохнул. Вздох этот был тяжёл и выражал всю глубину его разочарования. Да и что он мог сказать? Что и великого полководца, случаемся, постигает поражение. Что тем не менее король шведов находится в самой высокой поре своего полководческого таланта и нужен случай, чтобы он явил себя в прежнем блеске.
Слова, слова... Мудрому каймакаму, проницающему движения человеческой души, они ни к чему. Быть может, он, Понятовский, стал бы произносить их перед министрами султана, даже перед самим султаном. Но здесь они стали бы пустой шелухой.
— И ещё скажу тебе, — неторопливо продолжал Мехмед Челеби, пропуская меж пальцев серебристую бороду и отхлёбывая маленькими глотками дымящийся кофе, — что мой повелитель не хочет этой войны. Он поддался уговорам хана Девлет-Гирея и твоего короля, но эта война претит ему. Он ничего не приобретёт и ничего не достигнет, а потерять может многое. Он хотел бы жить спокойно, как все владыки, наслаждаться своей властью и своим гаремом. Он не хочет рисковать. И если бы вдруг появился посредник между ним и царём, предложивший мир на приемлемой основе, он охотно согласился бы его принять.
— Что же мне делать, друг? По-твоему, мне не надо добиваться аудиенции у твоего повелителя?
— К чему напрасно сотрясать воздух? Нуждаешься ли ты в любезных словах и призрачных обещаниях?
Понятовский молчал. Кофе был густ и ароматен — настоящий турецкий кофе, напиток, освежающий мысли и чувства. Мысли его трезвели с жестокой ясностью. Да, все его усилия напрасны, все они уже растаяли в константинопольском воздухе. Напрасно он проделал весь этот дальний путь, подвергался опасностям и издержкам. Напрасна его вера в счастливый жребий короля Карла, всё напрасно...
— Но могу тебя утешить, — прервал молчание хозяин, от которого не могло ускользнуть состояние графа. — Ты не зря проделал столь дальний путь.
«Он читает мои мысли, — суеверно подумал граф. — Это ведун, он наделён сверхъестественной силой проницания, этот седобородый турок...»
— Мудрость твоя непостижима для меня, о ходжа. Стоит мне о чём-то подумать, как ты тотчас откликаешься на мои мысли.
— Тут нет ничего сверхъестественного, — спокойно отвечал Челеби. — Я понял,
— Что же я должен делать, скажи?
— Ты явишься к великому визирю с моим письмом и станешь его советником, который никогда не позволит себе перешагнуть черту. Ту черту, которая отличает советующего от повелевающего. Твой король непременно стал бы повелевающим, не правда ли? И это привело бы к раздорам, неуместным в военном лагере. А королю Карлу ты скажешь, что султан не принял его плана. Однако у тебя будет возможность постепенно подвести садразама к мысли, что советы короля могут быть ему полезны, даже очень полезны. И что он может воспользоваться ими в своих интересах. А для того должен пригласить шведа в свою ставку в качестве главного советника. Не могу ручаться, что садразам примет твоё предложение. А если примет, ты обязан безотлучно находиться при короле, предостерегая его от слишком неумеренного желания повелевать в чужом стане.
— Как видно, ничего другого не остаётся, — со вздохом отозвался Понятовский. — Благодарю тебя, мудрый ходжа. Я слишком часто вздыхал потому, что правда твоих слов опровергала правду моих намерений.
Глава шестая
БЕЗ МНОГИЯ СКОРБИ НЕТ МНОГИЯ РАДОСТИ
И обратился я, и видел под солнцем,
что не проворным достаётся успешный
бег, не храбрым — победа, не мудрым —
хлеб, и не у разумных — богатство, и не
искусным — благорасположение, но время
и случай для всех их.
Пётр — М. М. Голицыну
Г-н генерал-лейтенант. Два письма ваши до нас дошли, на которые ответствовать вам ничего не имеем, токмо надобно вам трудиться, дабы неприятеля из своих границ выбить. Однако ж смотрите того, дабы людей (а паче в нынешнее время лошадей) не утрудить...
У противных, которые неприятеля приняли, велите брать лошадей и тяглых волов, которые надобны в наши полки, ибо лошади в нынешний трудный марш у наших не мало пропали, и нетолько что в наши, но и сверх того соберите в другие полки и под артилерию.
Пётр — Августу II
Пресветлейший, державнейший король и курфирст, любезнейший брат, друг и сосед...
...потребно нынешния конъюнктуры требуют, чтоб ваше величество свой возврат в Полшу, сколь скоро возможно, ускорили и нам случай подали с вами свидетца и о воспринимаемых с нашей стороны при сих конъюнктурах намерениях согласитца и совершенно постановить могли, для чего мы сей далней путь в Полшу предвосприяли, и ныне в Яворов идём, и тамо вашего королевского величества возврату в Полшу, покамест наше войско при волоских границах соберётца, ожидать хощем.