Жестокая конфузия царя Петра
Шрифт:
Война приблизилась, явила свои первые приметы. Далее будет их всё больше — граница валашская близко.
— Кабы не забыть: письмо заготовь к господарю Кантемиру за собственной моей руки подписанием. Скажу о чём...
Пётр размышлял о будущих своих единоверных союзниках. Было ясно: всяк из них норовит свой интерес соблюсти. Свой, а не общий. И поменее вложить своего в заключённый союз. Оба господаря обнадёживали, подмалывали. Подманывали-обманывали? Один Господь то ведает, он и истину откроет. У него же сердце к союзникам слишком
Скорым шагом полки и царский обоз двигались к Днестру. И вот он открылся с крутого берега. И местечко Сороки. Как объяснил толмач, то не птичье имя, а молдаванское слово «бедняк».
Почти у самого уреза воды, насупротив, высится крепость, похожая на круглую шляпу. Глядит она не грозно, как-то приветливо, даже весело.
Открылся и русский лагерь на обоих берегах с налаженной переправой. Многолюдье. Палатки, шалаши, телеги, пушки, кош меж людей и люди меж коней...
Завидели царский обоз: нестройные крики «ура» прокатывались из конца в конец лагеря. Кавалькада всадников скакала навстречу. То были князь Репнин и Адам Вейде, предводители дивизий, дожидавшиеся царя у переправы.
Пётр спешился. Из карет вышли министры, вельможи и вся многочисленная свита, остановив движение колонны. Феофан Прокопович со служками готовился к благодарственному молебну и освящению наплавного моста.
— Ваше царское величество, — князь Репнин почти что свалился с коня под ноги Петру. Багровый от усилий и неловкости, он вытянулся перед царём: — С благополучным, стало быть, прибытием ко границе волошской. Щастие видеть милость вашу в добром здравии...
— Доложь, как дошли, велик ли урон, есть ли в чём недостачи? — нетерпеливо перебил его Пётр.
Урон был, слава Богу, невелик, подоспело и пополнение из рекрутов, а вот недостачи испытывались во всём: в провианте, фураже, амуниции. Ружей бы не мешало иметь сверх комплекту для надёжности.
Доложил и Вейде, добавив:
— Дивизия генерала Алларта с артиллериею уже переправилась и обосновалась под крепостными стенами.
— Сие отрадно. Станем и мы, не мешкав, переправляться. Тут оставим генерал-майора Гешова с четырьмя драгунскими полками для прикрытия тылу и устройства магазина. Понтонный мост не разбирать: провиантский обоз подоспеет.
Тем временем Феофан с причтом обходил ряды выстроившегося войска, то помавая кадилом, то кропя святой водой.
— Ныне святый царю славы ниспошли от святого жилища Твоего, — возглашал Феофан, — от престола царствия Твоего, столп световидный и пресветлый, в наставление и победу на враги видимыя и невидимый, державнейшего и святаго моего самодержца, и укрепи его десною Твоею рукою и такоже с ним идущия верные рабы Твоея и слуги, и подаждь ему мирное и немятежное царство...
Пётр стоял молча. Феофан постарался: капли святой воды остудили разгорячённое лицо.
— Эх, кабы подал Всевышний мирное да безмятежное царство, — пробормотал он едва слышно. — Так ведь ратными трудами
Да, не хотел, как видно, Господь снять с него до поры тяжкое бремя войны. Ему бы при жизни увидеть заложенный им возлюбленный Парадиз отстроенным и украшенным — таким, как замыслил его трудолюбивый итальянский архитект Трезиний. Все про него небось думают: какой-де царь воинственный, не то что батюшка его Алексей Михайлович, прозванный Тишайшим за то, что воевать не любил, в походы не ходил, а войско поручал доверенным воеводам.
Иное ныне время, иной и обычай. И приходится ему без охоты, а токмо ради государственного интересу да престижу перемогать походы, как ныне.
И то сказать: отправлялся без всякой охоты в сей поход. И сердце его пребывало в смущении. Предчувствие ли томило либо болезнь, время от времени нападавшая на него?
Мирное да безмятежное царство остаётся покамест мечтою. Трудится он не покладая рук ради его устроения. Всё, что мог заложить в основание, — заложил, всё, что успел скороспешно задумать, — построил. А сколь много ещё надобно строить-то! Для сего строительства нужен твёрдый мир на всех рубежах. Но и новые границы: Россия должна прочно стать на морских берегах. На севере, на западе, на юге, на востоке. Так он, царь Пётр, замыслил — того требует достоинство государства Российского...
— С переправою медлишь, князь, — обратился он к Репнину, как только молебствие закончилось и Феофан с прислужниками, обойдя строй, удалился в свою палатку, служившую одновременно и походной церковью. — Пошевеливай своих. Отчего ещё один мост не наплавили?
— Пунтонов мало, ваше царское величество. Князь Голицын прислал не по потребности.
— О понтонах я ему в Киев писал, — сказал Пётр, нахмурясь. — Коль видишь недостачу, прикажи плоты вязать — эвон сколь лесу на берегах. Неужли соображения не хватило?
— Не хватило, ваше царское величество, — со вздохом отвечал Репнин.
— Эх вы! — Пётр не договорил и, махнув рукой, направился в церковь.
— Расстроен я, Феофане, — с этими словами, ещё не видя Прокоповича, Пётр шагнул внутрь и с ходу стукнулся головой о свод. — Ах, нечистый! Не по царской мерке скроено, — сказал он, потирая лоб.
— Так ведь велика да высока мерка, — заметил Феофан, выходя из алтаря. — Истинно царская, а мы тут округ малые люди, сей мерки недостойные.
— Расстроен, — повторил Пётр. — Идёт война, а кругом нерадение, недомыслие, неустройство.
— Се человеки, — молвил Феофан и перекрестился. Машинально перекрестился и Пётр. — Ежели бы на всякое важное место взамен генералов да чиновников поставить по царю, Россия заняла бы весь вселенский мир, вышла бы на все моря и океаны.
— Льстец ты, — махнул рукой царь и стал перед иконой Николая Чудотворца. Губы его шевелились: просил снисхождения и заступления у защитника всех странствующих и путешествующих посуху ли, по морю.