Жестокие игры II
Шрифт:
– Союзники не выключают в опасных ситуациях – это безусловное правило, – возразил я.
Мы никогда с Егором не обговаривали это, но на скорости посреди дороги перехватывать тело – запрет, и это не требовало обсуждения.
Только я уже не был уверен, что это – Егор. Я отлично знал его голос и манеры, всегда его чувствовал, а этот новый Егор – будто я сам… спятивший.
…и на меня смотрел с наглой ухмылкой… я сам:
– А то что? – резанул слух собственный веселый голос…
Руки
Мне дали прикурить. В прямом и переносном виде. Это все – демонстрация силы.
И ответ на замечание я получил безжалостный, циничный и беспринципный взгляд в зеркало заднего вида. А когда в машину вернулась Маришка… я не смог ей ничего ответить.
– Там не было «Боржоми», но вот эта вроде бы ничего, – сообщила моя девочка.
Не я наклонился, чмокнул ее в щеку и подмигнул:
– Ну что, зефирка, проверим одну мою теорию?
Собственный веселый голос заставил меня внутренне содрогнуться. Мой оживший ночной кошмар завел машину и тронул ее с места, глотая воду из бутылки, которую держала моя невеста. Она улыбалась, а я провел языком по ее пальцам, на которые пролил воду.
– И что же это за теория? – кокетливо ластилась к моей руке у себя между ног моя девочка, уже догадываясь, что ее ждет.
А я не мог произнести ни звука, тоже понимая это со всем отчаянием.
– Думаю, эта дорога приведет нас если не на берег речушки, то в укромный уголок точно, – заигрывал не я.
А я все чувствовал. Ее нежную между ног кожу и шершавое прикосновение кружева трусиков, ее тепло, руль под другой ладонью, вкус дыма «Капитана Блэка» во рту… и возбуждение, распиравшее штаны от предвкушения – так чувствовал, будто сам трогал и курил. Но это делал не я. Я лишь чувствовал, но на тело не влиял.
Это страшное ощущение беспомощности сплелось с ошеломлением от того, насколько легко Егор сделал это. Но как?! Меня охватила паника – я терял себя.
Наблюдал, как проселочная дорога скатывается прямо к воде. Минута – и авто скрыто от посторонних глаз на диком пляже, руль заблокирован, сиденье отодвинуто назад. А мой рот произносит:
– Иди ко мне…
Маришка скинула туфли и забралась на колени, ее глазищи распахнулись, а зрачки расширились от возбуждения. Она чувствовала себя любимой и желанной, ее щеки пылали, а вот-вот запылает в этих – моих? – руках и она сама.
Я тоже пылал. Горел. А аду. В груди словно раскаленные угли – невыносимо больно от ревности… к самому себе? Ощущал, как расстегиваю пуговицы на ее рубашке, молнию на короткой джинсовой юбке, снимаю с нее эту бесполезную сейчас одежду. Маришка мне доверяла, а я…
…словно сам отдавал ее чудовищу, насильнику, раздевал и вручал ему ее обнаженное любимое тело.
– Не смей! Не трогай ее! – срывал голос беззвучно и…
…ласкал языком ее твердые соски и нежные, как пенка на молочном коктейле, ареолы. Как будто в первый раз пробовал ее, исследовал губами, будоражил кожу зубами до мурашек и любовался тем, какая она отзывчивая, пылкая, любимая… моя!
Марина стонала и прижимала к своей груди голову, в которой я бился к ней, но проигрывал битву. Я ненавидел себя и сходил с ума. Задирал ее стройные лодыжки на плечи и подхватывал под попку, чтобы впиться губами в мокрую плоть и лизать ее, лизать, наслаждаясь, кайфуя, дыша ее возбуждением и баюкая слух ее стонами… стремясь ее оттолкнуть, вышвырнуть из машины и самому себе врезать со всей своей яростью.
Марина содрогалась под моим немым языком, я пил ее, накрыв нежную плоть ртом и лаская языком пульсирующую, сочившуюся оргазмом дырочку… и освобождал стиснутый брюками член, чтоб опустить эту мокрую дырочку прямо на него… плотно, жадно, до рыка, порвавшего грудь изнутри.
Я вопил, чтобы он не смел! Я сдыхал от ужаса и ревности, крушил собственный разум, но пробиться к ней не мог. Мой член трахал мою невесту, мою девочку, мою Маришку, мою любимую, и она отдавалась с готовностью, заводилась от губ на ее груди и шее, отвечала на поцелуй, целовала сама мои губы, не понимая, что я сейчас чувствую, что умираю от ее любви и от своей любви к ней… потому что сейчас она меня убивала…
Я безумно хотел и отторгал ее, ненавидел, ревновал. Я ею наслаждался, сходил с ума от ее тела и ощущений, подаренных им, и бесновался от насилия над ней и собой.
Наши тела сплелись, бились навстречу друг другу, а меня разламывало от противоречивых ощущений. Это был кошмар наяву.
– Прекрати! Ублюдок! Отпусти ее! – орал, вжимая ее бедра в себя и чувствуя, как прокатывается предвестие наслаждения по члену.
– А то что? – резанул внутренний слух собственный веселый голос…
…и я застонал, стискивая в руках Маришку, запрокинувшую голову, дрожавшую всем телом от нового оргазма, слившегося с моим.
Он был горьким и сладким, чужим и моим собственным…
– Я люблю тебя… – шептала моя невеста, обнимая мое лицо, целуя мои губы…
…и я вдруг понял, что… свободен.
Теперь я владел руками и голосом. Только сказать ничего не мог. Член еще пульсировал в ней, но ощущения его были словно чужими. Я был дезориентирован и растерян… напуган. Дышал с трудом, голова кружилась.
– Это было так круто, – шептала Маришка, – еще никогда мне так хорошо не было… – прозвучало восхищенно… добивая меня, размазывая, кроша выдержку и полосуя нервы.
Я зажмурился, меня колотило всего. Я безмерно любил ее, а сейчас еще и ненавидел… не мог простить измены… с самим с собой.
Ад не отпускал. Когда он исчез, стало только хуже. И я не знал, как справиться с собой. С тем, что чувствовал. Меня подломило. Я онемел и обессилел. Меня оглушило.
Как мне это пережить?..