Жестокий лес
Шрифт:
Андрей подумал: “Почему дядька Антон не повесил карабин на плечо, ведь так тяжело нести!” — и остановился, пораженный: с воза свешивалась рука — огромная рука с мозолями на ладони; она безвольно раскачивалась, и пальцы оставляли след на песке.
За возом шли несколько женщин, босоногая детвора бежала рядом, удивленно поглядывая на убитого, обегали Демчука, что-то спрашивали, но дядька Антон шел молча, кажется, ничего не видел и не слышал, смотрел прямо перед собой, иногда понукая Белку по привычке — кто же станет подгонять лошадь, если на возу
Андрей подождал, пока воз поравнялся с ним, и пошел рядом, не спуская глаз с руки, что мертво свисала с воза.
— Кто его?
Конечно, это могла спросить только Верка. Андрей глянул на нее недовольно, но сразу и поостыл: что с нее возьмешь — глупая девчонка, наверно, никогда в жизни не слышала стрельбы.
— Бандеровцы, кто же еще! — Веркины большие зеленоватые глаза стали еще больше от испуга, и он, смягчившись, добавил: — “Ястребок” он, ну и…
Девочка шла рядом по узкой тропинке, касаясь голым загорелым плечом руки Андрея. Вдруг он застыдился и замедлил шаг, пропустив ее вперед, — теперь Верка шла рядом с Филиппом и задавала свои наивные вопросы ему.
Андрей даже пожалел об этом, но сразу обо всем забыл, потому что из ворот выскочила женщина и заголосила пронзительно, тонко, и неподдельное отчаяние было в ее крике.
— На кого же ты покинул нас? — голосила женщина. Она схватилась за борт воза, стараясь откинуть ватник, которым было покрыто лицо убитого. — Родная кровь моя!
Это была тетка Текля, сестра Шелюка, и Андрей подумал, что действительно ей теперь будет плохо. Муж погиб на фронте, дождалась брата — дважды был ранен, но выжил и вот уже полгода, как вернулся в Острожаны. Жил у сестры, и она со своими тремя дочками — одна другой меньше — наконец хоть полегче вздохнула.
— Проклятые ироды! — Голос взлетел высоко и там, на верхней ноте, захлебнулся.
В конце улицы появился человек с карабином на плече, и Андрей издали узнал второго сельского “ястребка” — Богдана Вербицкого.
Демчук остановил воз, протянул Богдану карабин Шелюка. Тот взял молча, забросил на второе плечо, так и стоял с двумя карабинами.
Демчук отвернул ватник с лица убитого и, наконец, поднял руку покойного и уложил вдоль тела. Шелюк лежал на свежей траве — наверно, он сам накосил ее, — смотрел в небо раскрытыми глазами, прядь мокрых от пота волос прилипла ко лбу. Казалось, он живой, просто прилег на минутку отдохнуть, и коса с нестертой травой была рядом.
— Как случилось? — спросил Вербицкий.
— В спину из автомата, — объяснил Демчук. — Он косил на поляне, стреляли из леса. Подошли шагов на тридцать и ударили из кустов. Я гильзы нашел.
— Сколько их было?
— Двое. По следам определил… Убили и ушли, даже карабин не взяли.
Тетка Текля крикнула в отчаянии:
— В спину стреляли! Вы слышите, люди? В спину, бандиты безбожные! Что же это делается, люди?
— Такое и делается… — как-то безразлично сказал Богдан, а может, только показалось Андрею, что безразлично, ведь могли убить и его.
С прошлой осени не появлялись бандеровцы в Острожанах, люди уже привыкли к покою.
Половину дома занимал магазин, в двух комнатах находился сельсовет, красный флаг висел над крыльцом, и у входа была прибита дощечка, на которой печатными буквами по просьбе отца Филипп вывел: “Острожанский советский сельсовет. Добро пожаловать!”
В маленькой комнатке с окном на улицу, за простым сосновым столом, покрытым красной скатертью, обычно заседал Антон Иванович Демчук — председатель Острожанского сельсовета. Правда, застать его здесь бывало трудно: дядька Антон томился в комнате и решал иногда все вопросы на озере, на улице или на чьем-то огороде, тут же ставил печать, сначала долго и тщательно подышав на нее.
Тело Шелюка перенесли в сельсовет. Начали сходиться люди — известие об убийстве быстро облетело все село.
Андрей, Вера и Филипп стояли возле крыльца, прислушивались к разговорам.
— Теперь в лес не сунься! — возбужденно говорила молодица в цветном платке.
— А они только активистов трогают, — возразила тетка с длинным морщинистым лицом. — Мы им ни к чему!
— Активистов? — уперла руки в бока молодица. — У тебя сын где? Я ведь сама тебе от него письма читала: японцев бьет, значит, в Советской Армии. И ты, выходит, активистка…
— Ну их всех к черту, твоих бандер! — огрызнулась тетка.
— Моих? — взвизгнула молодица. — Да я бы их!.. — Вдруг оглянулась, видно испугалась. — Да бог с ними, — скривила губы в улыбке.
— Чего это она? — толкнула Андрея локтем Вера.
— А-а, — отмахнулся, — разве не понимаешь?
— Откуда же ей? — вставил Филипп.
В самом деле, откуда? Андрей глянул на девчонку, будто впервые увидел. В серо-зеленых глазах интерес и удивление — что поделаешь, нездешняя, про бандеровцев только слышала, да и то, наверно, лишь краем уха.
Вера тонкими длинными пальцами теребила конец туго заплетенной косы. Одета в дешевенькое ситцевое платье, коленями светит (сельские девчата носят широкие и ниже колен), на ногах желтые кожаные сандалии — предмет тайной зависти местных модниц. Но главное — Верка комсомолка. В Острожанах до войны была небольшая организация, которую возглавлял Степан Дуда. И теперь в селе есть один комсомолец — Богдан Вербицкий. Он вступил в комсомол в армии, демобилизовался по состоянию здоровья и приехал в Острожаны. Полсела гордится им, полсела боится за него: бандеры вот шастают.
Когда Верка сказала мальчишкам, что, перед тем как отец привез ее сюда, она вступила в комсомол, Андрей пренебрежительно захохотал. Тогда Верка показала им комсомольский билет — настоящий билет, с номером, фотографией и печатью.
Андрей даже растерялся.
Филипп взял у Веры билет, рассмотрел внимательно, чуть ли не понюхал, вздохнул, шмыгнул носом и спросил:
— Ну, хорошо, а правительственные награды имеешь?
— Нет, — замотала косами.
— А у Андрея медаль “За отвагу”!