Жестокий поцелуй

Джеймс М. Р.

Это каким-то образом делает остальную часть моего плана менее опасной. Более выполнимой. Мое сердце колотится так сильно, что становится больно. Я сжимаю руки на коленях, когда мы возвращаемся во внедорожник, чувствуя, что все вокруг должны знать, что в моей сумке есть что-то, чего у меня не должно быть, например, платье, которое я украла. Что я впервые веду себя как плохая девочка. Не так, как любит говорить моя мама, когда я не выпрямляюсь за обеденным столом, или огрызаюсь, или не проявляю должного волнения по поводу того, что меня продают, как племенную кобылу.

Действительно, по-настоящему плохая.

Дрожь, незнакомое возбуждение пробегает по мне, когда машина выезжает обратно на шоссе, направляясь к дому. Я еще не закончила

со своим планом, но это только начало, и это уже смелее, чем я когда-либо была.

***

Когда наступает ночь, я чувствую себя беспокойной, едва в состоянии усидеть на месте во время ужина. Моя комната теперь превратилась в минное поле из украденных вещей, платье висело в моем шкафу, втиснутое между другими платьями в глубине, подальше от любопытных глаз. Несколько предметов маминой косметики, которых у меня нет, и которые я стащила из ее ванной, пока она дремала: черная подводка для глаз и красная помада, которые, по ее словам, были бы слишком взрослыми для меня, если бы я попросила их одолжить. Заоблачно высокие каблуки. Наряд для другой женщины, той, которой я не являюсь, но отчаянно хочу быть.

Наряд, в котором можно трахнуться.

То, что я делаю, опасно. Я знаю, что это так. На протяжении всего ужина я снова и снова прокручиваю план в голове, перебирая все причины, по которым мне не следует этого делать. Моя мать воспринимает мое молчание как угрюмую замкнутость, упрекая меня за это, и все это время я не могу не думать о том, как она была бы шокирована, если бы действительно узнала, почему я такая тихая. Что вместо того, чтобы злиться из-за бесполезности моей ситуации, я пытаюсь вспомнить, когда сменяется охранник на ночь. Когда у меня, возможно, будет хоть одна маленькая возможность выскользнуть из парадных ворот на главную дорогу, где я смогу добраться до города на попутке.

Крайне опасный поступок. Девушка моего возраста, одна в пустыне в вызывающем платье, просит подвезти ее автостопом у незнакомца. Это глупая, безрассудная, неразумная идея. Это вполне может закончиться тем, что мою невинность все равно отнимет у меня кто-то, кого мой отец не выберет, если я выберу не того человека, которого нужно остановить. Но это само по себе является выбором. Идти на риск. Брать свое будущее в свои руки, независимо от того, как сложится ночь.

Я снова и снова думаю об альтернативе. Безликий мужчина, незнакомец, которого я не знаю или, может быть, даже кто-то, с кем я случайно встречусь, из другой семьи, ведет меня в номер для нашей брачной ночи. Чужие руки срывают с меня свадебное платье, незнакомый рот раскрывается от удовольствия при виде моего свадебного белья. Тело, которого я не знаю, которое я не хочу, на мне. Овладевает мной. Делает меня своей, хотя я никогда не хотела быть таковой.

Каждый раз при этой мысли у меня скручивает живот от страха и отвращения, по сравнению с которыми страх перед выходом в неизвестность сегодня вечером кажется пустяком. Это не спасет меня от передачи другому тюремщику, даже не спросив, хочу ли я оставить свои ключи, но это будет единственный акт бунта, который в моей власти совершить. Когда я лягу в брачное ложе с мужчиной, который мне не нужен, он подумает, что забирает у меня что-то.

Но я, наверное, уже отдам это другому.

Когда ужин заканчивается и я прошу извинить меня, ссылаясь на головную боль и необходимость рано лечь спать, я несусь обратно в свою комнату. Там я смотрю на свою коллекцию краденого, как нервная сорока, готовящаяся к предстоящей ночи.

К счастью, платье сидит впору. У меня не было времени бросить более чем беглый взгляд на бирку, когда я схватила его. Оно облегает меня, как вторая кожа, шелковистая ткань слегка растягивается, чтобы оно еще лучше прилегало ко мне. Оно доходит до середины бедра, как я и представляла, а в сочетании с высокими туфлями-лодочками телесного цвета мои загорелые стройные ноги выглядят на много миль длиннее.

Платье выгодно подчеркивает мое декольте, обрамляя пространство между грудями усиленным v-образным вырезом, а бретельки облегают плечи, демонстрируя острые ключицы и подтянутые плечи. Платье идеальное, изысканное, все, на что я надеялась. В нем я чувствую себя по-другому. Смелой, властной, даже соблазнительной. Я провожу щеткой по своим черным волнистым волосам, пока они не заблестят, наношу подводку для глаз так быстро, как только могу без особой практики, и накладываю красную помаду, которая почти подходит к платью. Трясущимися, нервными руками я кладу помаду и свою карточку, на которой есть несколько сотен долларов, в шелковый клатч, борясь с желанием тревожно прикусить губы. У меня нет никаких планов уговаривать кого-нибудь угостить меня выпивкой сегодня вечером. Я не хочу, чтобы какой-нибудь мужчина думал, что я ему чем-то обязана. Если я выполню каждый шаг своего плана, это будет мой выбор, а не то, во что меня втягивают.

Даже просто зайти в бар, заказать выпивку и пофлиртовать было бы уже кое-что. Даже если я не смогу заставить себя сделать этот последний шаг, я, по крайней мере, проведу одну ночь вне дома. Один момент, когда я могу мельком увидеть, какая жизнь могла бы быть у меня, родись я кем-нибудь другим. Кем угодно.

Я жду, пока в доме не воцарится тишина, пока не пробьет последний час, когда я буду уверена до мелочей, мои родители, Елена, будут уже в постели. Я жду, пока не услышу шаги Хосе, проходящего мимо моей двери и удаляющегося в противоположном направлении. Затем я срываюсь с места, держа в руке туфли на высоких каблуках, надеясь бесшумно уйти.

Каждый малейший шорох и скрип заставляет меня замирать, мое сердцебиение болезненно отдается в груди. Меня поймают, меня поймают, думаю я снова и снова, но все равно продолжаю идти. Я не смогу найти оправдания тому, почему одета так. Нет никакой возможной причины красться по дому в платье, которого у меня не должно быть, в макияже, который мне не следует носить, с мамиными туфлями на высоких каблуках в руке, но это значит выйти из дома незамеченной или вообще не выходить.

Я обращала внимание на ротацию охранников, не придавая этому особого значения все эти годы, никогда не думала, что это пригодится. Это было больше похоже на подсознательное хобби, замечать, кто приходит и уходит, в те времена, когда безопасность казалась слабой. Теперь это в моих интересах. Я проскальзываю через задние двери в сады, те, которые не охраняются, благодаря дополнительным высоким стенам вокруг и охранникам, которые патрулируют территорию.

Кажется, что на каждый шаг уходит вечность. Мои обнаженные плечи покрываются мурашками от ночного холода пустыни, и я понимаю, что не подумала захватить с собой куртку, но это не имеет значения. Все, что у меня есть, не подошло бы к этому платью, даже самую малость. Камни садовой дорожки холодят мои босые ноги, когда я крадусь за кустами и деревьями к боковой калитке, отчего меня еще сильнее пробирает озноб, но я продолжаю идти. Я зашла слишком далеко, чтобы сейчас поворачивать назад.

Я прислушиваюсь к шагам охранников, минувших деревянные боковые ворота, продолжая обход. Я выползаю наружу, прижимаясь к стене. Между мной и главным входом, ведущим на подъездную аллею, приличное расстояние, и даже тогда мне все еще нужно добраться до главной дороги.

Шаг за шагом, дюйм за дюймом я прокладываю свой путь. Я все время чувствую, что вот-вот потеряю сознание, но каким-то образом мне это удается. Я добираюсь до ворот, когда сменяется охрана, и набираю комбинацию, молясь, чтобы мой отец не изменил ее с тех пор, как я подслушала, как он сказал это много лет назад. Я никогда не думала, что у меня будет причина использовать ее. Никогда не думала, что мне понадобится моя острая память, которая, кажется, хранит так много маленьких, бесполезных вещей, которые внезапно оказываются тем, что мне нужно больше всего на свете.