Жил-был кудесник
Шрифт:
Чёрной тенью из-за холодильника медленно и абсолютно бесшумно, как привидение, вытекала Шипуша. В полутьме, создаваемой слабой лампочкой бра над столом, её появление представлялось постороннему человеку поистине демоническим зрелищем. Раскормленная на моих былых гонорарах, она выросла большой кошкой; а страх перед незнакомыми людьми, распушивший длинную шерсть, делал её совсем громадной. Глаза её хищно горели; она стлалась по полу осторожно, будто собираясь напасть. Один я знал, что это вовсе не готовность к атаке, а своеобразная мимикрия, как осиная раскраска некоторых мух. При малейшем намёке на опасность Шипуша была готова стремглав шмыгнуть за холодильник.
– Ой, мама, - низким, почти мужичьим голосом выдавила из себя Елена.
Кошка замерла, совсем распластавшись по полу, и зашипела, оправдывая своё имя. Шипение тоже относилось к элементам её защиты.
– Шипуша, - тихо проговорил я, - это свои. Они тебя не обидят.
Нагнувшись, я погладил кошку. Кошки не собаки, слов не понимают, их нужно "уговаривать" лаской. Шипуша немного успокоилась, приподняла голову и посмотрела уже не столь перепуганным взглядом (ошибочно принимаемым моими друзьями за взгляд голодного хищника) на гостей. Затем осторожно подошла к ноге Татьяны и так же осторожно попыталась приластиться. Впервые я видел, как Шипуша с первого раза выказывает кому-то своё расположение.
– Брысь!
– неожиданно взвизгнула Елена. Видно страх отпустил её позже, чем кошку.
Мохнатой тенью Шипуша влетела за холодильник. Только когти звякнули по металлу.
– Гадость какая...
– процедила Елена, и плечи её брезгливо передёрнулись.
Я промолчал.
– Ты по-прежнему любишь кошек, - мягко, чтобы разрядить обстановку, сказала Татьяна.
– Да, - кивнул я.
– В своих чувствах я стараюсь быть постоянным.
Я открыто посмотрел в глаза Татьяны и чуть было не утонул в них, как в юности.
– Так какими судьбами к нам?
– хрипло спросил я, с трудом отведя взгляд. Хорошо бы сейчас чаю хлебнуть, чтобы прочистить горло, но руки я твёрдо держал на коленях. Не хотел показывать Елене, как они дрожат. Татьяне - другое дело.
– Какими...
– тяжело вздохнула Татьяна.
– Беженцы мы. Знаешь, наверное, что у нас в Россиянске творится...
Я знал. Резня. Горские народы вернулись к своему любимому занятию прошлого и позапрошлого веков. Свободе убивать. В сочетании с современным оружием это давало ошеломляющие результаты.
– А муж где?
– Там.
– Голос Татьяны дрогнул.
– Нас отправил с эшелоном, а сам...
Елена неожиданно оглушительно зевнула. Меня покоробило. Неужели ей всё равно, что там с отцом?
– Знаешь, что, - тихо произнесла Татьяна, - давай поговорим обо всём завтра. Мы слишком устали. Трое суток почти не спали.
– Конечно-конечно, - засуетился я, вставая из-за стола.
– Где у тебя можно умыться с дороги?
Я сконфуженно развёл руками.
– Извини, но воду дают только с семи утра.
– Плохо... Ну, да ладно, - махнула рукой Татьяна.
– Нам уже не привыкать.
Я проводил их в комнату, взял будильник и, пожелав спокойной ночи, вернулся на кухню. Убрал со стола, завёл будильник и сел на табурет. До ухода на работу оставалось ещё четыре часа, но я прекрасно понимал, что сегодня ночью мне не уснуть. Тогда я встал, открыл навесной шкаф и, покопавшись в беспорядочно сваленных рукописях, извлёк из них голубую пластиковую папку. В ней хранилось всего несколько пожелтевших от времени листков. То, что когда-то изливалось из меня кровью и болью. Уж и не помню, когда я в последний раз открывал эту папку.
Я аккуратно перебрал на столе бумаги: рукописные наброски на тетрадных и блокнотных листках, а один даже на салфетке из кафе. Без начала и конца. Я тогда эти наброски так и писал. Сердцем. Наверное, понимал, что никогда не смогу облачить их в одежды произведения.
...Аллея в сквере была выложена маленькими, с ладонь, серыми плитками, аккуратно, как шоколад, разграфлёнными на ячейки. Моросил мелкий-мелкий, почти неощутимый дождь, который, конденсируясь на широких листьях каштанов аллеи, срывался за шиворот огромными холодными каплями. Странно, Они ходили по этой аллее всего раза три, но каждый раз, как по заказу, моросил дождь.
Кажется, Они тогда были в плащах... Да, конечно же, в плащах. И на Ней были Её любимые туфли: голубой замши, прошитой чёрными шнурами. Уезжая, Она оставила туфли в прихожей, словно собираясь вернуться. И они стояли там, брошенные, никому не нужные; пока однажды кто-то из гостей, уходя домой в ненастную погоду, не попросил их для своей жены - мол, она сейчас в новых французских и боится, что её туфли пострадают от воды. И Он разрешил. Но при этом на душе у Него было пусто и больно, будто Он отдал хрустальные золушкины башмачки.
Такую же пустоту и боль Он испытывал каждый раз, когда проходил по каштановой аллее. А в дождь Он там вообще не ходил...
"Да, - подумал я, - о её туфлях я совсем забыл. А вот аллею помню. Нет, уже не бередят душу воспоминания, когда я иду по этой аллее, но настроение непроизвольно настраивается на тихую ностальгическую грусть, хотя каштаны давно вырубили и на их месте посадили берёзы. А вот "ячеистая под шоколад" плитка осталась, но теперь никто не даст её насечкам такое сравнение. Исчез плиточный шоколад с прилавков..."
Я взял несколько блокнотных листочков.
...Состав подали на перрон за полчаса до отправления поезда, и Они чуть ли не первыми вошли в вагон. Зашли в купе, Он задвинул дверь, сели. В зеркале на двери отражалось ещё одно купе, и там тоже сидели двое. Он обнял Её и стал целовать. За ухом, в щёку, в подбородок. Едва касаясь губами, Он ощущал горьковатый привкус хвои. Духи Ему не нравились, впрочем, Ей тоже.
Поцеловать в губы Он Её не успел. Зеркальное купе резко, со стуком въехало в стену, и в дверном проёме возникла женщина с раскрасневшимся энергичным лицом. Не обращая на Них внимания, она поставила на сидение тяжёлую объёмистую сумку и что-то крикнула по коридору в конец вагона. Через мгновение к первой женщине присоединилась вторая, мальчик лет шести с автоматом, мальчик лет трёх с мизинцем в носу и ещё несколько чемоданов и сумок. Мальчишка с автоматом сразу забрался на верхнюю полку, и малыш тут же захотел к нему. Его подсадили, и он, усевшись рядом с братом, стал пускать ртом пузыри, вполне довольный собой. Женщины о чём-то посовещались и вышли, приказав обоим мальчишкам не свалиться.