Жил-был кудесник
Шрифт:
– Вот и пиши об этом! На то ты и Летописец!
– раздражённо крикнул Лет.
– Но я не знаю - почему.
– А ты и не должен знать, - отрезал Лет.
– Твоё дело описывать каждый день то, что ты видишь. Вот и пиши: "Сегодня Государыня была грустна..." Или - "грустила"? Ну, тебе виднее, как.
– А кому это нужно?
– неожиданно спросил Жилбыл. Впервые он подумал об этом и задал вопрос.
– Как - кому?
– опешил Лет, но тут же нашёлся.
– Кому надо, тому и нужно! А кому нужна жужилья радуга? Ты так скоро спросишь, кому нужна Государыня!
– Я спрашиваю не о том, - досадливо поморщился Жилбыл.
– Послушай, Лет, а Летопись вообще кто-нибудь читает?
Лет замер на стропилах. С минуту он молчал, затем неуверенно проговорил:
– Кто-то, наверное, когда-нибудь прочитает...
– Лет, ты ведь здесь с самого начала, - сказал Жилбыл.
– Ты помнишь первого Летописца?
– Да, - буркнул Лет.
– Ты на моей памяти семьдесят четвёртый.
– Так что, за всё это время никто и никогда не брал читать Летопись?
На этот раз Лет промолчал, сконфуженно спрятавшись за стропилами.
– Значит, никто...
– вздохнул Жилбыл.
– А мне можно?
– Что - можно?
Из-за балки появился один глаз Лета.
– Почитать.
– А зачем?
Теперь уже два глаза Лета насторожённо смотрели из-под крыши беседки на Жилбыла.
– Быть может, я узнаю причину, так расстроившую Государыню сегодня.
Жёлтые немигающие глаза Лета пыхнули неодобрением. Но сам он молчал.
– Что - нельзя?
– спросил Жилбыл.
Лет отвёл взгляд и неуверенно затоптался на стропилах.
– Вообще-то запрета нет...
– Так дай мне Летопись!
Лет медленно спустился по колонне на пол беседки.
– Может, не надо?
– просительно протянул он.
– Надо, - усмехнулся Жилбыл.
Тенка, сидевшая на обруче на голове, подхихикнула, и Жилбыл погрозил ей пальцем.
Лет тяжело вздохнул и полез в нору. Отсутствовал он долго, но, наконец, выбрался назад, держа в руколапах плоскую деревянную шкатулку со свисающими с неё обрывками пыльной паутины.
– Может, всё-таки не будешь читать?
– снова жалостливо попросил он.
– Буду, - решительно сказал Жилбыл.
Лет горестно покачал головой и, смахнув паутину, протянул шкатулку Жилбылу.
– Бери. Только будь аккуратен.
Жилбыл вздрогнул. О том же предупреждала его Государыня. Многое знает она. И многое предвидит...
– Это вся Летопись?
– изумился он, взяв шкатулку. На удивление, она оказалась практически невесомой.
– Вся. Шкатулка волшебная. Сколько в неё листов не клади, или сколько не возьми, будет одинаково.
Жилбыл поставил шкатулку на стол и открыл. Любопытная Тенка спорхнула с обруча и чуть ли не нырнула в шкатулку.
– Не мешай, - строго сказал Жилбыл, и жужинья послушно взлетела выше, зависнув в воздухе рядом с его головой.
В шкатулке мерцал белый туман, в котором плавала тоненькая стопка листов.
"Лишь зарделась заря над лугом, как жужинья Тенка..." - прочитал Жилбыл последнюю строчку на верхнем листе, и его брови недоумённо поползли вверх.
– Так это же я писал!
– вновь изумился он.
– А кто же ещё, - язвительно буркнул Лет.
– Ты не с той стороны открыл Летопись. Переверни её.
Жилбыл закрыл шкатулку и увидел, что резная вязь на крышке складывается в слова: "Конец Летописи". Он перевернул шкатулку. На другой стороне было вырезано: "Начало". С благоговейным трепетом он открыл крышку и увидел там выцветший от времени древний лист пергамента, исписанный мелкими витиеватыми письменами.
– "Жил-был Летописец"...
– с трудом разобрал он первые слова.
В это время сгорающая от любопытства Тенка опустилась ниже и зацепилась крыльями за перо, торчащее из чернильницы.
– Ах!
– только и успела испуганно вскрикнуть она, как чернильница опрокинулась, и чернила выплеснулись на Летопись.
Земля дрогнула, и небо над Светлой Страной потемнело. Белый туман в шкатулке погас, а рукопись, залитая чернилами, стала коробиться, как от огня, превращаясь в прах.
– Вот и доигрались...
– зловеще сказал Лет чужим голосом. Его жёлтые глаза стали наливаться кровавым светом.
Под крышей беседки вдруг противно захлопали кожистые крылья, и на пол посыпались комочки сухого помёта. Беседка задрожала, по её мраморным колоннам пошли трещины. Шнуры Волшебной Линзы лопнули, и она с грохотом обрушилась на пол, брызнув в стороны бесчисленными осколками.
Жилбыл вскочил и стремительно выбежал из беседки. То, что он увидел, ошеломило его. Исчез безобразный шрам на лестнице, а с ним и ровное ковыльное поле. Лестница стала шире, но ступени с правой стороны были выщербленными, с огромными трещинами и выбоинами, а вместо перил торчали ржавые острые шипы. Холм восстановился, и теперь по правую сторону от лестницы был голый каменистый склон, за которым открывался вид на сумрачную долину с диким непролазным лесом и чёрными мёртвыми болотами, местами затянутыми слоистыми испарениями. Оттуда тянуло промозглой сыростью, гнилью и тлением.
– Государыня!
– в ужасе закричал Жилбыл и вскинул взор к вершине холма. И увидел, как под восстановившейся аркой, увитой с левой стороны цветами, а с правой - сухой мёртвой лозой плюща, медленно, со скрипом, поворачивается трон, являя ему и всему миру левый лик Государыни. Лик злобной костлявой старухи с всклокоченными седыми космами, облачённой в грязные чёрные лохмотья.
– Мне страшно...
– цепляясь за рубаху Летописца, билась крыльями Тенка.
Жилбыл прикрыл её ладонью, прижимая к сердцу. И только тут понял, что всё: и добавившаяся половина лестницы, и восстановившийся склон холма, и открывшаяся ему панорама дикого леса с гнилыми болотами, - то, что он до сих пор считал правой стороной, на самом деле для Государыни было левой...