Живее всех живых (сборник)

Ардышев Михаил

Пронзительный женский крик привёл толпу в движение. Я сгрёб Ингу, и, круша цепь с двумя ближайшими стойками, ринулся к сцене. Взялся двумя руками за парапет, прижал жену к подмостку и приготовился к худшему.

Обезумевшие от страха зрители рванули к спасительным дверям, никого и ничего не видя перед собой. Меня сильно толкнули в плечо, потом ещё и ещё раз. Я стоял. После пятого или шестого удара, заметив, что наносит их один и тот же тип размерами в два меня, пытающийся поскорее выбраться и распихивающий всех перед собой, я чуть подался вперёд, освободил правую руку и вмазал ему по челюсти. Тип крякнул и попятился, и, наверное, упал бы, но тотчас был подхвачен толпой и унесён в направлении заветных надписей ВЫХОД.

На сцене, тем временем, царил не меньший хаос. Поп-дивы с музыкантами и подтанцовкой уже не было. Вместо них присутствовал амбал-охранник, прижимающий правую руку к щеке и что-то быстро бормочущий. Видя, что людей много, а двери узкие, часть зрителей рванула по лесенкам на сцену, полагая вырваться через служебный выход. Наивный американский секьюрити решил воспрепятствовать этому возмутительному акту, но спустя мгновенье уже валялся с переломанным носом. Среди прорвавшихся молодых парней ни один не набирал и половины веса поверженного Голиафа. Помогать ему никто не собирался, двое наших блюстителей порядка, не успев ничего предпринять, были вынесены потоком за пределы зала в первые же секунды паники.

Дабы ускорить форс-мажорный финал шоу, начали хлопать кресла. Сначала на последнем ряду, затем ближе, ближе. И вот уже весь зал: хлоп-хлоп-хлоп. Сдерживая натиск толпы, я с изумлением уловил в этом перкуссионном сопровождении апокалипсиса знакомый ритм: Oops, I did it again – хлоп, хлоп, хлоп-хлоп-хлоп-хлоп. Однако!

…Шум стихал. Давка у дверей прекратилась, оказавшиеся на полу неудачники кто на своих двоих, кто на четвереньках направлялись к выходу. Инга опустила руки, которыми зажимала уши, и с опаской выглядывала у меня из-за плеча. В дверях мелькнуло что-то синее, и в зал втиснулся Юрий, наш недавний спаситель, вперёд спиной, волоча за собой квадратную бандуру с длинным толстым кабелем. Переносной пси-акцептор, догадался я. Флаер Службы спасения я заметил ещё на площади, когда мы шли на концерт. Но тогда я не придал этому значения, не разглядел, кто сидит внутри. К тому же машина была облеплена ребятнёй и фотографировавшими их родителями.

Борзенко дотащил ловушку до середины бывшего танцпола и остановился в метре-двух от нас с Ингой. Перкуссия кресел закончилась, через открытые двери пробивался свет, и уже почти ничего не говорило о произошедшем здесь недавно чрезвычайном происшествии.

Спасатель вытер пот рукавом и наклонился, намереваясь включить принесённый аппарат. И вдруг произошло неожиданное. Мужчина, словно от удара, поднялся в воздух, совершил немыслимый кульбит, перекувыркнулся через голову и упал на спину ногами к выходу, через который несколькими секундами ранее вошёл.

Меня толкнуло в спину, Инга от неожиданногсти ойкнула. Раздался протяжный вой, который вскоре затих, будто кончился воздух в лёгких умирающего неведомого чудища.

Инга прошептала мне в ухо: «Серёжа, я вижу…»

7

… ожила рация. Я от неожиданности пролил кофе. Тёмные пятна на синем комбинезоне – теперь стирать. Выругнувшись, я ответил:

– Седьмой на связи.

– Седьмой, база вызывает. Доложите обстановку.

– Всё спокойно. Народ подтягивается. – Отжал тангенту в ожидании ответа. Рация молчала. – Юленька, случилось что?

– Нет, Юрий Георгиевич, всё в порядке. Шеф приказал проверить посты.

– Шефу привет, – ответил я, бросая трубку на сиденье рядом. Допил кофе, смял бумажный стаканчик и бросил его в мусорный отсек.

Народ, действительно, подтягивался. Через площадь к концертному залу неспешным шагом, наслаждаясь погодой, шли люди. Прекрасный тёплый вечер, прекрасное настроение.

Я взял пачку, открыл и вытащил сигарету. Придётся выходить, датчики дыма не обманешь, натянув презерватив, как когда-то на первых «умных» машинах-иномарках. Флаер, точнее, аэрокар «Renault-Стриж» разработали специально для России, собирали у нас, в Тольятти, наши российские рабочие в расчёте на наших же российских чрезвычайно смышлёных пилотов. А курить на рабочем месте, каковым и являлся флаер, строжайше запрещено. Пункт три-а, параграф четыре. Подписывал, помню.

Я постучал по стеклу. Эй, малыш, спрыгивай. Сейчас эта штука поедет назад. Вместе с тобой, если не поторопишься.

Пацан проехал на попе, ловко спрыгнул на землю, оглянулся и побежал к мамаше, держащей камеру и умилённо улыбающейся. Я нажал кнопку на панели, колпак втянулся. Выбрался из машины и закурил.

– Дяденька, можно с вами сфотоглафиловаться?

Девчушка лет пяти быстро обернулась: «Мам, я всё правильно говорю?» Получив утвердительный ответ, опять вопросительно уставилась на меня, засунув в рот указательный палец. Эх, куда ж от них денешься…

– Ребятня, кто хочет сфотографироваться – ко мне!

Надеюсь, пятна от кофе не будут заметны. Да и кто потом будет рассматривать спасателя, когда главные персонажи на фотографиях и видео – это всегда собственные чада.

Фотосессия была короткой. Разумные родители после коротких пощёлкиваний и вспышек увели сопротивляющихся детей, воспользовавшись, как всегда, маленькой ложью: «Дяденьке работать надо. Завтра ещё сюда придём. Что? Конечно, залезешь внутрь. Да, порулишь. Конечно, правда. Видишь, дяденька кивает?». Я кивал, куда ж деться…

Сегодня я дежурил один. Сашка отпросился, поехал куда-то с семьёй. Молодой он, но уже опытный спасатель. Семья у него хорошая: жена Кристина, дочка… имя забыл…, говорил, что второго ждут. Вчера было спокойно, и сегодня с утра ни одного происшествия. Так что поработаю один, мне не в первой. Да и люблю я один работать. Что это – подступающая старость? Может быть. Одиночество – моё привычное состояние последние девять лет, нет, восемь с половиной. Но те последние полгода с Тамарой можно не считать. Одна сплошная тюрьма, хуже – камера пыток. Для обоих. До конца. До смерти жены.

Позавчера был аврал. Погром на кладбище, пожар на Строителей-семь, парочка приезжих в лесопарке. Я вспомнил ту картину: лежат на траве в луче прожектора, за руки держатся, влюблённые, блин… Мы когда-то такими же были. Тамара – просто красавица, стройная, миниатюрная, на пять лет моложе меня. Когда Витька родился, я летал, пел от радости. В шесть лет уже таскал его с собой на рыбалку. В семь повёз на охоту. Он тогда попросил: «Пап, дай стрельнуть». Дал. Ходил потом в школу с синим плечом, хвастался всем: «Я из ружья стрелял!». Школа. Эта чёртова школа, будь она проклята! Я заскрежетал зубами, тряхнул головой, отгоняя мысли. Обошёл машину, попинал для порядка посадочные амортизаторы и забрался внутрь.