Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы I-XXVI)
Шрифт:
– Капризов, уважаемый сэр?
– воскликнул мистер Пексниф.
– Да, это слово едва ли тут подходит, - сказал старик.
– Да, вы правы.
Услышав это, мистер Пексниф в душе очень обрадовался, хотя и неизвестно почему.
– Да, вы правы, - повторил Мартин.
– Это не каприз. Это доказано, проверено рассудком и испытано путем беспристрастного сравнения. С капризами так не бывает. Кроме того, я человек не капризный. И никогда не был капризным.
– Вне всякого сомнения, нет, - сказал мистер Пексниф.
– А вы почем знаете?
– возразил старик резко.
– Вы только теперь начнете со мной знакомиться. Вам предстоит проверить это на деле в самом ближайшем времени. Вы и ваши еще узнаете, что я могу быть тверд, и уж если я что задумал, меня не собьешь с толку. Слышите?
– Как нельзя лучше, - сказал мистер Пексниф.
– Я очень сожалею, - размеренно и не спеша продолжал Мартин, глядя прямо в глаза собеседнику, - я очень сожалею, что в последнюю нашу встречу между нами произошел такой разговор. Я очень сожалею, что был так откровенен с вами. Теперь у меня совершенно другие намерения: брошенный всеми, кому я доверился, обманутый и обойденный всеми, кто должен был бы оказывать мне помощь и поддержку, я обращаюсь к вам в поисках убежища. Я хочу, чтобы вы стали моим союзником, чтобы вас соединял со мной личный интерес и надежды на будущее, - он с особенным ударением произнес эти слова, хотя мистер Пексниф настойчиво просил его не беспокоиться, - и с вашей помощью последствия самой гнусной низости, лицемерия и коварства обрушатся на головы истинных виновников.
– Достойный сэр!
– воскликнул мистер Пексниф, схватывая протянутую ему руку.
– Вам ли сожалеть о тем. что вы думали обо мне несправедливо! Вам ли, с вашими седыми волосами!
– Сожаления, - сказал Мартин, - неотъемлемый удел седых волос, и хотя бы эта доля человеческого наследия у меня общая со всеми людьми. Но довольно об этом. Я сожалею, что так долго чуждался вас. Если б я узнал вас раньше и раньше начал обращаться с вами, как вы того заслуживаете, я, возможно, был бы счастливее.
Мистер Пексниф воззрился на потолок и сжал в умилении руки.
– Ваши дочери, - сказал Мартин после недолгого молчания.
– Я их не знаю. Похожи они на вас?
– В подбородке моей младшей дочери и носу старшей, - ответствовал вдовец, - возродился ангел на земле - не я, но их родительница, святая женщина!
– Я говорю не о внешности, - возразил старик.
– О духовном сходстве, о духовном!
– Не мне об этом судить, - ответил мистер Пексниф с кроткой улыбкой. Я сделал все, что мог, сэр.
– Мне бы хотелось их видеть, - сказал Мартин.
– Они тут где-нибудь близко?
Да, они были очень близко: по правде сказать, они подслушивали за дверью с самого начала разговора и до последней минуты, но тут поспешно ретировались. Стерев следы родительской слабости со своих глаз и, таким образом, дав дочерям время подняться наверх, мистер Пексниф отворил дверь и ласково крикнул в коридор:
– Дорогие мои девочки, где вы?
– Здесь, милый папа!
– ответил издали голос Чарити.
– Прошу тебя, сойди в малую гостиную, душа моя, - сказал мистер Пексниф, - и приведи с собой сестру.
– Хорошо, милый папа!
– крикнула в ответ Мерри; и обе сейчас же сошли вниз (воплощенное послушание!), напевая на ходу.
Трудно описать, как удивились обе мисс Пексниф при виде незнакомого гостя, сидевшего вместе с их милым папой. Невозможно изобразить, как обе они замерли в немом изумлении при его словах: "Дети мои, это мистер Чезлвит!" Когда же мистер Пексниф сказал им, что они теперь друзья с мистером Чезлвитом и что добрые и ласковые речи мистера Чезлвита потрясли его душу и проникли в самое сердце, обе мисс Пексниф воскликнули в один голос: "Слава богу!" - и бросились на шею старику. И обняв его с таким пылким чувством, которое просто не поддается описанию, они потом не отходили ни на шаг от его кресла, ухаживали за ним и вообще веди себя так, будто никогда не мечтали о другом счастье на земле, кроме возможности предупреждать все его желания, служить ему, излить на закат его- жизни всю ту любовь, которая могла бы до краев заполнить их существование с самого детства, если бы только он сам милый упрямец!
– согласился тогда принять эту бесценную жертву.
Старик внимательно переводил глаза с одной на другую, потом взглянул на мистера Пекснифа.
– Как их зовут?
– спросил он мистера Пекснифа, случайно поймав его опускающийся взор, до сих пор набожно возведенный горе, с тем выражением, какое стихотворцы исстари приписывают птичке, испускающей последний вздох при раскатах грома и блеске молнии.
Мистер Пексниф назвал их имена и прибавил торопливо, в надежде, как, вероятно, сказали бы клеветники, что у старика могла появиться мысль о завещании:
– Быть может, дорогие мои, вам лучше написать свои имена. Ваши скромные автографы сами по себе не имеют ценности, но истинная любовь конечно оценит их.
– Истинная любовь, - сказал старик, - обратится на живые оригиналы. Не беспокойтесь, милые мои, я не так скоро вас забуду, Чарити и Мерси, чтобы мне понадобились напоминания. Кузен!
– Сэр?
– с готовностью отозвался мистер Пексниф.
– Неужели вы никогда не садитесь?
– Нет, отчего же, сэр, иногда сажусь, - ответил мистер Пексниф, который стоял все это время.
– Не угодно ли вам сесть?
– Как можете вы спрашивать, сэр, - возразил мистер Пексниф, моментально скользнув на стул, - хочу ли я сделать то, чего желаете вы?
– Я вижу, вы доверяетесь мне, - сказал Мартин, - и намерения у вас добрые; однако вам едва ли известно, что такое стариковские причуды. Вы не знаете, каково поддакивать старику во всех его пристрастиях и предубеждениях, потакать его предрассудкам, слушаться его во всем, терпеть подозрительность и придирки и тем не менее всегда с одинаковым усердием прислуживать ему. Когда я вспоминаю, сколько у меня недостатков, и недостатков поистине исключительных, судя уже по тому, как несправедливо я думал о вас, - мне кажется, я не смею рассчитывать на вашу дружбу.
– Досточтимый сэр, - ответил его родственник, - зачем предаваться таким тягостным размышлениям? Было более чем естественно с вашей стороны сделать одну незначительную ошибку, когда во всех других отношениях вы нисколько не ошибались и оказались безусловно правы, - к сожалению, безусловно и бесспорно правы, - видя всех окружающих вас в самом черном свете!
– Да, правда, - ответил старик.
– Вы очень снисходительны ко мне.
– Мои дочери и я, мы всегда говорили, - воскликнул мистер Пексниф еще более подобострастно, - что хотя мы и оплакиваем наше тяжкое несчастье, то есть то, что нас поставили на одну доску с людьми низкими и корыстными, все же мы этому не удивляемся. Дорогие мои, помните, мы об этом говорили?