Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы I-XXVI)
Шрифт:
– Мне какое дело, миссис Тоджерс!
– говорил молодой джентльмен, тот, что был самым молодым из всего общества на обеде.
– Никакого мне нет дела до вашего Джинкинса. Даже вот столько я о нем не забочусь, - сказал он, прищелкнув пальцами.
– И не думайте, пожалуйста.
– Да я вовсе и не думаю, сэр, - отвечала миссис Тоджерс.
– С вашим независимым умом и сильным характером вы никому на свете не уступите. И совершенно правильно. С какой стати вы должны уступать кому бы то ни было из джентльменов? Пускай все так и знают.
– Мне ничего не стоит пристрелить вашего Джинкинса, - говорил молодой человек отчаянным голосом, - он для меня все равно что любая собака.
Миссис Тоджерс даже и не подумала спросить, зачем ее жильцу понадобилось пристрелить собаку, и не лучше ли оставить эту собаку в покое, пускай живет, сколько ей назначено природой, - она только заломила руки и слегка простонала.
– И пускай держит ухо востро, - говорил молодой человек. Предупреждаю. Пусть лучше никто не становится мне поперек дороги, когда я жажду отомстить. Я знаю тут одного парня, - в волнении у него сорвалось с языка это вульгарное слово, но он тут же поправился, прибавив: - то есть джентльмена со средствами, который каждый день стреляет в цель из собственных пистолетов, у него же их, кстати, пара. Так вот, в конце концов меня доведут до того, что я займу пистолеты у этого джентльмена и отправлю к Джинкинсу своего секунданта, и тогда во всех газетах будет напечатано об этой трагедии. Вот и все.
Миссис Тоджерс опять простонала.
– Я долго терпел молча, - продолжал младший из джентльменов, - но больше я этого выносить не намерен, вся душа у меня просто кипит. Я ведь даже из дому уехал из-за того, что есть во мне такая черта характера: не захотел быть под башмаком у сестры - и все! Так что же вы думаете, неужели я позволю этому вашему Джинкинсу сесть мне на голову? Никогда.
– Это очень нехорошо со стороны мистера Джинкинса, я думаю, прямо-таки непростительно, если у него такие намерения, - поторопилась вставить миссис Тоджерс.
– А какие же еще?
– воскликнул самый младший из джентльменов.
– Кто перебивает меня и противоречит мне на каждом шагу? Кто не жалеет усилий, чтобы оттереть меня от предмета моего поклонения, чем бы или кем бы я ни увлекся? Кто делает вид, будто совсем позабыл про меня, каждый раз как наливает всем пиво? Кто постоянно хвастается своими бритвами и делает оскорбительные намеки на людей, которым нет надобности бриться чаще одного раза в неделю? Только уж пусть глядит в оба! Как бы я его не отбрил, вот что я ему скажу.
Молодой человек допустил одну незначительную ошибку в этой последней фразе: он обратился с этой угрозой не к Джинкинсу, а все к той же миссис Тоджерс.
– Впрочем, - поправился он, - все это материя не для дамских ушей. Вам же, миссис Тоджерс, я могу сказать только одно: я от вас съезжаю ровно через неделю после той субботы. Я больше не в состоянии жить под одной крышей с этим мерзавцем. Если до того времени у нас обойдется без кровопролития ваше счастье, миссис Тоджерс. Не думаю, однако, чтобы обошлось.
– Боже мой, боже мой!
– воскликнула миссис Тоджерс.
– Чего бы я только не дала, чтобы этого не было! Потерять вас, сэр, это для моего заведения все равно что потерять правую руку. Вы пользуетесь такой популярностью среди джентльменов, все вас так уважают, так любят! Надеюсь, вы передумаете - если не ради кого-нибудь другого, то хотя бы ради меня.
– У вас остается ваш Джинкинс, - сказал молодой человек мрачно.
– Ваш любимчик. Он утешит и вас и всех ваших постояльцев, хотя бы вы потеряли двадцать таких, как я. Меня не понимают в этом доме. И никогда не понимали.
– Не поддавайтесь этой гибельной мысли, сэр!
– воскликнула миссис Тоджерс тоном самого искреннего протеста.
– Не обвиняйте понапрасну наше заведение, прошу вас! Этого просто быть не может, сэр. Говорите что хотите против джентльменов или против меня, только не говорите, что вас не понимают в этом доме.
– Если бы понимали, тогда не обращались бы так, - отвечал молодой человек.
– Вот в этом, вы очень ошибаетесь, - возразила миссис Тоджерс все тем же тоном.
– Как не раз говорили и многие из джентльменов, и я сама, вы чересчур впечатлительны. В этом вся суть. Слишком у вас чувствительная натура; таким уж вы родились.
Молодой человек кашлянул.
– А что касается мистера Джинкинса, - продолжала миссис Тоджерс, - то, уж если нам суждено расстаться, я прошу вас понять, что я нисколько не потакаю мистеру Джинкинсу. Вовсе нет. Я бы желала, чтобы мистер Джинкинс не командовал в моем заведении и не становился причиной недоразумений между мной и джентльменами, с которыми мне будет гораздо тяжелей расстаться, чем с мистером Джинкинсом. Мистер Джинкинс вовсе не такой постоялец, - прибавила миссис Тоджерс, - чтобы ради него жертвовать всеми, кого я уважаю и кому сочувствую. Совершенно наоборот, уверяю вас.
Молодой человек настолько смягчился от этих и им подобных слов миссис Тоджерс, что они с ней как-то незаметно обменялись ролями; теперь она была оскорбленной стороной, причем подразумевалось, что он-то и есть оскорбитель, но в самом лестном, отнюдь не обидном смысле, поскольку его жестокое поведение приписывалось исключительно возвышенности натуры - и ничему больше. В конце концов молодой человек раздумал съезжать и долго уверял миссис Тоджерс в своем неизменном уважении к ней, после чего отправился на службу.
– Боже мой, душеньки мои мисс Пексниф!
– воскликнула эта дама, входя в малую гостиную, усаживаясь на стул с корзинкой на коленях и в изнеможении роняя на нее руки.
– Какие нужны нервы, чтобы вести такой дом. Вам, я думаю, было слышно, что тут происходит? Ну, видали ли вы что-нибудь подобное?
– Никогда!
– отвечали обе мисс Пексниф.
– Видала я на своем веку бестолковых мальчишек, - продолжала миссис Тоджерс, - но такого пустого и вздорного вижу первый раз. Правда, мистер Джинкинс бывает с ним строг, но все же не так, как он того заслуживает. Ставить себя на одну доску с таким джентльменом, как мистер Джинкинс! Это, знаете ли, уж слишком! Да еще хорохорится, господь с ним, как будто они ровня!