Жизнь и приключения Заморыша
Шрифт:
– Здорово хоросо - тоже не хоросо, - отозвался Анастаса.
– Надо их потихонька на коленка ставить.
– Он выдвинул из стола ящик, покопался в нем и положил на стол две колоды карт.
– Стукалка?
– спросил он.
Душа у меня ушла в пятки.
"Заметил!" - мелькнуло у меня в голове. Я еще не успел отпрянуть, как услышал ответ нашего батюшки: - Покер.
– Какой же покер втроем?
– спросил Дука.
– Стукалка!
– Ну, стукалка так стукалка, - согласился батюшка.
Дука сдал карты и бросил на стол монету.
– В банке пять рублей.
Наш батюшка отвернул полу рясы, пошарил в кармане.
– Рубль.
Дука укоризненно покачал головой.
– Все жадничаете! Анастаса, четыре свободных.
– Четыре, - кивнул патер.
Дука еще несколько раз сдавал карты, потом постучал по столу и сказал:
– Стучу.
Я вернулся к столу и дописал сочинение. Но заснуть еще долго не мог: внизу все стучали и стучали. А под конец стали топать ногами и петь:
Пезо ке гело, Сена поли агапо! *
Пришел Нифонт, лег на свою кровать и захрапел. Такого страшного храпа я еще никогда не слышал. Потом на крыше стали возиться и кричать коты. И котов таких горластых я раньше не слышал.
Заснул я только под утро.
* Играю и смеюсь, Тебя крепко люблю! (греческ.)
МЫ ВЫБРАСЫВАЕМ ЦАРЯ В МУСОРНЫЙ ЯЩИК
На другой день все шло до четвертого урока обыкновенно, а на четвертый вместо Алексея Васильевича пришел почему-то Лев Савельевич. Мы сказали:
– У нас сейчас история.
– У вас сейчас будет русский, - ответил Лев Савельевич.
– Тарасов, чем выражается подлежащее?
Тарасов встал, но от неожиданности не мог сказать ни слова.
– Кто скажет?
– спросил Лев Савельевич.
Никто руки не поднял.
– Да вы что, остолопы!
– крикнул Лев Савельевич.
Он когда сердился, то всегда выражался подобными словами.
Я вспомнил, что говорил вчера батюшка в комнате Анастаса, и у меня заныло сердце. Я поднял руку.
– Ну?
– сказал Лев Савельевич.
Но, вместо того чтобы ответить, чем выражается подлежащее, я спросил учителя:
– Где наш Алексей Васильевич?
Учитель нахмурился, кашлянул и пробормотал:
– Не знаю...
Тогда встал Андрей Кондарев и прямо сказал:
– Нет, вы знаете, только скрываете. У нас история сейчас, а не русский.
И пошел из класса, не спросив разрешения.
За ним пошел Илька, за Илькой - я. А за нами - все остальные хлопцы.
Лев Савельевич выскочил из класса и что-то закричал нам вслед, но мы даже не обернулись. С топотом и гиканьем мы уже спускались по лестнице, когда дорогу нам преградил сам инспектор училища Михаил Семенович, самый страшный человек из всего училищного начальства. Меж собой мы звали его Михаилом Косолапым.
И он действительно своей дородностью, маленькими глазками и вывернутой в сторону ступней одной ноги был похож на медведя.
– Стоп!
– рявкнул он.
– Кто отпустил?
Мы замерли.
– Почему гвалт? Кто отпустил, я спрашиваю!
Подбежал Лев Савельевич:
– Никто не отпускал, Михаил Семенович. Сорвались, как бешеные, и понеслись. Точно нечистая сила в них вселилась.
– Зачинщики?
– выкрикнул инспектор.
Все молчали. Лев Савельевич немного выждал и со злорадством ткнул пальцем сначала в Андрея, потом в Ильку и, чуть поколебавшись, в меня.
– Вот они, зачинщики, вот!
– Шапки!
– приказал инспектор.
Это означало, что мы трое остаемся "без обеда" и должны отнести свои фуражки в учительскую.
– Марш по местам!
Мы понуро вернулись в класс.
Лев Савельевич сел за стол, погладил бороду, запустил кончик ее в рот. Покусал и спросил:
– Нуте-с, так чем выражается подлежащее? Кто скажет?
Но и на этот раз никто не поднял руку. Видя, что ничего не получается, Лев Савельевич принялся объяснять какое-то склонение.
Его никто не слушал. Даже не смотрели на него. Когда прозвенел звонок, он встал, с грохотом оттолкнул стул и быстро вышел.
Училище опустело, затихло. Слышно было только, как где-то в другом классе сторожиха шаркает метлой.
Андрей, Илька и я сидели рядышком и молчали.
– Как думаете, где Алексей Васильевич?
– первым заговорил я.
– Спрашиваешь! Известно где: в тюрьме, - сказал Илька.
Я и сам подозревал это, но от такого решительного ответа у меня будто оторвалось что-то в груди.
– Откуда ты знаешь?
– попробовал я поспорить.
– Знаю, - загадочно ответил Илька.
– За что?
– За французскую революцию.
– Так ведь про французскую революцию и в нашей "Истории" напечатано.
– Напечатано, да не так.
Андрей больше зсе молчит, а тут он заговорил:
– Нашему царю тоже надо голову отрубить, как Людовику. Пусть не расстреливает людей.
Илька присвистнул.
– А другой царь будет лучше?
Мы опять помолчали.
– Как думаешь, Илька, кто на Алексея Васильевича донес?
– спросил Андрей.
– Известно кто - батюшка.
– Наверно, он, - сказал и Андрей.
– Он, я знаю, - вырвалось у меня.
Илька повернулся ко мне и подозрительно спросил:
– Откуда ты знаешь?
– Знаю, - ответил я.
Илька посмотрел на меня и вздернул плечом.
– Тебя не поймешь. За Алексея Васильевича стоишь, а с попами компанию водишь. Ты ж сам говоришь, что донес поп.
– А ты мне все говоришь?
– с укором спросил я.
– Ты тоже от меня все скрываешь.