Жизнь и приключения Заморыша
Шрифт:
"Ага, - подумал я, - так вот куда запрятал пират Куркумели свои сокровища. Он их вынул из стены и засунул в котел, чтоб я не догадался, где они, а мой волшебный молоточек все равно их нашел".
Вдруг в кухню вбегает Дука и, увидев меня, кричит: "Анастасэ, Дамиан, григора, григора! Какого вы дьявола копаетесь!" "Сейчас меня схватят", - подумал я и от страха проснулся. Хоть я уже не спал, в ушах у меня по-прежнему что-то грохотало и скрежетало, попрежнему я слышал голос Дуки: "Дьяволос! С такими жирными гусями ола та эхаса! *" Я заглянул в щелочку: Анастаса и Дамиан впопыхах стаскивали с себя свои черные рясы. Скрежет вдруг умолк. Только слышно было через наше чердачное окно, как лошадь бьет подковой о булыжник. Я вылез на крышу и глянул вниз. Около каменного крыльца и сумраке ночи виднелись две подводы, нагруженные какими-то ящиками. Тихонько скрипнула дверь, и с крыльца во двор сошли Анастасэ, Дамиан и Дука. Патер и монах были не в рясах, а в штанах и рубашках. "Григора, григора", - опять сказал Дука. Дамиан подставил спину, патер и Дука положили на нее большой ящик, монах крякнул и понес его в дом. "Григора, григора", сказал ему вслед Дука. Я побоялся, что меня заметят, тихонько вполз в окно и опять оказался около щели. Анастасэ и Дамиан втаскивали на согнутых спинах ящики в бархатную комнату, а Дука помогал им ставить эти ящики один на другой и все время шипел. А я совсем не интересовался, что было в ящиках и почему их таскают не простые монахи, а сам патер, регент и посторонний .монастырю человек - Дука. Я думал только о том, что Анастасэ и Дамиан сейчас заняты каким-то своим делом и, значит, можно стучать в кухне сколько угодно.
Осторожно сошел я вниз и приоткрыл дверь в кухню.
В кухне было темно. Я чиркнул спичкой и зажег захваченную с собой свечку. Покапав воском, я прикрепил ее к столу. Противно зашуршали в мусоре и побежали по полу в разные стороны толстые черные тараканы. Я вытащил из кармана молоточек и принялся постукивать по стенам. Я придвигал стол к стенам, на стол ставил табуретку и стучал под самым потолком: звук везде получался одинаковый. Только там, где шел дымоход, звук менялся: он был глухой и гулкий. Но не в дымоход же замуровал пират свои сокровища! Я даже заглянул в медный бак, в тот самый, который приснился мне во сне.
Там сидел огромный тараканище и притворялся дохлым.
Больше не было ничего.
Когда я вернулся в келью Нифонта и посмотрел в щелку, в комнате Анастасэ было уже темно и тихо.
* Все потеряем (греческ.).
В ГРЕЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ
Я ждал, что меня, Ильку и Андрея выгонят из училища. Кого ж еще могли подозревать? Кроме нас троих, никто в училище после занятий не оставался. Когда мы на другой день проходили через зал, то увидели, что царь по-прежнему красуется в своей золоченой раме, будто его и не выбрасывали в мусорный ящик.
Конечно, это был другой портрет, но такой точно.
Первым уроком была геометрия. Артем Павлович пришел заспанный и нахмуренный. И все видели, что ему сегодня особенно противны и теорема, которую он объяснял, и мел, и доска, и все на свете. Так и ушел, ничего не сказав о портрете.
На второй урок пришел Лев Савельевич. Он тоже про портрет ничего не говорил, а только все кусал бороду.
На третий явился батюшка. Этот начал с того, что в Харькове забастовали рабочие кондитерской фабрики "Жорж Борман".
– Чего им еще надо!
– сказал он.
– Целый день едят пирожные и закусывают шоколадными конфетами. Так нет, подавай им еще какую-то свободу! Что, их в тюрьме держат, что ли? Какая им нужна еще свобода! А все это - работа смутьянов, разных там социалистов, врагов нашей великой державы и православной церкви. Детей - и тех в разврат ввергают. До чего дошли! Портрет государя императора, божьего помазанника... Но тут батюшка поперхнулся и опять начал ругать рабочих кондитерской фабрики.
Илька встал и сказал:
– Вы, батюшка, не знаете. А мой двоюродный брат на Жоржа Бормана уже пятый год работает. Так он рассказывал, что женщины, которые конфеты начиняют и в бумажки заворачивают, те конфеты едят только первый день, а потом и не смотрели б на них. Жорж Борман тоже не дурак: он знает, как отбить у своих рабочих охоту к сладкому.
Мы думали, что батюшка начнет ругаться, но он почему-то заулыбался и весь так и потянулся к Ильке.
– А как, как? Как же он отбивает охоту? Это интересно!
На последний урок пришел сам инспектор (он у нас преподавал естествознание).
– Вот когда нам крышка, - шепнул Андрей.
Но и Михаил Семенович ничего про портрет не сказал. Илька тоже боялся, а тут подмигнул нам с Андреем и сказал так, будто заранее все знал:
– Что они, дураки, чтоб шум поднимать! Им же первым жандармы и всыпят. Скажут: "А вы куда, лупоглазые, смотрели?"
Из училища я отправился в монастырь. Там меня поджидал сторож из церкви Михаила архангела.
– Ангелочек!
– радостно крикнул он, увидя меня.
– А я-то жду-пожду. Вот батюшка прислал твое ангельское одеяние. Отбился ты от нас, совсем отбился. Все прихожане, слава тебе, господи, жалуются и спрашивают: "Куда улетел наш белый ангел?" А я хоть и знаю, что наш батюшка, слава тебе, господи, запродал тебя грекам, а молчу. Не мое это дело. Как думаешь, дадут мне монахи пообедать? Они что тут употребляют водку или свой греческий коньяк? Да мне, слава тебе, господи, все равно: я могу и того и другого, лишь бы не обнесли.
Я сказал, что тут, кроме микстуры, ничего не пьют.
– Знаем мы эту микстуру, - проворчал старик.
– У нас вот тоже: привезу я бочоночек красного винца для причастия прихожан, ан глядь, его уже на донышке. Все "причащаются" подряд: и сам батюшка, и отец дьякон, и псаломщик, и регент. Один я отворачиваюсь: верблюд я, что ли, чтоб вино пить. Это ж сколько его надо выпить, чтоб в голове прояснилось!
Пришел Дамиан и повел нас к Анастасэ. Патер брезгливо осмотрел мою ангельскую одежду и покачал головой:
– Это глупо: ангелы не носят станы, ангелы носят хитоны.
– Истинная правда, батюшка, - поддакнул сторож. Сколько я их видел, ангелов этих, все они были без штанов.
– Ну, иди, - отпустил патер сторожа.
– Иди с богом.
– С богом!
– Сторож поморщил свой дряблый нос.
– Это я, батюшка, и сам знаю, с кем мне идти: с богом или с чертом. А вы бы лучше распорядились, чтоб ваши монахи покормили бедного человека. С самого утра, слава тебе, господи, не жрамши хожу.