Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
Шрифт:
Дело в том, что «разоблачение» меня в квартире Тамары, а главное — внезапный приезд жены и мой позорный разрыв с любимой женщиной, так подействовали на мою психику, что я перестал спать. Вадим милостиво уступил нам комнату, перебравшись в другое — «культурное» общежитие, куда ранее перешли жить наши аспиранты, где так и остался в дальнейшем.
Но, несмотря на комфорт, сон ко мне не шел. Я был слишком возбужден, в голову лезли нездоровые мысли; я лежал с открытыми глазами и мучился. Потом решил встать и хоть почитать что-нибудь. Выпил кофе, чтобы взбодриться и позаниматься «теорией» до утра.
День прошел как-то сумбурно — я с утра сбегал за выпивкой, познакомил жену с Серафимом и Лукьянычем; мы погуляли немного по заснеженному городку, а вечером выпили снова. Чтобы заснуть, я выпил, как следует. Но сон снова не шел ко мне.
Тогда я поднажал на кофе, чтобы добиться какой-нибудь определенности. Но так как после кофе я протрезвел полностью, то опять принялся за водку. И к своему ужасу заметил, что не пьянею. Я выпил все, что было, но в голове — хрустальная чистота. И я стал понимать, что это все не просто так, а меня травят. Подсыпают, подливают мне в кофе и в водку какую-то отраву, а потом исчезают. Выбегают из комнаты, как тени и ходят под окном. Ждут, когда я отвернусь или выйду в туалет, чтобы снова забежать ко мне и сделать подлость. Ну, погодите, я вам покажу!
Был уже восьмой час утра. В окно было видно, как по снегу в сумерках пробежали какие-то серые тени; они иногда оборачивались и злобно скалились на меня.
Обложили кругом, сволочи! — подумал я, и осторожно, чтобы не разбудить жену, достал из тумбочки огромный воздушный пистолет, уже переделанный на гладкоствольный мелкокалиберный. Положив на подоконник коробку с патронами, я вставил один из них в ствол, закрыл затвор и, открыв окно, прицелился в одну из теней на улице. Гулко прозвучал выстрел. Тень молча рванулась и исчезла. Я перезарядил пистолет и выстрелил в другую тень, которая безмолвно ускользнула.
— Вот, гады, пуля не берет — значит нечистые! — мелькнуло в голове, — что же делать? Обернувшись, я увидел бледное лицо жены позади себя, а в глубине комнаты, прямо на нашей кровати, я заметил нечто такое, чего не могу забыть и по сей день. Это нечто (или некто) был коротышкой, похожим на большое толстое полено, стоявшее на кровати в изголовьи. Полено было как-бы обтянуто черной замшей, мягкой и нежной, а в верхней части его горели зеленым фосфористым светом большие глаза. Глаза были спокойными и уверенными, и сам «он» стоял твердо, как забетонированный столб.
— А вот и «главный»! — покрывшись холодным потом, подумал я, и, глядя «главному» в глаза, не раздумывая, выстрелил в него. «Главный» и не пошевелился.
Тогда я в ужасе швырнул в него пистолет и со зверинным ревом кинулся на него. Я кусал его, рвал его на части, а он спокойно и уверенно продолжал смотреть мне в глаза. В комнате вдруг зажгли свет, и я почувствовал, что меня крепко держат за руки. Я рванулся, куснул кого-то, а потом вдруг увидел, что меня держат соседи по общежитию. Лиля трясла меня за плечи и что-то кричала, вся в слезах.
Увидев, что я пришел в себя, меня отпустили. Я сел на кровать и оглянулся на изголовье. Там было пусто.
— А где Главный? — спросил я Меня снова схватили. Так продержали меня, уже сколько, не помню. Кто-то успел вызвать скорую помощь, как я понял, с психиатрическим уклоном. В комнату вошли два здоровых мужика в белых халатах, сделали мне укол в вену. Я не сопротивлялся, так как начал понимать неадекватность своего поведения. Вкололи мне, как я узнал позже, аминазин.
С этим препаратом я еще встретился и гораздо позже, но действие его я никогда не забуду. При полном сознании, я почти не мог шевелиться. Состояние было, как у животного, тигра, там, или медведя, в которого стрельнули обездвиживающей пулей; по крайней мере, как это показывали по телевизору.
Мужики подхватили меня под руки и снесли вниз. Усадили, вернее, уложили в машину типа УАЗика, жену посадили рядом, и мы поехали. Минут через сорок (я понял, что мы ехали не в Москву, а в пригород), меня выволокли и затащили в красное кирпичное двухэтажное здание. Немного посидели в коридоре и завели в комнату врача.
К тому времени я уже соображать начал хорошо, но двигался с трудом. С врачом старался говорить с юмором: перепили, дескать, и я решил попугать друзей игрушечным пистолетом. А соседи приняли всерьез, ворвались в комнату, схватили и ребят этих вызвали.
— Ну, виноват, я, но не в тюрьму же сажать из-за этого! — заключил я.
За хулиганство можно и в тюрьму, — устало ответил врач и проверил мои реакции.
— Что это мне вкололи ребята? — успел спросить я врача, — сильная вещь, первый раз встречаю!
Будешь буянить, встретишь еще раз! — ответил врач, и взглянул в какую-то бумажку, сказал: «Аминазин, три кубика двух с половиной процентного раствора с глюкозой — внутривенно!».
— А — а, ответил я, — запомню, может, пригодится!
Меня отпустили под честное слово жены, что она первое время не оставит меня одного. Она ответила, что сегодня же отвезет меня домой в Тбилиси.
— Вот так будет лучше! — с облегчением сказал врач.
Лиля остановила такси и отвезла меня в «Пожарку». Собрала вещи, и мы поехали на Курский вокзал. Долго стояли в очереди, но сумели-таки взять билеты на вечерний поезд на Тбилиси — продали разбронированные билеты. Стоили тогда билеты сущий пустяк, сейчас электрички дороже!
Ехали в плацкартном вагоне, я преимущественно спал, отсыпаясь за две бессонные ночи.
Про случай со мной договорились никому не говорить; я понял и хорошо запомнил, что же это такое — «белая горячка», никому не советую, ею «болеть»!
Тбилиси встретил нас новогодними хлопотами. Надо сказать, что эти хлопоты были обоснованными — есть было нечего, а стало быть, и закусывать нечем на встрече Нового Года. В Москве особых изменений в продовольственном вопросе я не заметил, да мне было и не до этого — любовь не давала замечать ничего вокруг. А в Тбилиси я воочию увидел, что такое голод, да, да, голод, как, например, в 1946 году и ранее.