Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2
Шрифт:
Несмотря на последовавшее свидание с сыном и короткое об’яснение, мы расстались довольно холодно, так как отлично понимали, что наши убеждения сильно расходятся. Но зная его искренность и честность во всех поступках, я примирялся с этим фактом и любил его и как сына, и как благородного человека, заслуживающего полного уважения. Через 1% года мне пришлось увидаться с ним еще раз в его короткой жизни, но наш разговор носил уже совешенно другой характер. После окончания курса в Институте, он приехал в Прагу, где жил его дядя Н. И. Ипатьев, мой брат, которого он очень любил и уважал. Узнав случайно, что я в Берлине, он решил навестить меня секретным образом и узнать подробности о матери, сестре и брате. Я был очень рад этому свиданию, и мы провели вместе целый день. Он сообщил мне, что, обдумывая все мое положение в СССР, он пришел к убеждению, что я поступаю совершенно правильно, что перед такими людьми, как я, надо преклоняться, так как вся моя деятельность направлена на
Во время моего пребывания в Брюсселе Д. А. Пеняков предложил мне посетить одного его хорошего знакомого, сенатора, и сделать маленькое сообщение о современном состоянии СССР перед членами ушедшего в отставку Бельгийского правительства, которое было возглавляемо Вандер-вельде. Я ответил Пенякову, что это предоставляется для меня очень опасным, так как одно лишнее мое слово может меня погубить по приезде домой. Пеняков уверил меня, что это собрание будет совершенно конспиративным, и я могу быть уверенным, что все присутствующие дадут мне свое честное слово, что они никому не скажут о том, что они услышат от меня; кроме того, я волен говорить только то, что я хочу, и умолчать о том, что я найду неудобным для сообщения. В пользу моего посещения меня подкупил рассказ Пенякова о том, что сенатор этот имел деловые сношения с Лениным (когда последний жил в Швейцарии) и взыскивал деньги с Ц. К. меньшевиков, когда произошел раскол социал-демократической партии. Деньги были взысканы и направлены Ленину, который послал сенатору благодарственное письмо (это письмо было мне показано сенатором, когда я был у него в гостях).
В назначенный вечер я с Пеняковым направились в дом сенатора, где уже собрались почти все члены ушедшего правительства вместе с Вандервельде. Так как последний плохо слышал, то меня посадили рядом с ним; с другой стороны сидел бывший министр торговли и промышленности (кажется, Вотерс), — весьма деловой человек, сделавший очень много для восстановления бельгийской промышленности после войны 1914 года. В течении трех часов мне пришлось отвечать на самые разнообразные вопросы по разным отраслям промышленности и экономической жизни страны, и коснуться краткой истории захвата власти большевиками. Я, конечно, оговорился, что никогда не занимался политикой и могу освещать факты с точки зрения обывателя, но в своих ответах, критикуя с деловой точки зрения действия советского правительства, я не мог не указать на то, что Ленин, поняв всю ситуацию страны и видя приближение полной анархии, с’умел околдовать народные массы, в особенности рабочих, многообещающими лозунгами и тем самым спас в то время страну от страшного террора, размеры которого не могло-бы нарисовать самое пылкое воображение.
«Наверное я не сидел бы здесь и не рассказывал бы Вам историю нашей большевистской революции, — говорил я, — если бы в Петрограде в октябре, до воцарения Ленина, рабочие устроили бы настоящую Варфоломееву ночь; они на каждом митинге определенно заявляли на необходимость перерезать всю буржуазию, включая в нее и трудовую интеллигенцию».
Бывшие министры-социалисты сдержали свое слово, и мой визит к сенатору остался в полной тайне, но они очень благодарили меня за мое сообщение. В конце я указал на цель моего посещения Бельгии и сообщил, что Ленин, убедившись в ошибках, сделанных введением в стране военного коммунизма, проводит теперь новую экономическую политику во всех отраслях промышленности и тем самым значительно улучшил условия жизни в городах, а также положение земледелия, предоставив крестьянам различные льготы, позволяющие им разрабатывать большие посевные площади и нанимать батраков. Я выразил убеждение, что если развитие промышленности и земледелия пойдет по намеченному Лениным пути, то страна скоро оправится от гражданской войны и начнется ее быстрое культурное развитие, — в особенности, если мы получим надлежащую помощь со стороны Европы.
Обо всем этом тогда можно было мечтать, так как никто не думал, что через очень короткое время руль управления страной уже не будет в руках Ленина.
Я должен напомнить, что летом 1922 года Вандервельде, вскоре после моего знакомства с ним, пришлось приехать в Москву, где происходил суд большевиков над социал-|вево-люционерами. В глазах большевиков эта партия являлась наиболее опасной, так как они считали, что социалисты-революционеры хотят вернуть страну к капиталистическому строю. Председателем суда был назначен Ю. Л. Пятаков, и суд вынес ужасный приговор: все главные обвиняемые были приговорены к смертной казни, которая только через много месяцев была заменена многолетним тюремным заключением. Вандервельде, присутствовавший на процессе, был возмущен порядками суда и не мог выдержать такого отношения к людям, вся вина которых заключалась только в различии их политических убеждений от убеждений большевиков; он уехал к себе домой и в заграничной прессе описал им виденное и слышанное на суде. Наверное, Пятаков в то время, когда громил социалистов-революционеров, ни на одну минуту не мог себе представить, что с ним его товарищи поступят еще хуже.
В Брюсселе мне удалось несколько раз повидать моего любимого ученика по Артиллерийской Академии, А. Ф. Дра-шусова, который после большевистской революции эмигрировал заграницу и очутился в Бельгии. Д. А. Пеняков, зная его, как моего ценного сотрудника по Химическому Комитету, взял его к себе на завод в качестве инженера. Драшусов был на редкость честным и исполнительным человеком, которому можно было доверить всякое серьезное дело. За свои успехи по химии, по моему предложению он был оставлен при Артиллерийской Академии инструктором и несомненно из него выработался бы очень хороший профессор химии. Я заметил в нем способность глубокого наблюдения за ходом химических реакций и ему удалось за короткое время работы в лаборатории открыть интересную реакцию превращения под влиянием щелочи и в присутствии ртути окиси азота в закись азота; протокольная заметка была помещена в Журнале Рус-кого Физико-Химического Общества (1913 или 1914 г.).
Во время войны вел. кн. Сергей Михайлович, просил меня рекомендовать ему исполнительного и преданного делу инженера для работы в его комиссии при Ставке. Когда я решил пожертвовать Драшусовым и отдал его великому князю, то последний не мог нахвалиться работой моего любимого ученика. В советской России у Драшусова остались жена и ребенок, и он просил меня похлопотать, чтобы им разрешили выехать в Бельгию. Я обещал, и несмотря на большие трудности выхлопотал для них разрешение покинуть СССР. Тогда были еще другие времена и нравы!
Собрав в Бельгии весь нужный материал относительно возможности получения помощи от бывших владельцев заводов в России, я отправился во Францию. Ехать пришлось мне одному, так как Л. Ф. Фокин не мог получить французской визы и принужден был вернуться в Англию.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ ПЕРЕГОВОРЫ В ПАРИЖЕ
В Брюсселе мои знакомые промышленники рекомендовали мне остановиться в Париже в отеле Континенталь, куда они могли бы переслать некоторые нужные для меня бумаги и письма. Я так и сделал, хотя после раскаивался, что послушал их совета, так как это причинило мне не мало неприятностей. Во-первых, в отеле Континенталь (первоклассный отель), останавливаются все дипломаты и даже некоторые коронованные особы, а потому он всегда особенно на виду у полиции и министерства иностранных дел; во вторых, мой парижский адрес скоро узнали настроенные против меня круги Брюсселя, и дали знать кому надо, что я — член большевистского правительства и что за мной надо устроить сугубое наблюдение. Прошло не более двух дней после моего приезда в Париж, как я был вызван рано утром по телефону префектом полиции гор. Парижа; он спросил меня, я ли генерал Ипатьев, который приехал из Советской России, и, получив утвердительный ответ, приказал мне явиться в префектуру не позднее 9 часов утра, иначе я буду арестован. Конечно, мне ничего не оставалось делать, как исполнить приказание и дать в префектуре необходимые сведения о цели моего пребывания в Париже. Я получил от полиции разрешение на пребывание в Париже в течение двух недель с обязательством перед отбытием явиться снова в полицию.
В этот же день я получил приказание от министерства иностранных дел явиться в министерство (Quai D’Orsai), — в отдел, ведающий делами иностранцев, прибывших во Францию. Здесь повторился тот-же допрос, как и в полиции, но только мне было предложено являться в министерство, когда последует вызов меня по телефону. В результате мне пришлось почти через день посещать это учреждение, причем меня всякий раз распрашивали о разных пустяках. Такие строгости по отношению советских граждан были введены г. Пуанкаре, который только что вступил в исполнение обязанностей премьера и министра иностранных дел вместо ушедшего Бриана, который дал мне разрешение на в’езд во Францию. Госп. Пуанкаре ненавидел большевиков и, конечно, не желал иметь с ними никаких сношений; поэтому, узнав о моем пребывании в Париже и о том, что я не простой гражданин, а член советского правительства, он приказал установить за мной строжайшее наблюдение.
С этого~же дня ко мне было приставлено несколько агентов (не менее 4-х), которые с утра до вечера следовали за мною по пятам. Я на другой-же день заметил, что за мною следят какие-то две личности, и когда я окончательно убедился, что они не оставляют меня в покое, то я обратился к ним с вопросом, что им от меня нужно. Они ответили мне: «не обращайте на нас внимания :и делайте то, что Вам надо». Я помню, что однажды вечером я был приглашен к г. И. Е. Фроссару на обед и оставался там весь вечер почти до 12 часов. Мои соглядатаи все время дежурили около дома и потом поехали за мной в отель, где, повидимому, они дежурили всю ночь. Другой раз я поехал в Passy к моему хорошему знакомому по Москве А. И. Берлингу; я не мог сразу найти дом, где он жил, и так как в этой уединенной части города не к кому было обратиться за справкой, то волей-неволей пришлось спросить моих агентов и мы вместе стали у фонаря рассматривать план города Парижа, пока не разыскали необходимый дом.