Жизнь во имя любви (С)

Колч Агаша

– Девочка моя, – прошептала я, уткнувшись носом в шею дочери и прижимая к себе её стройное тельце. – Как же я по тебе соскучилась. По тебе, по мальчишкам и по вашему отцу.

– Почему же ты так долго не возвращалась? – немного отстранилась Глаша, чтобы заглянуть мне в глаза.

– Не могла, родная. Прости меня за это. Но теперь мы всегда-всегда будем вместе.

– Всегда не получится, – по-взрослому рассудительно вздохнула девочка. – Мне надо учиться, тебе заниматься делами, но я очень-очень рада, что ты вернулась, мамочка.

–

Какая же ты у меня умная и здравомыслящая, – вновь прижала я к себе Глафиру.

– Так есть в кого… – раздался над головой голос Таира. – Добро пожаловать домой, песнь сердца моего. Я безмерно рад, что ты вернулась.

И муж подал мне руку, чтобы я могла опереться на неё. Только сейчас я вспомнила, что мы не в личных покоях, а в одном из открытых для общего доступа зале, и вокруг нас, скорее всего, толпа зевак, жадных до редкого зрелища. Поэтому, поднимаясь на ноги, я незаметно постаралась осмотреться.

Но в помещении никого постороннего не было. Все двери плотно закрыты, и это дало мне возможность немного расслабиться.

Всё же правила поведения, внушённые бабушкой, оставили неизгладимый след в моём сознании. Залезла в кузов – обязана соответствовать.

Глафира, крепко ухватив меня за ладонь, поочерёдно заглядывала в наши с Таиром лица, силясь прочитать в них что-то, интересующее её. Чтобы немного отвлечь дочь, я спросила:

– А где твой братец Азат, лапушка?

– Там… – небрежно махнула девочка куда-то в сторону. – В мастерской, краской холсты мажет.

Мы с Таиром переглянулись, и я удивлённо переспросила:

– Вы поссорились? Помнится, тебе нравились картины брата.

– Я тогда была маленькой и ничего не понимала в искусстве, – задрала носик ценительница живописи.

– А сейчас? – не отступала я, желая понять причину смены мнения на противоположное.

– А сейчас Азат сказал, что я ещё мала для портрета, – губки Глафиры надулись, а глаза подозрительно блеснули влагой.

– Может быть, наш художник ещё не уверен в своём мастерстве и не хочет огорчить тебя неудачной работой? – я искала доводы для того, чтобы успокоить дочь и помирить её с братом.

Но упрямица, хоть и не позволив себе расплакаться, капризно топнула ножкой:

– Я видела, что он пишет чей-то портрет. Пусть и скрывает это, но я знаю.

Таир не вмешивался в наш разговор, но слушал с видимым удовольствием. Похоже, ему нравилась эта небольшая семейная разборка. Собственно, как и мне самой. Я так соскучилась по детям, что готова была мирить их, смазывать сбитые колени целебными настойками и дуть на ранки, заговаривая боль.

– Гульфия, мне кажется, что нам пора выпить чаю. Распорядишься накрыть стол на террасе? – попросил хан дочь.

– Да, папенька, – беспрекословно согласилась Глафира и присела перед нами в безупречном книксене, после чего отправилась выполнять поручение.

А Таир вдруг неожиданно ухватил меня за руку, увлёк в какую-то нишу за тяжёлой портьерой и, прижав к стене, впился в губы долгим, страстным поцелуем.

Это было так внезапно, что я даже пискнуть не успела, а потом уже было поздно. Страсть мужа была столь заразительна, что я с жаром ответила на поцелуй, обвила руками шею Таира и отринула все мысли о приличиях и неуместности происходящего.

Глава 16

Но как бы глубоко ни погрузилась я в пучину страсти, краем сознания не переставала отслеживать, что происходит в зале.

Вот осторожно скрипнула дверь – явно кто-то заглянул в помещение, потом опасливые шаги и тихий голос:

– Никого!

После чего жизнь в проходном зале дворца вернулась к прежнему режиму. Торопливые шаги спешащих по делам, гул голосов общающихся между собой придворных, а через несколько минут и вовсе кто-то остановился возле нашего укрытия и громко засопел, отдуваясь не то от быстрой ходьбы, не то от жары.

Объятья и напор Таира ослабли, я и поняла: он тоже слышит, что происходит за ненадёжной преградой, укрывающей нас от посторонних взглядов.

Говорить нельзя – даже тишайший шёпот будет услышан тем, кто сопит за портьерой, потому я просто вопросительно выгнула бровь: что дальше, мой господин?

Муж, едва сдерживая смех, скорчил лицо в преувеличенной маске ужаса, а потом вдруг хитро прищурился, и я почувствовала, как он, прижавшись ко мне ещё плотнее, что-то сделал за моей спиной. Пол под ногами едва заметно беззвучно дрогнул, а я чуть было не закричала от неожиданности, но губы Таира не дали мне этого сделать.

Несколько мгновений непонятного движения, и хан выпустил меня, прошептав в самое ухо:

– Тайный ход. По нему мы дойдём до моих покоев. Но двигаться надо тихо, как мышки. Есть места, где стены очень тонкие, и нас могут услышать.

Я кивнула и, подхватив подол, осторожно пошла за мужем.

Проход хоть и был пыльным, но освещения и свежего воздуха в нём хватало. Остановившись в одном месте, Таир ткнул пальцем в небольшое отверстие под самым потолком, откуда сочился свет, – в этом рассеянном луче, гонимые сквозняком, кружились искорки пылинок. И таких отдушин по всему проходу было немало.

Шли не торопясь, чтобы неловким, случайным движением не рассекретить своё местоположение и сам тайный ход. Время от времени Таир оборачивался и смотрел на меня с таким довольным выражением лица, что я не могла в ответ ему не улыбнуться. В эти моменты мы были похожи на двух подростков, затеявших шалость, но вдруг понявших, что уединение – это ещё и очень романтично.

После одного из таких переглядов я поняла, что дальше идти не могу – подол платья зацепился за что-то у самого пола. Присесть, чтобы самостоятельно освободиться в узком проёме можно, но крайне неудобно. Да и зачем, когда рядом есть мужчина, который смотрит на тебя глазами влюблённого юноши. Дам ему возможность показать себя героем, решила я и дёрнула Таира за рукав.