Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
А поскольку сия почтенная и добродетельная сестра, до того как приступила к образам и значительным работам, занималась миниатюрами, сохранилось много прекрасных небольших картин, которые находятся у разных владельцев и о которых упоминать не стоит. Однако из всех вещей, ею написанных, лучше те, в которых она воспроизводит чужие и в которых она показывает, что могла бы создать чудесные вещи, если бы она, подобно мужчинам, имела возможность учиться и заниматься рисунком и воспроизводить живую натуру. И что это так, явно доказывает картина Рождества Христова, повторяющая другую, такую же, которую когда-то написал Бронзино для Филиппо Сальвиати. Истинность этого доказывается и тем, что на ее работах лица и фигуры женщин, на которые она могла вволю наглядеться, значительно лучше и более похожи на живые, чем головы мужчин. В некоторых своих работах она изобразила в лицах женщин мадонну Костанцу деи Дони, которая в наше время служит примером необычайной красоты и добропорядочности, причем изобразила она настолько хорошо, что от женщины,
Подобным же образом и весьма похвально рисунком и живописью занималась и продолжает заниматься, обучившись им у Алессандро Аллори, ученика Бронзино, мадонна Лукреция, дочь мессера Альфонсо Квистелли из Мирандолы, ныне супруга графа Клементе Пьетри, в чем можно убедиться по многочисленным ее картинам и портретам, написанным ею собственноручно и заслуживающим похвалы от каждого. Софонизба же из Кремоны, дочь мессера Амилькаро Ангвишола, трудилась над рисунком с большей старательностью и с большей легкостью, чем любая из современных женщин, и потому она научилась не только рисовать и писать красками с натуры и отлично воспроизводить чужие вещи, но и самостоятельно создавала редкостнейшие и прекраснейшие живописные произведения. За это она и удостоилась того, что король Испании Филипп, прослышав через господина герцога Альбу о ее добродетелях и заслугах, пригласил ее весьма почтительно в Испанию, где она состоит при королеве, осыпаемая большими наградами на диво всему тамошнему двору, который восхищается совершенством Софонизбы как неким чудом. И не так давно мессер Томмазо Кавальери, римский дворянин, прислал господину герцогу Козимо (помимо листа, на котором божественный Микеланджело собственноручно изобразил Клеопатру) еще один лист, на котором рукой Софонизбы изображена девочка, смеющаяся над плачущим мальчиком, так как она подставила ему корзинку, полную раков, а один из них укусил его за палец. Ничего более изящного и более правдоподобного, чем этот рисунок, увидеть невозможно, и потому я на память о таланте Софонизбы, которая проживает в Испании и потому в Италии работ ее немного, и поместил его в нашу Книгу рисунков. Итак, можно сказать словами божественного Ариосто и не греша перед истиной, что:
Те жены все достигли совершенства, Кто посвятил свой досуг искусствам.И пусть на этом закончится жизнеописание Проперции, болонского скульптора.
Жизнеописания Альфонсо Ломбарди Феррарца Микеланджело из Сиены и Джироламо Сантакроче, неаполитанца, скульпторов, а также Доссо и Баттисты, феррарских живописцев
Альфонсо, феррарец, работавший в ранней своей юности по стуку и воску, сделал бесчисленное количество портретов с натуры на маленьких медальках для многих синьоров и дворян у себя на родине. Некоторые из них, сохранившиеся до сих пор, сделанные из белого воска и стука, свидетельствуют о его большом даровании и вкусе; таковы медали, изображающие дожа Дориа, Альфонса, герцога Феррарского, Климента VII, императора Карла Пятого, кардинала Ипполита деи Медичи, Бембо, Ариосто и других подобных им лиц. Находясь в Болонье во время коронации Карла Пятого, где для празднования ее украсил портал собора Сан Петронио, он пользовался там большим вниманием, будучи первым, кто ввел хороший способ делать портреты с натуры в форме медалей, как об этом было сказано, так что не было ни одного большого человека при тамошних дворах, для которого он чего-нибудь не сделал бы к великой для себя чести и выгоде.
Не удовольствовавшись, однако, пользой и славой, которые ему приносили его работы из глины, воска и стука, он начал работать и в мраморе и добился некоторыми выполненными им незначительными вещами того, что в церкви Сан Микеле ин Боско за Болоньей ему была заказана гробница Рамаццотто, принесшая ему величайшую честь и славу. После этой работы он в том же городе сделал из мрамора несколько небольших барельефных историй на алтарной пределле у раки св. Доминика. Равным образом сделал он для портала собора Сан Петронио по левую руку от входа в нескольких небольших историях из мрамора очень красивое Воскресение Христово.
Но больше всего понравилось болонцам круглофигурное Успение Богоматери из очень крепкого стука и смеси, что в верхнем помещении больницы делла Вита. Там, между прочим, чудесно написан еврей, руки которого привязаны к смертному одру Богоматери. В ратуше того же города в верхней зале градоначальника он из такой же смеси сделал большого Геркулеса, попирающего мертвую гидру. Статуя эта была сделана в соревновании с Дзаккерией из Вольтерры, который намного был превзойден мастерством и превосходством Альфонсо. Для Мадонны дель Баракане он же сделал из стука барельефом двух ангелов, держащих балдахин, а в церкви Сан Джузеппе, в среднем нефе между двумя арками, он поставил от середины и выше нескольких тондо двенадцать глиняных бюстов апостолов. В том же городе в церкви Мадонна дель Пополо он поставил по углам свода четыре также глиняные фигуры в естественную величину, а именно св. Петрония, св. Прокла, св. Франциска и св. Доминика; фигуры эти очень хороши и выполнены в широкой манере.
Его же руки несколько вещей также из стука в Кастель Болоньезе
Услышав это, благородная дама, которая была очень находчива и хотела дать ему понять, что он заблуждается, возразила ему: «А не вошь ли это?»
Ответ этот слышали многие, и потому шутка эта разнеслась по всей Болонье, и он навсегда остался посмешищем. И поистине, если бы Альфонсо предавался не мирской суете, а трудам в искусстве, он, несомненно, создал бы дивные творения, ибо если он отчасти это и делал и без особых усилий, то сколько мог бы он создать, не пожалев на это труда?
Когда упоминавшийся император Карл Пятый пребывал в Болонье и туда приехал превосходнейший Тициан из Кадора, чтобы написать портрет его величества, пришло желание и Альфонсо сделать портрет этого государя. И не имея другой возможности это сделать, он попросил Тициана, не открывая своего намерения, провести его в присутствие его величества вместо одного из тех, кто носил за ним краски. Тициан, который очень его любил, как человек учтивейший, каким он поистине всегда оставался, провел Альфонсо с собой в императорские покои. Альфонсо же, после того как Тициан сел за работу, устроился позади него так, чтобы тот, всецело поглощенный своей работой, не мог его видеть. И взявшись за свою коробочку, имевшую форму медали, он изобразил в стуке самого императора, закончив его как раз тогда, когда закончил свой портрет и Тициан. Когда же император встал, Альфонсо закрыл свою коробочку и собирался уже, чтобы Тициан ее не увидел, сунуть ее в рукав, однако на слова его величества: «Покажи-ка, что ты там сделал?» — ему пришлось покорно передать свой портрет в руки императора, который, рассмотрев работу и очень похвалив ее, спросил: «А хватит у тебя духа сделать это из мрамора?» «Да, ваше святейшее величество», — отвечал Альфонсо. «Так сделай же это, — добавил император, — и привези ко мне в Геную».
Какой неожиданностью было это для Тициана, может каждый представить себе по-своему. По моему же мнению, ему должно было показаться, что император тем самым умалил его как мастера. Но еще более странным должно было ему показаться то, что, когда от его величества Тициану была прислана тысяча скудо, ему было приказано отдать половину, то есть пятьсот, Альфонсо, оставив себе остальные пятьсот, чем, нужно думать, Тициан в глубине души очень огорчился. Альфонсо же, приступив к работе со всем наибольшим и возможным для него усердием, завершил мраморную голову с такой тщательностью, что она была признана редкостнейшей вещью. За это он и удостоился того, что, когда он отнес ее императору, его величеством было приказано пожаловать ему еще триста скудо.
А так как дары и похвалы цезаря прославили Альфонсо, кардинал Ипполито деи Медичи пригласил его в Рим, где при нем, помимо других бесчисленных талантов, состояли многочисленные скульпторы и живописцы, и заказал ему воспроизвести с одной весьма прославленной древней головы в мраморе императора Вителлия. Подтвердив этой работой то высокое мнение, которое составил себе о нем кардинал, да и весь Рим, он получил от того же кардинала заказ выполнить с натуры портрет папы Климента VII в виде мраморного бюста, а вскоре после этого и заказ на портрет Джулиано деи Медичи, отца названного кардинала, однако последний остался не вполне законченным. Со временем бюсты эти продавались в Риме и были куплены мною по распоряжению великолепного Оттавиано деи Медичи вместе с несколькими картинами, ныне же синьор герцог Козимо деи Медичи расставил их в новых помещениях своего дворца, в зале, где мною расписаны потолок и стены всеми историями папы Льва X, а именно, говорю я, расставил он их в названное зале над дверьми из красного мискьо, добываемого близ Флоренции, вместе с другими бюстами знаменитых мужей дома Медичи.