Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
Возвратимся, однако, к Альфонсо. Он и позже делал много скульптурных работ названному кардиналу, но они были мелкие и потому пропали. А затем, когда приключилась смерть Климента и когда понадобилось делать гробницу для него и для Льва, работа эта кардиналом деи Медичи была поручена Альфонсо, и вот по нескольким наброскам Микеланджело Буонарроти он сделал модель с восковыми фигурами, признанную вещью прекраснейшей, и потому, запасшись деньгами, он отправился в Каррару за мрамором. Но вскоре после этого кардинал на пути из Рима в Африку скончался в Итри, и работа эта ушла из рук Альфонсо, так как была отвергнута комиссией, состоявшей из кардиналов Сальвиати, Ридольфи, Пуччи, Чибо и Гадди, и по милости мадонны Лукреции Сальвиати, дочери великого Лоренцо — старшего деи Медичи и сестры Льва, была передана флорентийскому скульптору Баччо Бандинелли, сделавшему модели еще при жизни Климента. По этой причине Альфонсо чуть не вышел из себя, но, смирив свою гордость, решил воротиться в Болонью. Когда же он приехал во Флоренцию, он подарил герцогу Алессандро прекраснейший мраморный бюст императора Карла Пятого, находящийся ныне в Карраре, куда он был отослан кардиналом Чибо, добывшим его после смерти герцога Алессандро из гардеробной этого синьора.
Когда Альфонсо прибыл во Флоренцию, названному герцогу захотелось, чтобы и с него сделали портрет, ибо, поскольку Доменико ди Поло, резчик по твердому камню, и Франческо ди Джироламо из Прато изобразили его на медалях, Бенвенуто Челлини на монете, а Джорджо Вазари, аретинец,
Микеланджело, сиенский скульптор, провел свои лучшие годы в Далмации с другими превосходными скульпторами и попал в Рим по такому случаю: после кончины папы Адриана кардинал Хинкфорт, который воспитывался в доме этого первосвященника и не забыл о благодеяниях, ему оказанных, возымел намерение соорудить ему мраморную гробницу и поручил заботы об этом сиенскому живописцу Бальдассаре Перуцци, который, сделав модель, пожелал, чтобы после него ею занялся его друг и земляк Микеланджело. И вот Микеланджело сделал на этой гробнице папу Адриана с натуры в естественную величину, лежащим на саркофаге, а ниже, в истории, также мраморной, изобразил приезд его в Рим, и как римский народ его встречает и ему поклоняется. А кругом в четырех нишах — четыре мраморные добродетели: Справедливость, Сила, Мир и Благоразумие. Все они выполнены с большой тщательностью рукой Микеланджело при советах Бальдассаре. Правда, кое-что там сделал флорентийский скульптор Триболо, который тогда был совсем молодым, и это-то там и было признано самым лучшим из всего остального. Но так как и Микеланджело в этой работе с величайшей тонкостью и тщательностью отделывал мелочи, то наибольшего одобрения заслуживают находящиеся там мелкие фигуры, а также, между прочим, и весьма чисто отделанные части из мискьо, которые пригнаны друг к другу столь отменно, что большего и пожелать невозможно. За такие труды названный кардинал пожаловал Микеланджело заслуженную им почетную награду и неизменно осыпал его милостями в продолжение всей его жизни. И поистине было это весьма разумно, ибо гробница эта и благодарность за нее создали одинаковую известность и кардиналу, и Микеланджело, а последнему и посмертную славу. Вскоре после окончания этой работы Микеланджело отошел к иной жизни, а лет ему было около пятидесяти.
Неаполитанец Джироламо Сантакроче был похищен смертью в расцвете своей жизни, когда на него возлагались самые большие надежды, тем не менее по его скульптурным работам, выполненным в Неаполе в течение немногих лет, можно судить о том, что мог бы он сделать, если бы прожил подольше. Ибо его скульптурные работы в Неаполе были выполнены и отделаны с такой любовью, что и еще большего можно было ожидать от юноши, стремившегося намного обогнать других, имевших до него долголетнее превосходство в том или другом благородном занятии. В церкви Сан Джованни Карбонаро в Неаполе он отделал капеллу маркиза Вико, представляющую собой круглый храм, расчлененный колоннами и нишами с разными гробницами, весьма тщательно отделанными резьбой. А так как в этой капелле мраморный образ с барельефными поклоняющимися Христу волхвами был выполнен рукой одного испанца, то Джироламо, соревнуясь с ним, сделал для одной из ниш круглую скульптуру св. Иоанна, такую прекрасную, что оказался не ниже испанца ни смелостью, ни вкусом. И этим он завоевал такую известность, что, хотя в Неаполе дивным и наилучшим скульптором почитался Джованни из Нолы, тем не менее Джироламо работал, пока был жив Джованни, с ним соревнуясь; Джованни, правда, был уже стар и выполнил тогда уже бесчисленное множество работ в этом городе, где было очень принято сооружать мраморные капеллы с мраморными же алтарными образами. Джироламо, соревнуясь с Джованни, взялся за капеллу в неаполитанском монастыре Монте Оливето, как войдешь в церковь по левую руку, а с другой стороны, насупротив ее, другую соорудил Джованни, расположив ее так же. Джироламо поставил в своей капелле Богоматерь в натуральную величину, и круглая фигура эта почитается превосходной, а так как он с величайшей тщательностью выполнил одежду и руки и, просверливая мрамор, выделил выступающие части, он и довел ее до такого совершенства, что, по общему мнению, превзошел всех, кто только в его время ни применял железные орудия для обработки мрамора. Мадонну эту он поставил между св. Иоанном и св. Петром, фигуры которых были хорошо задуманы и выполнены и отделаны в прекрасной манере, как и несколько детских фигур, расположенных выше. Помимо того, в церкви Капеллы, местопребывании монахов Монте Оливето, он сделал две великолепные большие круглые статуи. После этого он начал статую императора Карла Пятого, когда тот воротился из Туниса: он сколол ее и кое-где отделал набоем, но она так и осталась обработанной только зубилом, так как судьба и смерть, завидующие этому миру за то, что в нем столько хорошего, отняли его у нас, когда ему исполнилось тридцать пять лет. И конечно, если бы Джироламо прожил дольше, можно было бы предположить, что, подобно тому как в своем деле он всех обогнал у себя на родине, он неизбежно превзойдет и всех художников своего времени. Недаром неаполитанцы оплакивали его смерть бесконечно и тем более, что природа одарила его не только прекраснейшим талантом, но и такими скромностью, человечностью и любезностью, каких только можно пожелать в человеке, и потому не удивительно, что все, кто его знал, не могут удержаться от слез, как только о нем заговорят. Последние его скульптурные работы относятся к 1537 году, когда он был похоронен в Неаполе с великими почестями еще при жизни упоминавшегося Джованни из Нолы, скульптора, в то время уже престарелого и весьма опытного, о чем можно судить по многочисленным его работам, выполненным в Неаполе с большим опытом, но с недостаточным знанием рисунка. Дон Пьетро Толедский, маркиз Виллафранки, который тогда был вице-королем Неаполя, заказал ему мраморную гробницу для себя и для своей супруги. В работе этой Джованни изобразил в многочисленных историях победы, одержанные этим синьором над турками. Эту отдельно стоящую гробницу, весьма тщательно выполненную и украшенную многочисленными статуями, должны были отправить в Испанию, но не успели это сделать при жизни названного синьора. Джованни умер 70 лет и похоронен в Неаполе в 1558 году.
Почти в те же времена, когда небо одарило Феррару, да, пожалуй, и весь свет божественным Лодовико Ариосто, в том же городе родился живописец Доссо. Хотя он и не был столь редкостным среди живописцев, каким был Ариосто среди поэтов, тем не менее отличался своеобразной манерой в искусстве, и, помимо того что работы его весьма ценились в Ферраре, он заслужил, что ученый поэт, который был его близким Другом, оставил о нем почтенную память в знаменитейших своих сочинениях. Таким образом, имя Доссо было больше прославлено пером мессера Лодовико, чем всем кистями
В это самое время Джироламо Дженга, живописец и архитектор, отделывал многочисленными украшениями палаццо Империале, что над Пезаро, для герцога Франческо Мариа Урбинского, о чем будет рассказано в своем месте, и в числе многих живописцев, принимавших участие в этих работах, по распоряжению названного синьора Франческо Мариа, были туда вызваны и феррарцы Доссо и Баттиста, главным образом для писания пейзажей, а еще гораздо раньше в этом дворце выполнили много живописных работ Франческо ди Мелоццо из Форли, Рафаэлло из Колле дель Борго а Сан Сеполькро и многие другие. И вот когда Доссо и Баттиста приехали в Империале, то, как полагается людям с таким характером, они стали хулить большую часть того, что увидели, и обещали этому синьору, что они-то все сделают гораздо лучше. И потому Дженга, который был человеком проницательным и видел, к чему дело клонится, дал им расписать самостоятельно один из покоев. И вот приступили они к работе и со всем старанием и рвением старались показать свое умение. Однако по той или иной причине они за всю свою жизнь никогда еще не делали менее достойного одобрения или, прямо сказать, худшего. И, по-видимому, часто бывает так, что у людей при крайней необходимости, когда от них ждут особенно многого, способность суждения затемняется и притупляется, и они работают хуже, чем когда-либо. А приключается это, может быть, от зловредности и дурной привычки всегда хулить чужие работы или же от излишнего стремления совершать насилие над своим талантом; и, по-видимому, лучше идти вперед не спеша, следуя самой природе, не пренебрегая, однако, ни старательностью и прилежанием, чем, насилуя свой талант, пытаться извлечь из него то, что в нем отсутствует. Отсюда следует, что и в других искусствах, и в особенности в литературе, уж очень легко всегда во всем распознать неискренность и, так сказать, излишнее старание.
Когда, наконец, была раскрыта работа обоих Доссо, она оказалась настолько смехотворной, что пришлось им с позором удалиться от названного синьора, которому пришлось уничтожить все ими сделанное и поручить переписать это другим по наброскам Дженги. Напоследок они написали в соборе Фаэнцы для мессера Джованбаттисты кавалера деи Буози очень хороший образ с Христом, проповедующим в храме, и победили в этой работе самих себя, применив новую манеру, в особенности в портретах названного кавалера и других лиц. Образ этот был установлен в соборе в 1536 году. В конце концов Доссо, состарившись, последние годы уже не работал и до конца жизни находился на иждивении герцога Альфонсо. Переживший же его Баттиста выполнил много работ самостоятельно, пребывая и по сию пору в добром здравии. Доссо же был похоронен у себя на родине в Ферраре в те же времена жил и миланец Бернаццано, отличавшийся в писании пейзажей, трав, зверей и прочих тварей земных, пернатых и водных. А так как он фигурами особенно не занимался, зная свое в этом несовершенство, он вступил в содружество с Чезаре да Сесто, который писал их очень хорошо и в прекрасной манере. Рассказывают, что Бернаццано написал в каком-то дворе фреской очень красивый пейзаж, подражая природе так хорошо, что при виде написанного там сада с земляникой зрелой, зеленой и еще цветущей павлины, обманутые ложной видимостью, так часто приходили ее клевать, что раскрошили всю известь штукатурки.
Жизнеописания Джованни Антонио Личинио из Порденоне и других фриульских живописцев
Говорилось при случае о том, как общая милостивая мать-природа награждает иной раз те или иные местности редкостнейшими дарами, дотоле им неведомыми, и рождает порой в одной и той же округе людей с большой склонностью к рисунку и живописи, так что они, не имея других учителей, а подражая лишь вещам живым и естественным, достигают наивысшего совершенства; и очень часто случается и так, что стоит начать одному, как тотчас же за ним тянутся и многие другие, прилагая такие старания, что вдали и от Рима, и от Флоренции, и от других мест, богатых примечательной живописью, и лишь состязаясь друг с другом, создают чудесные произведения. Такие вещи, как мы это видим, происходили и в Фриули, где вследствие именно подобного стечения обстоятельств в наши времена, чего не было видано в этих местах за многие столетия, появилось бесчисленное множество превосходных живописцев.
В Венеции, как уже говорилось, работал Джованни Беллини, обучавший многих своему искусству, учениками же его, соревновавшимися друг с другом, были Пеллегрино из Удине, которого, как будет впоследствии сказано, прозвали Пеллегрино из Сан Даниэлло, и Джованни Мартино из Удине.
Поговорим же сначала о Джованни. Он постоянно подражал манере Беллини, но его манера всегда оставалась жесткой, резкой и сухой, и он так никогда и не смог ни смягчить ее, ни сделать более нежной, несмотря на чистоту и тщательность исполнения. И происходило это, возможно, оттого, что он добивался всякого рода рефлексов полусвета и теней, которые, сталкиваясь где-нибудь на самой середине той или иной рельефной формы, создавали такие неожиданные границы света и тени, что колорит всех его работ был всегда жестким и неприятным, как он ни стремился тщательно подражать природе в своем искусстве. Рукой его выполнено много работ во многих местностях Фриули, а в особенности в городе Удине, где в соборе находится написанный маслом образ св. Марка, сидящего в окружении многочисленных фигур, и образ этот почитается из всех когда-либо им написанных лучшим. Другой же находится в церкви монахов св. Петра-мученика на алтаре св. Урсулы: там святая эта стоит в окружении нескольких своих дев, написанных с большим изяществом и выразительностью лиц. Помимо того что он был толковым живописцем, он от природы был одарен изяществом и красивым лицом, а также добронравием и, что особенно ценно, таким благоразумием и деловитостью, что оставил после своей смерти большое состояние, завещанное жене, не имевшей детей мужского пола. И она, как я слышал, была женщиной не менее благоразумной, хотя и красивой, и сумела после смерти супруга пожить так, что выдала замуж двух очень красивых дочерей своих в самые богатые и благородные дома Удине.
Пеллегрино из Сан Даниэлло, соревновавшийся, как говорилось, с Джованни и превзошедший его в живописи, при крещении получил имя Мартино. Но Джован Беллини, считавший, что из него должно выйти в искусстве нечто поистине редкостное, как это впоследствии и вышло, переменил имя Мартино на Пеллегрино. И подобно тому как было изменено его имя, так суждена ему была случаем и другая родина, ибо, бывая часто в Сан Даниэлло, местечке, отстоящем от Удине на десять миль, где он и женился и проживал большую часть времени, он в конце концов стал постепенно именоваться не Мартино из Удине, а Пеллегрино из Сан Даниэлло.