Жонглёр
Шрифт:
– Отдохнул, Христофорыч. Обязательно сходим, – ответил Стрелин, беря со стола налитую рюмочку. – Хорошо у вас как! Честно – не ожидал. Давай-ка поднимем за хозяйку, дорогой!
* * *
Как вышли из дома, глянули на небо. Да, погодка испортилась. С севера дул сильный ветер. Как бы туч дождевых не нанесло. Стрелин решил сходить к себе за курткой. Не жарко, однако. Иван Христофорович тоже вернулся в сени, накинул на плечи штормовку, переобулся в кирзовые сапоги.
Солнце скрылось за тяжелыми кучевыми облаками.
Старики брели по каменистому пустырю в сторону ближайшего холма. Иван Христофорович сказывал, что оттуда все видать на много верст вокруг. Лишь бы дождь не пошел или туман не опустился. Тогда – труба, ни один бинокль не поможет. Но дождем вроде пока не пахло. Сухой ветер. Пусть неласковый.
И все же что-то неуловимо знакомое было во всех этих видах. Дома чудесные, озеро, холмы, камни под ногами… Холмы! Камни под ногами! Уж не то ли это самое место? Больше полувека прошло, изменилось многое, но кое-что и осталось. Да разве кое-что? Все! Все тут и все так же. Без сомнений.
– Слышь, Христофорыч? А я ведь тут у вас и прежде бывал, – вдруг остановившись, произнес Стрелин. – Вспомнил я твою деревеньку. И пустырь этот помню прекрасно. Ох, сколь лет-то прошло… Самому не верится.
– И правильно, что не верится, – сказал Иван Христофорович, глядя куда-то вдаль. —Мерещится, Ваня. Ну откудова ты здесь бывал? К нам дорога, почитай, три года как появилась. Перепутал с каким другим местом. Мало ли их в округе? Все одно – холмы да озера. У нас здесь такая глушь…
Хоть и говорил так хозяин, но и ему черты лица гостя казались знакомыми. И, к слову, не только черты лица.
Некоторое время шагали молча. Видать, каждый раздумывал о своем. Тропинка между тем сперва потихоньку, а потом и вполне ощутимо устремилась в гору. Идти стало тяжелей. Кое-где вообще приходилось хвататься руками за кустарник – иначе не преодолеть коварных песчаных осыпей. Но кое-как до вершины добрались. Еле отдышались.
Деревья наверху не росли вовсе. Словно кто-то предусмотрительный специально соорудил смотровую площадку. Только лесенку, недотепа, обустроить забыл.
Присели прямо на землю, что еще не успела остыть. Стрелин не без интереса огляделся. Вот это вид… Да, холмы и озера. Да, леса. Но когда они простираются на многие-многие километры, это завораживает. Будь в наличии серьезная оптика, отсюда и Ладогу, должно быть, рассмотришь. Или все ж далековато? Ай, с глазами-то старческими, когда за десять шагов все в тумане…
– Вот живем мы, Христофорыч, в высотном доме на окраине мегаполиса, а кроме промышленной зоны с нашего балкона ничего не видать. Понимаешь, ерунда какая? И удобства есть, и метро близко, и сам Петербург наш – город славный и замечательный… Но не то все. Не то!
Иван Христофорович только вздохнул, поморщился да за ухом почесал. Что на это скажешь? Вот и промолчал. Стрелин же говорил:
– Был я здесь, Ваня. Руку дам на отсечение –
Хозяин за ухом чесать перестал и внимательно посмотрел в глаза Ивану Павловичу.
– Ну, бывал и бывал. Что с того? Чай, место не запретное, – проговорил он как-то уж слишком серьезно. – Но лучше б ты поход тот свой не поминал. Себе ж душу разбередишь. Чего в том хорошего? Жизнь спокойная наскучила?
Как будто угроза в голосе прозвучала.
– Ты меня что, пугаешь, Ваня? – инстинктивно поежился Стрелин.
– Да хоть и пугаю. Оно тебе надо – дрянное прошлое ворошить? Рыбачь себе, воздухом дыши, наслаждайся. За отдыхом приехал, вот и отдыхай. Не поминай лешего. Добра не будет.
Сказал так и отвернулся. А потом вовсе поднялся на ноги.
– Совсем холодно стало, – произнес, словно в никуда. – Вниз надо. Идешь?
* * *
Тогда, во время советско-финского конфликта, Стрелин, будучи младшим лейтенантом в составе особого подразделения НКВД при пехотно-артиллерийском полку Красной армии, прибыл в деревню Маки с целью разведки местности. Полк разместился в палатках, хотя погода стояла, очень мягко говоря, не жаркая. Вроде и не осень уже, но еще и не совсем зима – с неба снег, под ногами хлябь. Короче, самая мразь, какую только можно ненавидеть. По домам солдат расселять не стали – места все равно всем не хватит. Расквартировали лишь офицеров.
Ваня-особист, как звали его в полку, разместился в избе вместе со своим непосредственным начальником – капитаном Терехой, Барклай Антонычем. Модно тогда детям было имена героические давать. Но не в том суть. Барклай Ивана был старше года всего на два, то есть, летами едва за двадцать, а уже капитан. Удивительно, конечно, но чего в жизни не бывает? Видать, имел заслуги. Но о таковых молчал. Лишнего болтать было не принято.
Из хозяев в их доме жили дремучий старик, который уж не вставал и ничегошеньки почти не видел, да сынок его, рыбак. Ванькин ровесник. Или Барклаев. Не велика в возрасте разница. Фамилия ж на всю деревню была одна. Маковы. Что никого не изумляло.
Жили военные с хозяевами мирно, общались только по необходимости. Столовались, конечно, здесь же. Уж лучше печеную рыбу с пшеном клевать, чем тушенкой «времен Столыпина» да шрапнелью разваренной брюхо набивать. Деревенские не возражали. Наоборот. Барклай с Иваном им и дровишек из леса принесут, поколют, и воды с озера принесут. Рядовой состав посмеивался. Виданное ли дело – особисты с топорами да ведрами? Им бы в руках «маузер Дзержинского» крепко держать, а они… Тоже мне, чекисты называются. Однако ребят смешки срочников вовсе не смущали. Чай, не из буржуинов. Руки откуда надо растут. Да и добром за добро платить – привычка хорошая. Правильная.