Жозеф Бальзамо. Том 2
Шрифт:
125. БЕСЕДА
Г-ну де Сартину потребовалось несколько секунд, чтобы оправиться от страха. В глазах у него все еще стояло грозное дуло пистолета, более того, он чувствовал на лбу холодное прикосновение ствола.
Наконец он пришел в себя.
— Сударь, — сказал он, — у меня перед вами одно преимущество: зная, с каким человеком мне предстоит говорить, я не принял мер, какие принимаю, имея дело с заурядными преступниками.
— Вот вы сердитесь, сударь, говорите бранные слова, — отвечал Бальзамо, — и даже не отдаете себе отчета, насколько вы не правы. Я ведь явился, чтобы оказать вам услугу.
Г-н де Сартин пожал плечами.
— Да, да, сударь, услугу, — повторил Бальзамо, — а вы так ложно трактуете мои намерения. Вот вы тут толкуете мне о заговорщиках, а ведь я пришел как раз для того, чтобы разоблачить заговор.
Но Бальзамо зря растрачивал красноречие: в этот момент г-н де Сартин не обращал внимания на слова опасного посетителя; даже слово «заговор», которое в обычное время мигом заставило бы насторожиться г-на де Сартина, сейчас не задело его слуха.
— Зная, кто я такой, вы, сударь, несомненно, понимаете, в чем заключается моя миссия во Франции. Я — посланец его величества Фридриха Великого, иначе говоря, в какой-то степени тайный посол прусского короля. Ну а когда говорят «посол», подразумевают «любознательный человек», так что от меня в этом моем качестве не укрывается ничто из происходящего, более же всего я осведомлен о деле со скупкой зерна.
И хотя Бальзамо произнес последние слова самым безмятежным голосом, они, видимо, произвели на г-на де Сартина гораздо большее впечатление, чем предыдущие, так как он стал куда внимательнее.
Начальник полиции поднял голову.
— И что же это за дело с зерном? — поинтересовался он, изображая непринужденность, точь-в-точь как Бальзамо в начале беседы. — Теперь уж вы, сударь, растолкуйте мне.
— Охотно, сударь, — ответил Бальзамо. — Дело обстоит так.
— Я весь внимание.
— О, вы могли бы даже не говорить мне этого… Хитроумные спекулянты убедили его величество короля Франции, что ему следует построить хлебные склады для своего народа на случай неурожая. Склады начали строить, а пока строили, решили, что лучше всего их строить большими. На них не жалели ничего: ни дерева, ни камня, и выстроили просто огромными.
— И что же дальше?
— А дальше житницы нужно было наполнить, поскольку пустые они не имеют смысла, и их наполнили.
— И что же, сударь? — прервал Бальзамо г-н де Сартин, пока еще не понимавший, куда клонит собеседник.
— Но вы же понимаете, чтобы наполнить очень большие склады, нужно очень много зерна. Разве это не ясно?
— Разумеется.
— Продолжаю. Множество хлеба изымается из обращения, а это означает для народа голод, поскольку, прошу заметить, всякое изъятие ценностей из обращения равнозначно недостатку продукта. Ежели тысяча мешков зерна лежит на складе, это означает, что на тысячу мешков меньше посеяно на полях. Умножьте тысячу мешков всего лишь на десять, так как хлеб родит сам-десят.
Г-н де Сартин закашлялся от ярости.
Бальзамо остановился и спокойно переждал, когда кашель кончится.
— Итак, — продолжил он, когда состояние г-на де Сартина позволило ему это, — хлебный спекулянт обогатился за счет роста цены. Это ясно, да?
— Это-то совершенно ясно, — промолвил г-н де Сартин, — но, насколько я понимаю, сударь, вы притязаете на раскрытие заговора или преступления, которое совершил его величество?
— Вы совершенно правильно поняли меня, — согласился Бальзамо.
— А вы дерзки, сударь, и мне крайне любопытно узнать, как воспримет ваше обвинение король. Я очень опасаюсь, как бы результат не оказался таким же, какой я предполагал, перелистывая перед вашим приходом бумаги из этой шкатулки. Остерегитесь, сударь. И так, и так вас ждет Бастилия.
— Нет, оказывается, вы меня не поняли.
— Как это прикажете разуметь?
— Бог мой! Сударь, вы скверно думаете обо мне и, право же, обижаете, считая глупцом. Неужто вы полагаете, что я стану нападать на короля? Я, посол, любознательный человек? Нет, чтобы так поступать, надо быть полным болваном. Так что, прошу вас, выслушайте меня до конца.
Г-н де Сартин кивнул.
— Те, кто обнаружил этот заговор против французского народа… Простите меня, сударь, что я отнимаю у вас драгоценное время, но вы сейчас сами увидите, что оно для вас не потеряно зря. Так вот, названный заговор против французского народа раскрыли экономисты, которые, весьма трудолюбиво и тщательно исследовав через лупу эту махинацию, заметили, что в ней замешан не только король. Им прекрасно известно, что у его величества есть точный реестр цен на хлеб на различных рынках, известно им и то, что его величество радостно потирает руки, когда повышение цен приносит ему восемь или десять тысяч экю; но им также известно, что рядом с его величеством находится человек, чье положение облегчает сделки, человек, который благодаря своей особой должности — он, как вы понимаете, должностное лицо — следит за скупкой, подвозом, получением денег, одним словом, человек, который является посредником у короля. Так вот, экономисты, люди с лупой, как я их называю, собираются нападать не на короля, поскольку они отнюдь не дураки, сударь вы мой, но на то должностное лицо, на того человека, на посредника, который и проводит спекуляции для его величества.
Г-н де Сартин попытался вновь обрести равновесие, занявшись своим париком, но, увы, тщетно.
— Итак, — продолжил Бальзамо, — я приближаюсь к сути. Вы, начальник полиции, знаете, что я — граф Феникс, я же знаю, что вы — господин де Сартин.
— И что из того? — поинтересовался растерянный глава сыска. — Да, я — господин де Сартин. Эка невидаль!
— Но обратите внимание, этот господин де Сартин и является тем самым человеком, который ведет реестры, совершает сделки, получает деньги, то есть тем, кто без ведома или с ведома короля морит голодом двадцать семь миллионов французов, хотя по своей должности должен заботиться, чтобы они ели как можно лучше. И вы представляете себе, какое действие произведет подобное разоблачение? Народ вас не любит. Король — человек не слишком чувствительный. Так что ежели голодающие потребуют вашей головы, его величество, либо чтобы отвести всякие подозрения в сообщничестве с вами, если таковое сообщничество имело место, либо чтобы дать восторжествовать справедливости, если он не состоял с вами в сговоре, так вот, его величество поспешит вздернуть вас на виселицу, как в свое время был вздернут Ангерран де Мариньи [87] . Припоминаете?
87
Мариньи, Ангерран де (ок. 1260–1315) — первый министр и правитель королевства при короле Филиппе IV Красивом, после смерти которого был по обвинению в финансовых злоупотреблениях осужден и повешен.
— Смутно, — ответил побледневший г-н де Сартин. — Но мне кажется, сударь, что вы приводите доводы весьма дурного вкуса, говоря о виселице человеку моего положения.
— Ах, сударь, — вздохнул Бальзамо, — если я и говорю о ней, то лишь потому, что у меня еще до сих пор стоит перед глазами этот бедняга Ангерран. Клянусь вам, это был безукоризненный дворянин из старинного нормандского рода, весьма благородного происхождения. Он был правителем Франции, комендантом Лувра, интендантом финансов и строений, графом де Лонгвиль, а это графство побольше, чем ваше Альби. Ах, да что там говорить, я видел, как его повесили на Монфоконе [88] , где он сам прежде и поставил виселицу. Помилуй Бог, я столько раз ему твердил: «Ангерран, дорогой Ангерран, будьте осторожней. Вы так круто распоряжаетесь финансами, что Карл Валуа [89] вам этого не простит». Он не послушался меня, сударь, и вот как кончил. О, если бы вы знали, сколько я повидал начальников полиции, начиная с Понтия Пилата, осудившего Иисуса Христа, и кончая господином Бертеном де Бель-Иль, графом де Бурдейлем, сеньором де Брантомом, вашим предшественником, который установил фонари и запретил букеты.
88
Холм в окрестностях средневекового Парижа, где в XIII в. была установлена виселица, на которой казнили государственных преступников.
89
Карл Валуа (1270–1325) — брат короля Филиппа IV Красивого, противник Ангеррана де Мариньи.