Журнал «Вокруг Света» №05 за 1990 год
Шрифт:
— Ничего,— ответил я сам себе, затем вновь произнес это слово с изумлением в голосе и продолжил: — Ничего. Абсолютно ничего. Убийца сделал все, чтобы нам это было ясно как божий день!
Глупо, конечно, с моей стороны, но раньше я не обратил на это никакого внимания. Убийца положил столько сил, чтобы убедить нас, что жизнь мистера Картера оборвалась не в одиннадцать часов только по одной причине — потому что его убили именно в этот момент. Видите ли, если бы он разбил часы и оставил их на левой руке, у него не было бы полной уверенности, что мы примем на веру установленное им время смерти, куда бы он ни перевел стрелки. Потому что все знают, что с часами убийца
Мистер Майкл Картер мог убить своего дядю. У него не было алиби на одиннадцать часов. В десять тридцать пять дом полностью опустел, и он оставался один до двенадцати, когда Доррис принесла ему виски. Я опустил ноги на пол, сказав себе, что нашел убийцу ...а затем вновь положил их на стул, признавая свою ошибку. Потому что убить мистера Картера могли и Амброз, и Джон. У них тоже не было алиби на одиннадцать часов. Поэтому я вновь наполнил бокал и погрузился в раздумье.
Мотив преступления и возможность его осуществления указывали на то, что виновен кто-то из племянников. Если он пытался убедить нас, что у него твердое алиби на одиннадцать, разве не следовало ему побеспокоиться о том, чтобы хотя бы у одного из оставшихся племянников было такое же алиби? Только тогда он мог чувствовать себя спокойно. И что из этого следовало? Знал Майкл, где находился Амброз в одиннадцать часов? Нет. Амброз мог быть где угодно. Так же, как и Джон. Знал ли Джон, где находятся остальные? Нет. Он понятия не имел, где Амброз, а даже если он и предполагал, что Майкл в кабинете Амброза, то не мог знать, сможет ли Майкл доказать, что не покидал кабинета. А Амброз... и тут я подскочил в кресле, ударил правым кулаком в левую ладонь и воскликнул: «Амброз!»
Он распорядился, чтобы в одиннадцать Майклу принесли виски. Вот оно, алиби Майкла! Джону, он это знал, обещали позвонить в одиннадцать. Это алиби Джона. В том, что оба алиби лопнули, его вины нет. Амброз! Детектив-любитель, который вел меня за собой, не позволяя упустить из виду ни след от ремешка на левом запястье, ни перевернутые часы, ни вырванную страницу дневника. Он полностью обезоружил бестолкового деревенского инспектора, выложив перед ним все козыри. Амброз, который опросил всех за завтраком, чтобы узнать планы каждого. Амброз, который ненавязчиво сообщил мне, что у двух его кузенов есть алиби на одиннадцать часов. Амброз, который столь убедительно доказал, что убийство совершено в двенадцать, когда ни у кого из племянников алиби не было! Амброз!
Такое вот дело, сэр. Если бы он не был так умен, если б не расследование, проведенное им в лесу у меня на глазах, я бы никогда не додумался до этого. Он мне очень помог, этот детектив-любитель. Но доказательства! Их-то и не было, и убийца остался безнаказанным, хотя, как я и говорил вам с самого начала, мы оба знали, кто убил мистера Картера.
Перевел с английского В. Вебер
Затерянные в лесах и веках
Однажды мне довелось прочитать путевые заметки немецкого этнографа А. Грубауэра «Среди головорезов Центрального Целебеса». Свои ученые набеги туда он совершил в 1911 году. Так вот, ему удалось наблюдать многочисленные жертвоприношения буйволов. Животные в описании
Мне пришлось наблюдать другой способ. Человек втыкал мечеподобный нож в шею зверя и взрезал ее движением снизу вверх. Смерть наступала мгновенно. Но, по местным обычаям, животное должно истекать кровью. Этого момента ждут мальчишки, они сразу подскакивают с заостренными бамбуковыми трубочками и наполняют их теплой алой жидкостью. Из нее потом готовится лакомство.
Еще в сочинениях пророка Моисея присутствовал небезызвестный «козел отпущения». Его приносили в жертву, чтобы умилостивить Бога и злые силы. Он принимает на себя грехи «человеков» и отмывает их своей кровью. Чем более жестоко такое кровопролитие, тем действеннее жертвоприношение и оправданнее надежда на доброе отношение потусторонних сил. В разных видах «козел отпущения» очень живуч и присутствует во многих верованиях.
В поисках обряда
«Целебес» теперь называется Сулавеси»,— сказала миловидная дама в окошке, когда я попросил билет на Целебес в салоне индонезийской авиакомпании в Маниле. «Мне только до Макасара»,— уточнил я. «Значит, до Уджунг Панданга»,— улыбнулась она.
Конечно, я знал, что голландская Батавия в независимой Индонезии была переименована в Джакарту. Но что касается Целебеса и Макасара, то «перескочить» сразу на «Сулавеси» и «Уджунг Панданг» было трудно.
На географической карте остров Сулавеси плывет по голубизне южных морей и похож на паука или, если поромантичнее, на раскрытый цветок орхидеи. Острова обычно бывают круглые, овальные или вытянутые в длину, но я что-то не встречал их в виде гигантских полипов, хватающих море жадными щупальцами. И вот там, где у этого «паука» спина, а у «орхидеи» — тычинки, то есть примерно в середине острова, живет племя тораджа. Обрывистые горы, плохие дороги и тропические дожди служат хорошим заслоном чужеземным веяниям. Поэтому племя и сохранило свои древние обычаи.
Обряд торжественного погребения умершего — самое главное событие в жизни тораджа. Про них так и говорят: они сегодня живут, лишь чтобы умереть. Прощание с покойным проходит с невообразимой пышностью.
В церемонии погребения основную роль играют буйволы. Их приносят в жертву, чтобы они сопровождали душу усопшего в «пуйа» — страну духов и душ — и свидетельствовали там о его авторитете и богатстве. Чем больше буйволов, тем лучше для души и, конечно, престижнее для родственников. Торжество длится неделями. Приглашаются сотни гостей. Их траур, конечно, больше показной, ведь между смертью и похоронами покойного проходят месяцы, а иногда и годы...
Наш автобус подошел ровно в семь утра. После обеда мы должны быть в Макале, центре округа Тана Тораджа («Земля племени тораджа»). Однако до Макале мы добрались лишь ночью — слишком уж безобразные здесь дороги. Как только автобус укатил, а мои глаза привыкли к темноте, я обнаружил рядом какую-то фигуру. «Пасторан католик?» — спросил я. Он кивнул и пошел вперед, я — за ним. Дело в том, что благодаря рекомендательному письму генерала из Джакарты меня должны были принять местные отцы-католики. Миссионеры были удивлены моим опозданием и растрогали своим гостеприимством.