Журнал «Вокруг Света» №07 за 1983 год
Шрифт:
На таком мрачном, даже паническом фоне советская фантастика — явление (для западного читателя) и вправду фантастическое. Все в ней есть — космос, роботы, мир светлого будущего, путешествия во времени. Но почему же никто и ни с кем практически не воюет?
Правда, не только безоблачное грядущее описывается в советской фантастике, часто, очень часто приходится возвращаться мыслью и к недавнему прошлому. Никто не забыл той реальной войны, что унесла двадцать миллионов жизней одних только советских людей. Многие писатели-фантасты сами воевали, а те, кто помоложе, сражались для Победы на своем фронте — в цехах заводов. Мирным и счастливым будущее само по себе не станет, надо еще побороться за него, выстрадать его, надо было драться за него в прошлом, приходится
...В год первого спутника вышел в свет роман Ивана Ефремова «Туманность Андромеды» — первая по-настоящему значительная панорама коммунистического будущего человечества. Но за светлыми далями, нарисованными фантазией писателя и мыслителя, за звездной романтикой и духовными исканиями героев — не забыть тревожной ноты, прозвучавшей на самых первых страницах. Сияющая утопия начинается с эпизода, когда звездолет «Тантра» в ожидании встречи кружит возле мертвой планеты. Теперь уже — мертвой... Такой тревожный мотив, конечно, не случайность. Зачем-то писателю нужно было предварить свое путешествие в мир, где забыто слово «война», таким вот напоминанием.
Уже взрыв над Хиросимой, предсказанный фантастами, с наглядной силой продемонстрировал, насколько близка эта литература, считавшаяся долгое время отвлеченной, к самым насущным проблемам современности. Позже мир узнал и о других «достижениях» щедрого на средства массового убийства человеческого ума: нервно-паралитических газах, бактериологических атаках, космическом лазерном оружии, нейтронной бомбе... И здесь фантастика тоже выступила, к сожалению, в роли пророка.
По оценкам швейцарского эксперта Жана-Жака Бабеля, человечество за последние шесть тысяч лет своего существования пережило 14 тысяч 513 войн, в которых погибло три миллиарда шестьсот сорок миллионов жителей Земли. Если усреднять, то каждая война обходилась приблизительно в четверть миллиона человеческих жизней... Если усреднять...
В нашем столетии счет идет уже на десятки миллионов: в плервой мировой войне погибло около 25 миллионов человек, а во второй — вдвое больше.
С 6 августа 1945 года цивилизация вступила в эру самоубийственных средств разрушения. Либо война уничтожит все, что создал человек на Земле, либо так же однозначно и бесповоротно будет уничтожена сама война.
Если эту проблему не решить, то решать остальные будет некому. Ни времени «другого» не будет, ни каких-то «других» попыток. Решать надо единственным образом и сейчас. Чтобы наступило то (далекое или близкое?) завтра, когда человечество, переведя дух после трудной работы, могло бы сказать: вчера мы победили войну.
«После атомных взрывов... нам стало совершенно очевидно, что эти бомбы и те еще более страшные силы разрушения, предтечами которых они являются, могут в мгновение ока уничтожить все, созданное человечеством, и порвать все существующие между людьми связи».
Эти строки были написаны писателем-фантастом Гербертом Уэллсом еще семь десятилетий назад...
Прогрессивному человечеству нельзя забывать эти слова в своей неустанной борьбе за мир.
Вл. Гаков
Сказки с берегов Тезы
И з Москвы до Холуя, что в Ивановской области, километров четыреста. Издавна стоит Холуй на русской земле, есть о нем упоминание еще в рукописях XV столетия. Когда-то там было родовое имение князя Дмитрия Пожарского. Испокон веков не менял Холуй свое имя, но откуда пришло оно? Откроем «Толковый словарь живого великорусского языка» В. Даля: «Холуй, халуй... — сор, дрязг, нанос от разлива, коими заволакиваются луга». Но старший художник Холуйской фабрики художественной лаковой миниатюры
Холуй лежит на берегу реки Тезы. Издали заметны высокие купола Троицкой церкви и — среди россыпи домов — солидное из светлого кирпича здание фабрики. Церковь, вчерашний день Холуя, напоминает, что местные мастера в старину были известны как иконописцы. Когда Карамзин отправил по просьбе Гете в Веймар образцы русского иконописного письма, в посылке лежали и две холуйские работы. В XIX веке здесь начали писать массовую, расхожую икону — небольшого формата, написанную незамысловато, но вполне профессионально. Потом иконы начали золотить так называемым «чеканым узором» — с тиснением. Особенно ярко расписывалось обрамление, воспроизводящее орнамент, характерный для эмали.
Сейчас на фабрике имеется небольшая комнатка, где находятся иконы, собранные энтузиастами в двадцатых-тридцатых годах. Фабрика приютила коллекцию, но у нее нет ни сил, ни возможности описать и каталогизировать ее. Вот закончится ремонт в Холуйском музее — найдется здесь место и иконам.
После Октябрьской революции богомазы Ивановской области начали пробовать себя в росписи различных изделий. Первыми нашли путь к новому лаковому промыслу живописцы Мстеры, за ними палешане. Палеху повезло, уже первое поколение художников по лаку дало такие самородные таланты, как Голиков, Баканов, Зиновьев, их искусство было высоко оценено Максимом Горьким. Его стараниями Палех был причислен к Художественному фонду, что означает: каждый палешанин — лицо творчески самостоятельное. В то же время Холуй, Мстера, Федоскино по-прежнему относятся к Министерству местной промышленности. В Холуе только тридцать человек — «творцы», которые создают новые вещи для выставок, музеев, научно-исследовательского института народных художественных промыслов, образцы для самой фабрики. Еще сто двадцать художников повторяют эти мотивы. Но «исполнитель» может не только писать один из более чем трехсот пятидесяти сюжетов, он может творчески их перерабатывать.
Если холуйской иконе лет четыреста, то холуйский лак относительно молод: ему полвека.
Сохранились ли в холуйской миниатюре традиции иконописи? Когда смотришь на праздничные, подчеркнуто декоративные коробочки, на веселую пляску зеленых, красных, желтых тонов, на смелое обращение к новаторским сюжетам (в Холуе уже пробовали положить на лак и спорт и балет), видишь, что Холуй, конечно же, искусство современное. Да и знаток лаковой миниатюры Павел Корин подчеркивал, что «основоположники искусства Холуя проявили себя как искатели прекрасного в новой жизни». Но стоит вглядеться в крепко слаженную композицию, в тонкую проработку деталей, отметить традиционные для иконописи красно-коричневые, желто-зеленые и темно-синие тона, искусный золотой орнамент, как начинаешь понимать, что древняя иконопись живет в сегодняшней миниатюре своим отточенным мастерством, взвешенным равновесием тонов, психологичностью ...
Я беседую с главным художником фабрики Борисом Кирилловичем Новоселовым, когда в кабинет входят трое. Невысокий юноша мне уже знаком, это художник Сергей Теплов. Сергей говорит:
— Борис Кириллович, вот отец и жена приехали, можно я покажу им фабрику?
— Пожалуйста, Сережа.
Но Теплов-старший не спешит покинуть кабинет:
— Как мой сын, справляется? Ведь вот — кончил в Иванове художественное училище, направили на хорошее место, так нет, заупрямился: хочу изучить лаковую миниатюру. В Холуе. Там, говорит, любую новую идею примут — лишь бы интересно да мастеровито.