Журнал «Вокруг Света» №08 за 1971 год
Шрифт:
Вдали заискрилось зеркало лагуны Моронкарит. И вот, наконец, первый заслуживающий внимания объект. Шоссе рассекло дюнную гряду около десяти метров высотой. На свежих откосах лежит множество белой крупной ракушки. Но на дюну ветер занести их не мог. Может быто, это древняя коса — береговой бар, сформированный волнами? Прикопки лопатой показали, что в толще песка нигде ни одной ракушки нет. Он совершенно чист и имеет характерную диагональную слоистость дюны. На плоской вершине дюны росли невысокие кактусы — их длинные лапы, извиваясь как змеи, поднимались в полуметре от земли. Такая «змея» не толще водопроводного шланга, если срезать с нее миллионы шипов. С трудом удалось пробраться метров на пятьдесят, и мы
Раньше мне приходилось встречать «кухонные кучи» первобытного человека на высоких береговых террасах Приморья. Они были несравненно меньше, чем здешние, да и виды моллюсков там другие, но основные признаки оказались общими тут и там: створки лишь немногих форм, крупные экземпляры и очень мало битых. Очевидно, наши предки наловчились аккуратно разделять створки каменным ножом. О древности «отбросов» свидетельствовали хрупкость створок и их чистый белый цвет. Ясно, что некогда на этой дюне было крупное поселение. Но сейчас до моря отсюда не менее трех километров по вязкому илу марисм. Вряд ли индейцы стали бы тащить свою добычу так далеко. Они просто переселились бы поближе. Но раз они тут жили, следовательно, в тот период эта дюна находилась около берега. Второе — пресная вода. Сейчас до русла Рио-Майо минимум 20 километров. Значит, или она сама, или один из ее рукавов некогда проходил поблизости, хотя следов от него не осталось. Вот вам первые два факта из истории дельты.
Мои ученики старательно записывали объяснения в дневники.
Марио добавил, что, по данным археологов, здесь шестьсот — тысячу лет назад действительно обитало несколько индейских племен.
Автомобильный след вел в марисму, и мы решили проникнуть туда. Тут я почувствовал себя, как в приморских Каракумах, где машина то катится по многоугольникам сухого глинистого такыра, похожего на паркет, то вдруг начинает буксовать на чуть влажных местах и того гляди сама выроет себе задним скатом яму. Так оно и случилось. В одном опасном месте Марио стал разворачиваться так осторожно, что глина начала засасывать колеса. И тут я сделал ошибку:
— Сдайте чуточку назад, Марио... А теперь смелее!
Он выполнил все в точности, и через три секунды «шевроле» прочно сидел в глине. Маневр обошелся нам в три часа потерянного времени и 50 песо.
В Каракумах у нас всегда на борту были шалманы. Это несколько крепких кривых жердей, которые можно подкладывать под колеса или орудовать ими как рычагами. Не было случая, чтобы пять здоровых мужчин не вытащили ГАЗ-53 из любой ямы, в песке ли, в глине, и работы продолжались. Но здесь... Топора нет, да и деревьев нет, и даже стального троса нет. Урболехо пытался вытащить нас своей машиной, но лопнула толстая сизальская веревка. Помочь мог только трактор. Но не так это просто — в воскресенье обнаружить трактор ближе чем за 20 километров. Вот это мне урок быть поосторожнее!
Но нет худа без добра. Кажется, это был первый случай, когда мы могли не торопиться и в тишине поговорить с Марио и Мальпикой о делах, а я, кроме того, обошел окрестности, вспоминая поездки по Каракумам двадцатилетней давности. Там тоже на сотню километров южнее полуострова Челекен тянутся вдоль берега массивы и гряды дюн, а за ними лежат необъятные такыры, и снова дюны, уже очень древние, перевеянные ветром в параллельные гряды... Там, на Каспии, берег высоко поднят за последние десятки тысячелетий, и равнина повышается к предгорьям целым рядом широких ступеней. Весной с гор сходят талые снеговые воды. Они размачивают ими же созданные такыры и напитываются солью от соленосных древних морских толщ. Где климат суше, здесь или там, я не знаю, но это и не существенно: в обоих местах пустыня.
На песках и такырах Рио-Майо растительность удивительно похожа на каракумскую. Есть даже общие виды. Это солянки саликорния хербацеа, а на песке — мелкие злаки и колючки. На Каспии колючка называется «верблюжья»; как ее именуют здесь, я так и не узнал, ибо оба мои ученика мало интересовались ботаникой. Если не смотреть далеко кругом, то кажется, что ты в каракумской экспедиции. Так же выбираешь путь, чтобы не скользить по грязи или не изорвать штаны о колючие кусты. И ждешь, что за соседним бугром покажется наша полуторка и проводник-туркмен, что раздувает предвечерний костер около палатки. Но иллюзии сразу исчезают, как только заберешься на плоскую вершину старой дюны или попытаешься пробраться к крупной протоке, путь к которой преграждают мангры. Здесь, в субтропиках, это еще не лес, а густой кустарник с жирными блестящими листьями, стоящий на плотном пучке корней, как на подпорках. Настоящих иголок на мантрах нет, но их заменяет масса коротких, обломанных, острых сучков. А густая листва мешает видеть даже в двух шагах.
Вытащив машину, мы почувствовали, что утомились, и съели свой первый обед, который потом стал стандартным. Кирпич легкого, как пух, белейшего, нарезанного на куски и упакованного в яркий целлофановый пакет хлеба. К нему ломтики ветчины и сыр, похожий на брынзу. И замечательный напиток, в состав которого входит экстракт ореха кола и что-то успокаивающее.
Конец этого долгого маршрута мы решили провести на море. Промчались длинной перемычкой через низины, ведущие к лагуне, и врезались с тыла в дюнный массив. Здесь он был совершенно свеж и лишен растительности. Перед ним тянулась полоса барханов — и вот он, пляж!
Сколько ни бывать и ни жить на море, но вид бурунов, рядами бегущих к твоим ногам из безграничной голубой дали, сразу меняет настроение и даже ход мыслей.
Морской песок очень красноречив. Захватив горстку, можно ее долго рассматривать в лупу, пересыпая и растирая пальцами. Здесь песок был среднезернист и хорошо отсортирован. Песчинки остроугольны и прозрачны; изобиловали темные минералы. В дюнном песке острых граней было меньше, не было и обломочков ракушек; некоторые зерна имели желтоватый тон от тончайшей пленки железных окислов. Поэтому издали дюны выглядели золотистыми.
Стало ясно, что на пляже залегает «свежий» аллювиальный материал, недавно вынесенный рекой Майо; что на дальние дюны он попадает не скоро: его долго носит взад-вперед волнами, течением и ветром. За это время он успевает «поистереться».
Удивило меня, что ни Марио, ни Мальпика даже не вышли в этот раз из машины. Нет, еще не знают они, что можно «читать» берег, словно открытую книгу! Даже привычное «о"кэй, доктор», когда я захлопнул дверцу и попросил ехать, не заставило меня улыбнуться. Пришлось рассказать им о песке и подчеркнуть, что все высадки вместе со мной обязательны. Они сами должны рассматривать образцы и стараться понять их происхождение.
3. «Няша» оказалась бездонной. Острые ситуации — это тоже школа
Следующие дни были во многом схожи. Через неделю мне пришло в голову, что при таком образе жизни я постепенно забываю о своем возрасте. По-видимому, о нем забыли и спутники...
Это было во время одного из маршрутов. У рыбачьего стана, близ устья Рио-Майо, нас перебросили на левый берег. Изучая очередное поле барханов, а потом пляж, мы спустились к самому устью, так километра за три. Там случайно оказались двое рыбаков в долбленке. Марио покричал им, и с их помощью мы попали опять на правый берег. Пока пескадорес толкались шестами, я удивлялся, до чего здешние серебристые, торпедовидные рыбы лиси похожи на черноморскую кефаль. Ими было завалено все днище лодки.