Зима в раю
Шрифт:
Услышав это, Жауме громко захохотал:
– Скорее уж, девяносто два. Но она все еще достаточно хитра, чтобы скрывать свой возраст. Типичная женщина, нет? – Затем он прочистил горло и принял деловой вид. – Bueno, se~nor [184] , теперь я попытаюсь ответить на ваши вопросы. Но должен предупредить вас – я не эксперт в фермерском деле.
Мы шагали между рядами деревьев, и Жауме негромко насвистывал себе под нос. Он, казалось, совсем не спешил давать мне советы, в которых я так сильно нуждался. Более того, он даже не обременил себя тем, чтобы взглянуть на состояние апельсиновых деревьев или на поросшую сорняками почву, – или так мне показалось. Через пару минут он развернулся, и мы пошли обратно к колодцу.
184
Хорошо,
– Честно говоря, я вообще не люблю работать на земле, se~nor, – сказал он наконец. – Я приезжаю на ферму, только чтобы мать жены была довольна. Ферма – это вся ее жизнь. Дело в том, что она уже много лет вдова, и все ее воспоминания связаны с фермой. – Жауме стряхнул со старого шерстяного кардигана соломинку и стянул полы одеяния вместе так, чтобы суметь застегнуть его поверх своего мощного живота на единственную оставшуюся пуговицу. Он торжественно посмотрел на меня поверх очков. – Видите ли, по профессии я официант. Ни в коем случае не фермер… я – официант. – Он снова поправил кардиган, и его рука автоматически поднялась к тому месту, где раньше красовался галстук-бабочка.
– О, официант, неужели? Наверное, в одном из местных ресторанов? – спросил я без всякой задней мысли.
Жауме в ужасе воззрился на меня:
– Restaurante, se~nor? Restaurante? – Он с негодованием подтянул повыше свои мешковатые рабочие штаны и одернул растянутый кардиган в тщетной попытке заставить два предмета одежды встретиться в районе талии. – Я был официантом в «Сон-Вида» – лучшем на Майорке пятизвездочном отеле гранд-люкс! S'i, s'i, s'i. – Он гордо выпятил грудь, и его штаны снова соскользнули под круглое брюхо. – О, s'i, s'i, s'i, se~nor, в отеле «Сон-Вида», вот где я проработал целых двадцать пять лет!
– А-а. Как, должно быть, это замечательно… работать по призванию в таком прекрасном отеле. Я полагаю, вы испытываете немалую гордость, – сказал я, не имея намерения выказывать снисходительность, но сразу же забеспокоился, что прозвучала моя ремарка именно так. Однако Жауме, похоже, воспринял мой комплимент без лишних подозрений.
– Тогда вы должны понимать, se~nor, что человек вроде меня не расположен заниматься сельским хозяйством. – Он пнул сорняк. – Я привык к более утонченному образу жизни.
– Да, понимаю. Значит, вы городской житель? Родились в Пальме?
– Ну… нет, – ответил Жауме, и я уловил некоторое смущение в его голосе. – Нет, se~nor… Вообще-то я родился здесь, в этой самой долине – в том старом доме с солнечными часами на стене, в конце дороги.
– О, так ваши корни в сельской местности?
– Может, корни мои и в сельской местности, se~nor, но сердце мое до сих пор в отеле «Сон-Вида». Меня так рано отправили на пенсию только потому, что у меня начались проблемы с ногами. Такое случается у представителей нашей profesi'on. Ах, s'i – ноги не выдерживают.
– Но, несомненно, во всем есть хорошие стороны, Жауме. Не так уж плохо быть пенсионером в таком чудесном месте, как это, тем более что долина – ваша родина.
– Возможно, – задумчиво сказал он, – но я скучаю без бурной жизни большой гостиницы. Роскошная обстановка, богатые клиенты, члены королевской семьи. Не так-то просто вести жизнь простого paisano [185] после всего этого. – Он хохотнул. – Да уж, единственные клиенты, которых я сейчас обслуживаю, – это мамины куры да ее свинья… и от них не дождешься таких щедрых чаевых, как от гостей «Сон-Виды». – Жауме сцепил руки на объемном животе и засмеялся от души – вылитый Санта-Клаус, только без бороды и красного полушубка.
185
Сельского жителя (исп.).
Несмотря на заявленную тоску по гостиничной суете, я догадывался, что старый Жауме вполне доволен своей нынешней жизнью, даже если он сам не до конца это осознает. Несомненно, существовать на скромный доход от маленькой фермы куда труднее, чем на гарантированную регулярную зарплату, но по крайней мере у бывшего официанта имелась семейная ферма, куда он мог вернуться на старости лет, – полагаю, не многим представителям его profesi'on так повезло.
– Разумеется, я получаю дополнительное пособие из-за больных ног, – сказал Жауме, словно читая мои мысли, – поэтому мне не приходится полностью зависеть от фермы, gracias a Dios. Нет, я работаю здесь только ради мамы. В будущем, скорее всего, мы с женой продадим ферму – когда мамы не станет… ели это вообще случится. – Он снова хмыкнул. – Мы предпочитаем жить в своей современной apartamento [186] в городе. А старый дом у дороги – тот, с солнечными часами на стене, где я родился, – я получил его в наследство, когда умер отец, но жить в нем мы не захотели… слишком уж старомодный. Нет, лично мне нравится современная apartamento… По крайней мере, в Андраче есть хоть какая-то жизнь.
186
Квартире (исп.).
– Но этот старый дом, где вы родились… он так прекрасен. Мы с Элли любуемся им каждый раз, когда проезжаем мимо. Он – само совершенство. Маленькое патио, увитое виноградной лозой, горшки с геранью, колодец у ворот и то старое фиговое дерево, затеняющее вход в дом… и главное – удивительные солнечные часы на стене. Нет, это же… это просто дом с открытки. Сегодня такой стоил бы целое состояние. Вы никогда не сожалеете о том, что продали его?
Жауме был удивлен моим вопросом.
– Сожалею ли я о том, что продал дом? Но, se~nor, я его не продавал. Этот дом в свое время оставил мне отец, чтобы я оставил его своему сыну, вот так. – Его лицо осветилось любовью. – У меня ведь есть сын, Хосе. Совсем взрослый, и у него уже двое своих детей – две девочки, las preciosas [187] . Между прочим, Хосе служит в армии. И дела у него идут очень хорошо. В этом году он получил повышение, и… и… – Тень печали опустилась на лицо Жауме, и голос его сменился доверительным шепотом: – Мы с женой все время беспокоимся за него. После повышения Хосе послали на Пиренейский полуостров – в Страну Басков, в Бильбао. Там очень опасно для наших военных и их семей. ЭТА, знаете ли, с их бомбами и оружием… Мы так волнуемся. Мы постоянно волнуемся. И конечно… скучаем по ним. – Жауме подтолкнул очки с кончика носа наверх, к переносице, и принужденно покашлял. – Хосе – наш единственный сын, se~nor… наш единственный сын.
187
Настоящие красавицы (исп.).
Пожилой мужчина на несколько секунд погрузился в свои мысли, устремив взгляд заблестевших глаз поверх деревьев к далеким горам. Мне тут же пришло в голову, что если бы «старые добрые времена» сеньоры Бауса не миновали, то Жауме и его сын сейчас бы счастливо работали бок о бок на своей маленькой ферме, не только не тоскуя о «более утонченном образе жизни», как выразился мой собеседник, но даже и не догадываясь, что таковой вообще существует.
– Это цена, которую мы платим за прогресс, Жауме, – наконец сказал я, додумывая свою мысль вслух.
– Lo siento, se~nor. Я что-то задумался. Прошу прощения.
Жауме достал из кармана носовой платок и громко, как следует высморкался, отчего очки снова соскользнули на кончик носа, вернув его лицу веселый вид.
– Нет, я не продам старый дом, хотя мне поступает много предложений. Ах, s'i, ко мне все время обращаются extranjeros, но лучше сдавать дом в аренду, чем продавать. Это дает мне небольшой доход сверх пенсии, знаете ли… и когда-нибудь дом достанется Хосе.