Зима в раю

Керр Питер

– Привет, Джок, – дружно отозвались мальчики, как по мановению волшебной палочки расплываясь в улыбках, и протянули руки, чтобы поздороваться с самым старым из подростков Майорки.

– Ты почти угадал, Джок! – подхватил Сэнди. – Мы прибыли на слет – на корриде.

– Браво! Но вы уж смотрите не перепугайте местных матадоров, детвора. – Джок наслаждался тем, что его игру оценили.

– Хм, я рад видеть, что ты протащил свой новый синтезатор через таможню, – сказал я, указывая на длинную узкую сумку.

– Да нет проблем, сынок. Надо просто знать, кого подмазать.

Между прочим, только так и можно выжить на этом острове, – разоткровенничался Джок. Он вновь обрел свой родной шотландский диалект, как только мы вышли через автоматические двери к автобусным остановкам. – Но никогда не забывай, что мы здесь иностранцы, и сильно не высовывайся. – Он подмигнул мне с почти масонской многозначительностью. – Понимаешь, о чем я, сынок?

– Конечно. Я запомню это, Джок. Надеюсь, мы увидимся с тобой и Мег во время праздничной недели. Нам будет очень приятно пообщаться с вами.

– Не переживай, приятель. Мы наверняка пересечемся с вами где-нибудь, что-нибудь съедим и выпьем. Не переживай.

Последовали перекрестные рукопожатия, объятия и пожелания веселого Рождества, после чего Джок удалился в своей манере, эксцентрично салютуя и крича во весь рот: «Ну пока, увидимся, дорогой!» озадаченным незнакомцам, которые стояли на остановке и наблюдали за его неспешным театральным уходом.

Мальчики еще ни разу не видели свое новое жилище. Когда мы въехали в ворота «Кас-Майорал», свет послеполуденного солнца, падающий сквозь развесистые листья пальмы в углу двора, бросал экзотические тени на беленые стены дома. Долина была спокойна и тиха, если не считать бойкой песни жаворонка, который недавно поселился в нашем саду и теперь заявлял о своих территориальных притязаниях с верхнего листа гигантского каучуконоса. Элли называла этого жаворонка нашим собственным предвестником Рождества.

Сэнди и Чарли захлопнули за собой дверцы машины и встали молча, глядя на окружающий их пейзаж. Я вспомнил, как поражен был, впервые увидев эти величественные горы и ощутив исходящее от них чувство покоя и бесконечности. Я дал сыновьям несколько минут проникнуться всем этим, вкусить, так сказать, первый глоток идиллической атмосферы, а потом спросил:

– Ну, парни, как впечатления? Это просто нечто, да?

Чарли нахмурился, посмотрел вверх и, описывая рукой невнятную дугу над головой, ответил:

– Пап, вот все эти горы. Наверняка телевизор из-за них плохо работает. И трава… Я не вижу здесь травы. Где же мы будем играть в футбол?

– Как это типично для тебя. Всегда думаешь только о себе, – отчитал его старший брат. Маленький эгоист, вот кто ты такой. – Затем он обернулся ко мне с ободряющей улыбкой. – Не волнуйся, папа. Тут супер. Просто шикарно. Но кое-что меня все же беспокоит. Как мы будем работать на этих крошечных полях? Приличных размеров трактору здесь попросту негде даже развернуться. И как трактор заедет под все эти деревья с низкими ветвями?

– Да, это отдельная большая тема, Сэнди, – вздохнул я.

Оба сына стояли и смотрели на меня, склонив головы на одну и ту же сторону и под одинаковым углом. Они ждали приемлемых ответов на свои вопросы.

Я понятия не имел, как их подготовить к новостям: о том, что телевизора у нас вообще не будет до тех пор, пока наши застрявшие где-то на полпути из Шотландии вещи не прибудут наконец на Майорку; о том, что на местных фермах вообще нет травы, кроме сорняков; а также о том, что приличных размеров трактора у нас нет и не будет никогда.

Спасла меня Элли, которая бросила весело:

– Ну, пошли, мальчики. Хватайте свои чемоданы и идите за мной. Вам, должно быть, не терпится поскорее увидеть свои новые спальни.

– Да, правильно, Элли, – быстро подхватил я. – Ты покажи ребятам, как тут со всем управляться. Когда мы подъезжали к дому, я заметил, что старый Пеп как раз сейчас работает на своей finca. Думаю, мне стоит сходить к нему и представиться. Нам ведь нужно будет пригласить его овец попастись на наших сорняках.

Пеп стоял, прислонившись к одному из больших деревянных колес телеги, когда я вошел в его захламленный двор. Он только что закончил скатывать куцую папироску, сунул ее в рот и поджег с фонтаном искр и языками пламени, словно это была и не самокрутка вовсе, а отсыревшая петарда.

Я впервые видел Пепа вблизи, и мне показалось, что он на самом деле гораздо старше, чем я изначально решил, разглядывая издали его худощавую, жилистую фигуру. Маленький черный берет был натянут почти на самые глаза – темные бусинки на худом загорелом лице – и, таким образом, служил защитой от солнца. Когда Пеп заметил меня, его черты смялись в морщинистую улыбку, которая обнажила небольшое кладбище редких зубов густо-коричневого цвета – должно быть, окрашенных дымом той сушеной субстанции, что так неохотно горела в его самокрутках. Кстати, запах от его курева пробудил во мне воспоминания о давно ушедших днях моего детства: точно так же воняло от самовозгоревшейся навозной кучи на ферме у ныне покойного дедушки.

Хотя ботинки Пепа были стоптаны до дыр, а на старых серых штанах пестрели заплатки, выглядел он неожиданно молодцевато – благодаря американской кожаной куртке, пусть и изрядно потертой, и красному шейному платку, который был завязан на горле аккуратным узлом. Я догадался, что старый Пеп не так прост, как среднестатистический майорканский campesino.

– Buenos, – протянул он басом – хриплым и сиплым от многолетней ингаляции дымом, не иначе. – C'omo va su vida?

Какое прекрасное приветствие, восхитился я про себя. C'omo va su vida? Как идет твоя жизнь? Надо будет запомнить. Я поздоровался, а затем объяснил, кто я такой и откуда взялся, но у меня сложилось впечатление, что Пеп уже знал все существенные детали. Пока я говорил, он так и стоял у колеса своей телеги, засунув большие пальцы за ремень штанов и щурясь на меня одним глазом, так как второй глаз, под которым дымилась папироса, был плотно закрыт. Несмотря на расслабленную позу Пепа, я понимал, что старик-сосед придирчиво оценивал меня.