Зимние солдаты
Шрифт:
Мысли летели вперед – если все будет хорошо, через два-три удачных сезона в горах я получу право ходить на тройки, и конечно же сделаю этот траверс, и буду одной из маленьких точечек-букашек, упрямо ползущих по ножу гребня вверх, от Бжедуха к Вольной Испании. И все здесь, в лагере, будут встревоженно удивляться, как эти две букашки удерживаются там, соединенные друг с другом тончайшим волоском выпущенной на всю длину веревки, свободной петлей висящей между ними на снежном склоне, подчеркивая его опасную крутизну. На такие фигурки все мы в лагере смотрели восхищенно через подзорную трубу, стоявшую на специальной треноге прямо в центре нашего лагеря пять дней назад. А через день после этого у штаба зазвучали удары колокола, призывающего всех к срочному построению на площадке, и раздался веселый крик начальника учебной части, приветствующего кого-то.
О, конечно, мы знали, в чем дело, когда весело
Ах, как бы я хотел дожить до такой минуты!
Все советские альпинистские лагеря работали по одной программе. Вновь приехавшая смена новичков разделялась на отделения примерно по десять человек, и во главе каждого отделения был опытный, много старше нас инструктор, а то еще и стажер-инструктор. Под их руководством мы сразу получили массу никогда не виданных нами вещей, о которых мы только читали раньше: тяжелые горные ботинки с подметками, покрытыми снизу железными шипами-триконями, зеленые штормовые костюмы, ледорубы, очки, защищающие от блеска снегов, альпинистские веревки, скальные и ледовые крючья, другие диковинные вещи. И уже на следующий день нас разбудил в семь утра сигнал подъема, и после быстрого умывания в ледяной реке, зарядки и плотного завтрака мы отправились на ближайшие склоны. Одни отделения, одев впервые триконеные ботинки, учились траверсировать, пересекать крутые травяные склоны, другие, подойдя к выступающим там и сям из склона скалам, учились лазать по ним, пользуясь веревкой для страховки. Мы разочарованно канючили, что скалы эти слишком маленькие и нельзя научиться альпинизму на скалах, с которых некуда падать. У отвесных, но тоже недостаточно для нас больших стенок учились, как спускаться по ним дюльфером, то есть сидя на веревке, и пользоваться при этом для страховки удивительным для нас самозатягивающимся узлом Пруссика. А потом был обед, о котором я читал только в книгах, и «мертвый час», во время которого все спали как убитые.
Когда просыпались, солнце уже заходило за вершины. Становилось холодно, и быстро, по-южному, темнело. До ужина мы занимались обычно теоретическими занятиями, а после ужина зажигался огромный костер, и начинались рассказы и песни. Рассказы касались в основном восхождений на знаменитые вершины и, конечно, войны в горах, здесь, рядом, в соседних ущельях. В Баксанском ущелье совсем недавно, какие-то три года назад. И, конечно, снова и снова пелась сочиненная тогда песня. Она называлась «Баксан» и начиналась тихо, раздумчиво:
Там, где снег тропинки заметает,Где лавины грозные шумят,Эту песнь сложил и распеваетАльпинистов маленький отряд.Нам давно родными стали горы,Не страшны туманы и пурга,Дан приказ – недолги были сборы,На разведку – в логово врага.А потом следовал бурный, почти маршевый припев:
Вспомни, товарищ, белые снега,Стройный лес Баксана, блиндажи врага,Вспомни гранату и записку в ней,На скалистом гребне, для грядущих дней!И снова тихо и лирично, еле слышно лилось:
На костре в углу трещали ветки,ВПосле положенных дней учебы мы, новички, со своими инструкторами, растянувшись длинной змеей, вышли на ледяное Джантуганское плато, поставили там палатки и переночевали среди льдов. Перед рассветом, как и положено, мы встали, совершили утром восхождение на вершину Гумачи (1-Б), прошли перевал и после обеда вернулись в лагерь. Я был разочарован. Никаких опасностей, а если были где трещины, они были заранее обвешаны перилами, и инструкторы стояли наготове, чтобы помочь.
Я еще не знал, что опасность была рядом.
На другой день был прощальный банкет, где на сладкое подавался огромный торт, приготовленный поварами. Мое отделение было в тот день дежурным по кухне. Когда банкет закончился, мы вернулись в кухню, чтобы вымыть горы посуды, и увидели миску, наполовину заполненную белым, прекрасным кремом, который был приготовлен для торта, но не до конца использован. Я спросил повара, что делать с этим кремом. Мне не часто случалось есть пирожные и торты, и на тех, которые я ел, было так мало любимого мной крема… По-видимому, все это сказали повару мои глаза, пока я спрашивал его, что делать с этой миской. Он посмотрел на меня внимательно, подумал и сказал, что я могу этот крем съесть с моим другом, а миску вымыть. Первая ложка крема была очень вкусной. Последнюю мы доедали с трудом. А ночью нам с другом было так плохо, что мы чуть не умерли. Доктор спас нас.
Конечно, когда я вернулся домой, я был полон альпинистских рассказов, а на следующий год летом снова поехал в горы, только теперь уже значкистом, то есть спортсменом, и в другой лагерь, в «Большевик», который был расположен в Баксанском лесу у входа в ущелье Адыл-Су.
Сезон этот был прекрасным для отдыха, но неудачным в спортивном плане. После того как мы сделали восхождение на вершину Когутай (2-Б), мой инструктор, Лев Константинович Книппер, автор знаменитой песни «Полюшко-поле», предложил мне и еще трем ребятам идти в его группе на вершины Эльбруса. Конечно, мы с радостью согласились и всю смену прожили внизу, в лагере, готовые в любой день, как только будет погода, выйти на Эльбрус. Но погоды для Эльбруса так и не было до конца нашей смены. Мы каждый день объедались малиной и земляникой, которые в несметных количествах росли вблизи лагеря, ходили иногда осторожно в Баксанский лес, рассматривая, но не трогая разбросанные по лесу снаряды и мины, ходили пить нарзан на нарзанные источники, но главным нашим делом в горах мы не занимались. Впечатление от этой поездки было, правда, очень хорошим. В конце нам удалось сколотить группу ребят и девушек, и мы после смены совершили поход через перевал Бечо в Сванетию, а потом по Ингурской тропе к Черному морю.
«Путь в космос»
На втором курсе учиться стало легче, но только чуть-чуть. Времени по-прежнему хватало в основном лишь на учебу. И все-таки я заметил раз объявление о том, что парашютная школа МАИ приглашает студентов в число курсантов.
Против такого предложения я не мог устоять и тут же записался в парашютисты, со страхом пошел на «строжайшую» медицинскую комиссию и через месяц тренировок в «парашютном классе» я уже ехал со своими новыми друзьями в электричке на подмосковный аэродром, чтобы сделать свой первый прыжок с самолета «По-2». Почему-то по дороге я глубоко жалел себя, думая: «Какой же я дурак, влез в это дело и теперь не знаю, буду ли жив через пару часов». Правда, через пару часов, переполненный радостью и восторгом, эйфорией после первого прыжка, я готов был тут же прыгать еще и еще. И уже забыл, конечно, о страхах и о том, что пошел сюда, только чтобы испытать себя. И потом я еще не раз ездил по этой дороге на прыжки.