Зимние солдаты
Шрифт:
К концу учебы на втором курсе окончилась война, в МАИ начали привозить новую трофейную технику. И оказалось, что надо учиться строить уже не поршневые самолеты и двигатели. Реактивные ракетные двигатели и самолеты стали сегодняшним и особенно завтрашним днем авиации. «Ракетоплавание» оказалось вдруг «не за горами». Наверное, под влиянием этих идей студенты старших курсов Московского авиационного института, университета и Высшего технического училища организовали студенческое научно-техническое Общество по полетам в стратосферу на ракетах. В МАИ председателем этого Общества был студент старшего курса, большой, спокойный и, казалось, медлительный, но фундаментальный Ян Колтунов. Наиболее колоритной фигурой среди членов Общества из студентов МГУ был физик Федя Михайлов – высокий, худой, быстрый, в очках и всегда с «непричесанными» волосами, чем-то очень напоминающий студентов разночинцев-нигилистов середины прошлого века.
Мы слушали лекции профессоров МАИ, МГУ и МВТУ. Все было открытым, «гласным». Общество издавало свои стенгазеты, название которых ясно говорило о его цели: «Путь в космос».
Руководили обществом знаменитый еще до войны ракетчик М.К. Тихонравов, перед его именем я трепетал еще мальчишкой в Политехническом музее, и профессор МГУ И.А.Хвостиков, специалист по встречающимся на огромной высоте в стратосфере серебристым облакам, – изучение их «на месте» было одной из главных целей Общества. В Обществе было несколько секций, которые начали расчеты и подготовку чертежей корпуса ракеты, ее двигательной установки, кабины для экипажа, подготовки приборов. Ходили слухи, что вообще-то ракета уже есть. Ее надо только переделать немного так, чтобы на ней мог полететь человек. Это должен был быть вертикальный подъем на высоту километров в сто-двести. Существовала и летная секция, где готовили тех, кто должен полететь на ракете. Разумеется, я записался в летную секцию. Весь костяк нашей парашютной школы МАИ записался туда, чтобы ни больше ни меньше – начать готовиться к полету на ракете. Зачем? Никто из нас не задавал этого вопроса. «Раз будет ракета – конечно, надо лететь!» Правда, ракету-то еще никто не видел.
Что такое «невесомость»? Что такое серебристые облака? Действительно ли черное там небо?.. Сейчас вопрос, зачем летать на ракете, не стоит, но тогда в 1947 году, когда нас спрашивали об этом, было трудно ответить.
Работа в летной секции студенческого Общества шла полным ходом, и я вместе с другими ее членами начал тренироваться для полетов в стратосферу в барокамере Первого Медицинского института, что стояла тогда в одном из корпусов Первой градской больницы, где-то у самого забора Центрального парка культуры и отдыха им. Горького.
Барокамера. Проверка реакции гашением вспыхивающих стрелок, направленных вправо и влево. Длительное пребывание «на предельной высоте», а потом стремительные «спуски», когда в уши, казалось, воткнули карандаши, которые кто-то давит, стараясь порвать барабанные перепонки. Проверка на себе различных лекарств, вроде китайского лимонника, стимулирующего сохранение работоспособности «на высоте», или других средств, использовавшихся для стимуляции организма японскими летчиками-смертниками, «комикадзе». Правда, когда мы ехали после таких «тренировок» в МАИ, нас качало, а на лекциях мы не понимали ни слова. Я не знаю, закончил ли кто-нибудь весь курс этой подготовки. Некоторые сходили с дистанции по болезни: воспаление среднего уха, сердце. У кого что. Других отсеяла экзаменационная сессия. Я был в числе последних. Декан сказал мне, что если я провалю еще один экзамен, то буду отчислен из института, а пока меня лишают стипендии. И даже я своим тупым после средств, используемых комикадзе, умишком понял – «перетренировался»!
Я прекратил поездки к Парку культуры и хоть и кое-как, но сдал экзамены. Отсутствие стипендии покрыли лишние ночи разгрузки вагонов на Рижской-товарной. Когда через несколько месяцев я вернулся в тихий корпус у Первой градской – все было кончено. Врач-полковник Бандас, который тренировал нас, уже там не работал. Никто ничего не знал. Летная группа для полетов в стратосферу и космос перестала существовать. Говорили, что бедняга врач попал под суд. Оказывается, нам полагался какой-то особый «летный», «высотный» паек. Но мы никогда не видели его, и это было чьей-то ошибкой. Жалко, что все так кончилось. Нам ведь не нужен был паек, мы ведь по ночам разгружали вагоны, а за это хорошо платили картошкой.
Думая о событиях того времени сейчас, я считаю, что ошибки врача-полковника, пожалуй, и не было. Летная секция наша распалась по другим причинам, о которых мы тогда, конечно, не подозревали. Шел 1947 год, этот год был началом, еще подспудным началом, того периода резкого увеличения секретности, закрытости, который был назван позднее эпохой «холодной войны». И конечно же, свободные и открытые занятия ракетной техникой и космонавтикой в духе Общества по полетам в стратосферу стали первой жертвой этой войны. Эти занятия на четыре десятилетия закрылись ото всех одеялом секретности, о которой мы тогда не подумали почему-то. Это была одна причина. Ну а о второй я узнал только недавно, из книги Владимира Губарева «Восхождение к подвигу». Вот что он пишет о том времени: «В этот период группа ракетчиков во главе с М. К. Тихонравовым работала над проектом (ВР-190) полета в космос на ракете (без выхода на орбиту вокруг земли)… Для практического осуществления проекта ВР-190 группа проделала большую исследовательскую работу по обоснованию возможности надежного спуска человека с высоты 190–200 километров при помощи специально оборудованной высотной кабины, впоследствии названной ракетным зондом». К сожалению, в книге В. Губарева были и такие слова: «Было известно, что эта группа со своим проектом ВР-190 обращалась в ряд организаций, но не получила поддержки».
Вот, оказывается, чем мы занимались в своем Обществе, и вот почему все вокруг прекратилось! Узнал я из книжки Губарева и о том, что Тихонравов сделал в то время об этой работе доклад на научной сессии, где присутствовал и Сергей Павлович Королев. Оказалось, что на этой сессии большинство с иронией отнеслись к словам Тихонравова о полетах человека на высотных ракетах, да и на искусственных спутниках Земли тоже. Только С. П. Королев попросил взять материалы Тихонравова для изучения. Узнал я из книжки В. Губарева, что через несколько лет С. П. Королев сошлется на эти материалы М. К. Тихонравова для обоснования целесообразности запуска первого искусственного спутника Земли.
Значит, то, что делали тогда в 1947 году члены Общества по полетам в стратосферу, все-таки не было напрасным!
Конечно, никто из нас не знал ничего, да и не думал об этом. Одни из нас хотели строить, другие – летать. Но не получилось. Надо забыть об этом, и все. И поскорее залатать те прорехи, которые получились из-за того, что последние месяцы существования Общества все его члены отдавались ему без остатка, целиком, не думая, что потом будет.
Трудным был этот период для меня. Мечта о скором ракетоплавании потерпела фиаско. Дела с учебой запущены. Проект гибрида дизеля с паровой машиной никого не интересует.
Но срыв с академической успеваемостью имел и другую сторону. Лишившись стипендии, я вызвал этим крупное объяснение в семье. В результате я заявил родителям, что не нуждаюсь в их помощи и могу жить финансово самостоятельно. Но для этого надо было заняться разгрузкой товарных вагонов по ночам уже на систематической основе. И физические нагрузки, трудности, знакомство со странными, самыми разными людьми, которые вместе со мной по ночам аккордно брались разгрузить пульман, показало вдруг, что гордиться мне своими альпинистскими, например, успехами в преодолении физических трудностей нечего. Те трудности и усталость, которые я испытывал, стараясь не отстать от своих новых друзей, по ночам разгружая вагоны, перекрывали все, что я испытывал при восхождениях. И я разочаровался в альпинизме, который вдруг стал казаться мне несерьезной игрой богатых баловней судьбы в сравнении с тем, что я делал, чтобы заработать на жизнь.
На следующее лето я уже не поехал в горы, решив серьезно заняться авиацией и для этого научиться летать самому.
От ракет к Антарктиде
И вот пришло время, я получил и диплом инженера, и пилотское свидетельство, но не пытался идти по «летному» пути. По-видимому, для этого не хватило желания, чувства, что это моя дорога. Ведь она была такой необычной, а все идут по другой. И я пошел той же дорогой, что и мои сокурсники. Меня распределили в Опытное конструкторское бюро завода, где главным конструктором или просто «Главным» был изобретатель и создатель первого в СССР реактивного двигателя, будущий академик Архип Михайлович Люлька.