Зимние солдаты
Шрифт:
Не понятно было, почему собака с двумя головами умирает. Демихову казалось, что если провести операцию еще чуть-чуть лучше, она будет жить. Но появилась идея о несовместимости органов, как и разных групп крови. И Женя посвятил себя этому направлению в медицине, став одним из пионеров науки, позволившей разобраться в вопросах совместимости органов разных организмов, и особенно крови. Женя – один из основоположников иммуногематологии.
Когда в СССР приехал профессор Бернард из Южно-Африканского союза, сделавший первую в мире пересадку сердца, он сказал, что главной причиной его поездки было желание познакомиться с профессором Демиховым. Это очень помогло признанию работы Демихова, который неожиданно для многих медицинских авторитетов нашей страны оказался учеными с мировым именем. А Женя получил признание американских и чешских ученых за свои работы по выяснению причин несовместимости органов, тканей и крови.
Сегодня Жени уже нет на этом свете, но он ушел, прожив яркую жизнь, сделав очень много и оставив достойных учеников – хорошее, надежное продолжение своей земной деятельности. А еще он воспитал прекрасного сына, доктора медицинских наук, великолепного практикующего хирурга и педагога, любителя путешествий и живописи. Я горжусь своим братом.
Присоединяясь к его ученикам и коллегам, хочется сказать: «Мы тебя не забудем, Женя…»
Весной сорок третьего
…Незаметно пришла весна 1943 года. Выпускные экзамены, а потом – неожиданная свобода. Делай что хочешь – отдыхай, все равно уже скоро армия и война.
Ах, как цвела черемуха в тот год! Весна была поздняя, и она зацвела почти в середине лета. Время цветения черемухи совпало с огромным наводнением. Наводнения на Каме случались обычно очень поздно, летом, они были связаны с таянием снегов в Уральских горах. Мальчики и девочки уезжали на лодках в затопленные водой прибрежные леса и собирали охапки черемухи прямо с лодок. Многие ребята в классе завели своих девушек. Мы трое завидовали им, но ходили мужской компанией. Я не знал как, о чем говорить с девушками. А кроме того, считал невозможным гулять с ними, потому что должен был хранить верность Люсе, с которой изредка переписывался.
И вот в это-то время один из пароходов привез на пристань моего отца. Он приехал на несколько дней в отпуск и привез мне разрешение на проезд к месту постоянного жительства в Москву.
– Я хотел бы, чтоб ты вернулся в Москву сейчас, не дожидаясь, когда это сделают твоя мама и младший брат. Дело в том, что Московский авиационный институт, о котором ты мечтал когда-то, объявил о приеме студентов-юношей, окончивших десять классов школы, и о том, что каждый, кто будет принят, получит отсрочку от призыва в армию до конца учебы.
Странно для меня, ставшего обыкновенным деревенским мальчиком, звучали слова моего столичного отца. Они не вызывали радости. Скорее смущали. Отец понял это: «Что же ты молчишь. Собирайся в Москву. Пропуск действителен всего несколько дней. Билеты в Москву у меня в кармане».
Голова закружилась… Увидеть Люсю. Москву! Дом, где вырос. И даже возможность учиться, хотя в это и поверить нельзя. Что-то тут не так. Все мои друзья здесь. И уехать от них, у кого нет пропусков в Москву, – это в какой-то степени предательство. Хотя почему? Я просто москвич, возвращающийся домой. Я ведь не виноват, что москвич.
Два дня, пока можно было еще ждать, я все колебался, думал, думал, как поступить. На третий день отец увез меня на железнодорожную станцию. Прощай, Башкирия. Прощайте, любимые школьные друзья.
В Московский авиационный институт
И опять все в жизни внезапно изменилось. Я вернулся в Москву. Съездив в МАИ, увидел вдруг сотни юношей, сдающих документы для поступления, и сам тоже подал документы и был принят в студенты факультета авиамоторостроения. Казалось, что до осуществления или хотя бы выяснения возможности работы гибрида дизеля и паровой машины рукой подать.
Учиться в МАИ оказалось гораздо труднее, чем я предполагал, особенно на первом курсе, после которого почти половина студентов была отчислена за неуспеваемость. Свободного времени не было ни секунды. Раз или два я пытался сходить на кафедры двигателей, рассказать о своей идее. Но у преподавателей – крупнейших специалистов по моторам, видно, тоже не было времени, они слушали меня удивленно, спрашивали, с какого я курса, и настоятельно советовали отложить идею на пять лет, до дипломного проекта, а пока – не думать о ней.
В первом семестре, то есть до новогодних праздников, мы изучали обычные общеобразовательные предметы: физику, химию, математику. Причем каждый предмет начинался как будто с нуля и казался повторением уже известного. Но очень скоро лекторы – мы слушали их в больших, на сто человек, аудиториях – по всем этим предметам уходили вперед так далеко и быстро, что я, с моими знаниями, полученными в сельской школе в перерывах между военными занятиями, с огромным трудом улавливал лишь отдельные фрагменты из того, что читалось.
К счастью, кроме лекций мы регулярно делали лабораторные работы по физике и химии, а по математике (основам дифференциального исчисления и аналитической геометрии) у нас были регулярные, похожие на школьные, занятия с преподавателями в маленьких классах. Для этого все студенты каждого курса и каждого факультета были разбиты на группы человек по двадцать. Моя группа имела название: «М-1-3». Буква «М» обозначала «моторный факультет», цифра «1» – «первый курс», а последняя цифра номер группы. На первом семестре первого курса у нас на факультете училось чуть ли не пятьдесят групп, а на втором курсе их стало меньше двадцати, хотя число студентов в каждой группе не увеличилось. Многие не смогли преодолеть экзаменационных сессий в январе и весной и были отчислены.
И главной проблемой для студентов оказались не строгие экзаменаторы на экзаменах (их в первом семестре было четыре: математика, физика, химия и основы авиации).
Нет, выбивали нас не сданные вовремя лабораторные работы по физике и химии, не выполненные задания по начертательной геометрии, а главное, не сданный чертежный лист.
Ведь до экзаменов допускались только те, кто получил зачет по физическому и химическому практикуму. Зачет же можно было получить, если ты, выполнив лабораторную работу, «сдашь» ее соответствующему преподавателю. Поэтому на лабораторных занятиях каждый студент ощущал удивительную свободу. Никто из преподавателей не стоял у тебя над душой, никто не торопил, не понукал. Преподаватель физики выдавал бумажную тетрадочку-инструкцию с описанием эксперимента, показывал прибор, на котором предстояло работать и который мы перед этим в глаза не видели. И все. И ты начинал, не торопясь, с удовольствием, читать описание, разбираться, потом делать опыт, записывать на каких-то бумажках получающиеся цифры, и вдруг преподаватель говорил: «Время кончается. Те, кто сделал работу и оформил ее по форме, изложенной в инструкции, пожалуйста, подходите, показывайте свои оформленные журналы проведения опытов». И оказывалось, что только половина студентов успевала все сделать, как следует, и получала подпись преподавателя на своих отчетах.