Зимопись. Книга вторая. Как я был волком

Ингвин Петр

– Везде! – Покрутив головой, Борзой бросился к выходу.

– Волки? Или… человолки?! – побелел Духаня, пристраиваясь за главарем.

Лихая троица занялась паническим разбиранием лаза, и я смог беспрепятственно пробежать к Томе.

Она лежала животом поверх большого валуна и плакала. Закрепленный на стене факел тлел и едва давал свет.

– Он… – Я не смог договорить.

Тома нашла силы отрицательно мотнуть головой.

– Нет.

Как и говорил Борзой, ее кожу покрывали сочившиеся волдыри. Содранные мозоли – везде, где тело касалось седла. Остатки мази тоже не добавляли аппетитности.

– Он меня ударил. Я его укусила.

Наш коридор оказался тупиком с единственным

выходом. Из оставленного пещерного зала донеслись шум борьбы, крики, лай. Странный лай. Не похожий на прежние.

Мы наблюдали за боем ушами. Кого-то из напавших, пришедших каменными ходами, разбойничья троица зарубила, остальные расправились с рыкцарями, поскольку ход наверх так и не открылся – это было видно по пламени факела, которое никак не качнулось. И по звукам. По последовавшим за многоголосым победным рыком ужасающим звукам. Из зала неслись жадный клекот и чавканье. Горловое рычание. Звук рвущегося мяса. Снова чавканье. За это время я осторожно снял Тому с камня и спрятал за ним. Начав разматывать пращу, я остановился: нет смысла. Здесь голый каменный пол, и для добычи подходящего снаряда придется ломать мечом каменную породу. Скорее сломается меч. Поэтому я тоже присел за валуном, выставив оружие вперед.

Они пришли – сытые, медленные, с окровавленными мордами. Не волки тире собаки. Нечто другое. Большое, невообразимое. Никогда мной не виданное. Жуткого вида голые обезьяны, передвигавшиеся на четырех конечностях. Вымазанные в грязи, слюне и крови, страшные, состоявшие из одних мышц. Свалявшиеся косматые патлы развевались как львиные гривы. Белки глаз и острые зубы сверкали, алые глотки выдавали новые рычащие вопли.

Штук десять. И это только на виду. На них – с одним мечом? Смешно.

Но я сделаю это.

Вспомнился Малик, бросившийся на стаю волков и отогнавший ее. Я сунул меч в руки опешившей Томы, опустился на четвереньки и, глядя в глаза врагу, принялся в деталях представлять, что сделаю хотя бы с одной обезьяной, пока остальные будут убивать меня. Как воткну пальцы в глаза. Откушу щеку. Вырву ноздри. Как загоню в глотку кулак вместе с обломками зубов и буду ломать лбом переносицу до хлюпающего хруста…

Обезьянья стая остановилась. Передняя парочка попятилась. Остальные удивленно переглянулись.

Какое слово употребили рыкцари? Человолки? Именно. Передвигающиеся на четырех конечностях люди, похожие на древних, пещерных. Именно люди, не обезьяны. Ноги длинные, руки обычные, никакой диспропорции. Мужские лица обросли косматыми бородами, жмущиеся во втором ряду женские – чистые. Мужчины как мужчины, женщины как женщины. Обычные люди, только волки. По повадкам. Если их поднять на ноги, помыть-побрить и приодеть…

Вожак, стоявший первым, злобно зарычал. Этакая гора мускулов, рельефом и ростом напоминавшая нашего могучего пилота, но с заросшей головой, грязная и вонючая. Из-под утесов надбровных дуг темнели пещерки глаз. Тело, бугрившееся лютой мощью, – в волосах и шрамах. Черная поросль покрывала его до пят, особо кустясь на пластинах груди, меж кубиков живота и безобразно обретая собственную жизнь под животом. Вожак стоял передо мной на четвереньках, не зная, что предпринять: его новый противник был голым, как и он, не рубил железкой, не убегал. Стоя в такой же позе, готовый к последнему прыжку, я заграждал собой Тому. В моем направленном в глаза вожаку взгляде плескалось жертвенное остервенение волчицы, которая защищает щенков. В горле родился и выполз наружу ответный рык: долгий, протяжный, смертельный.

Вожак вдруг привстал и отрывисто гавкнул. Несколько человолков по-волчьи двинулись в мою сторону, но без угрозы. Скорее, с удивленным любопытством. Обнюхали, рассмотрели. Когда попробовали сунуться к Томе, я рыкнул громче, и они отстали, вернувшись к вожаку. Тогда тот соизволил подойти сам.

История повторилась. Пока человекоподобный нечеловек занимался мной, я молчал. Когда он полез к лежащей Томе, в трансе сжимавшей меч (но вряд ли готовой его использовать), я рыкнул. В ответ раздался рык-рев, едва не порвавший барабанные перепонки. Мне пришлось временно заткнуться. Это восприняли благосклонно. Закончив с обнюхиванием нас обоих, вожак лениво двинулся назад. Остальные тоже развернулись, но удивленно посмотрели на нас: чего же вы, мол? Вас признали! Идите с нами!

Вот счастье-то привалило.

– Чего они хотят? – шепнула Тома.

Сразу несколько взглядов налились мгновенной агрессией. Я приложил палец к губам. Тома кивнула. Ее руки, опустившие меч на землю, продемонстрировали пустоту, а лицо – судорожно-добрую улыбку.

Агрессия исчезла. Молодой человолк с двумя человолчицами с удивительной грацией приблизились на четырех конечностях и тоже попытались обнюхать нас снизу доверху. Особенно их заинтересовали болячки Томы. Я отогнал свирепым рыком. Они ответно тявкнули, что, дескать, не очень-то и хотелось, и стали мордами (лицами их рожи назвать трудно) оттеснять нас в сторону выхода. Этакое приглашение.

Я присел перед Томой на колени и взвалил на спину.

– Держись, – едва слышно вышептал в подставленное ушко.

Человеческую речь здесь не любят. Человек – враг и пища. Человолк человолку друг. Будем соответствовать.

Томины руки через мои подмышки сомкнулись в замок под грудью. Я высоко поднял зад, хорошо навьюченный вторым телом, и на карачках двинулся вперед.

Никогда не думал, что в пятнадцать лет придется учиться ходить. И бегать. Сначала хотя бы ходить быстро, поскольку остальная стая успевала темными проходами унестись вперед, а затем частично вернуться, чтобы проконтролировать нас. Как потом вернуться за вещами, я уже не представлял. Ходы расширялись до огромных залов и сужались, они вели вверх, вниз и в стороны, разветвлялись, сходились, причудливо переплетались. Тома молча лежала на мне, понимая, что лишнее слово или движение погубят обоих. О таком чувстве, как стыд, мы просто забыли. С волками жить, по-волчьи выть, как уже не раз говорилось. Мы тоже стали волками. Уу-у-у!..

– Ррр! – указывали нам новые сородичи новое направление.

– Рр, – отвечал я и послушно менял курс.

Самым трудным оказалось вылезти во внезапно открывшийся лаз вверх – во второй выход из пещерного лабиринта, о котором рыкцари, возможно, даже не подозревали. Я справился. Испуганно вжавшаяся в меня Тома не свалилась, хотя могла. Мы поскакали дальше по горе, забираясь все выше.

Человолки передвигались по-обезьяньи, перебирающими прыжками. Несоответствующие длины рук и ног заставляли смешно выпячивать зады кверху, а колени в стороны, но смешно получалось только у новичков типа вашего покорного слуги, остальные скакали вполне гармонично. Если бы мама учила меня такому передвижению с пеленок, я дал бы фору многим местным. Но меня обучали другому.

Несколько человолков несли большие куски мяса, печени и прочих потрохов, вызывавшие у меня рвотные позывы. Недавно это мясо собиралось расправиться со мной. Человолки держали груз в одной руке, прижимая к груди, передвигаясь на оставшихся трех… ногах? Скорее, лапах.

Поднявшись на ближайшую горизонтальную площадку на склоне горы, у подножия которой находилась злополучная пещера, стая, наконец, остановилась. Отсюда открывались шикарнейшие виды – можно было полюбоваться, если б остались силы. Я только убедился, что внизу – лес, а в лесу нет ничего, что выдало бы присутствие людей.