Злая Москва. От Юрия Долгорукого до Батыева нашествия (сборник)

Павлищева Наталья Павловна

Посол решил не медлить. Он хотел вызвать старца в Москву, но тот сказался больным. Надобно было ждать, когда целитель поднимется на ноги и придет в город. Привезти Вассиана силой посол не осмелился, остерегаясь обозлить его. После беспокойной ночи, когда жене было особенно плохо, посол решился на гостевание и отъехал с женой, с сыном, слугами.

Его сопровождал московский наместник владимирского князя со своими людьми. Потому поездка оказалась многолюдной и хлопотливой, и это раздражало посла. Он чувствовал себя неловко при виде тронувшихся с места многих людей ради его сердечной и семейной заботы. Ведь впредь ему будет уже нелегко обижать, наказывать и обдирать христиан, которым он открыл сокровенное и перестал казаться им недосягаемым.

Посол

был уже немолод. Прожитые годы пообтесали его, сняв с души чуждый его натуре налет бессердечности. Он за свою беспокойную жизнь проехал насквозь столько земель, погубил столько людей, что если бы ему приказали заново повторить жизнь, то он бы заколебался.

Посол имел в Сарае обширный дом и густой сад, в степи паслись тучные табуны его коней, и скота у него было без числа, и он уже потерял счет рабам, но нажитое и награбленное именьице постепенно как-то приелось, воспринималось без довольства. Также перестало тешить душу осознание, как высоко он воспарил над другими людьми. И все чаще возникало несбыточное желание оказаться на берегу Онона с любимыми женой и сыном и жадно вдыхать почти забытый, но так манивший свежий воздух родины.

Посол часто в последнее время задумывался. Отчего люди обижают и губят себе подобных, когда кругом столько пустоши, столько воды, тепла и света? И находил ответ в том, что они неразумны и податливы злым духам. Вот если бы они были рассудительны, добры и прилежны, то как славно и мирно жилось бы им на тучной и бескрайней земле. Он даже иной раз стыдился своего ратного прошлого и едва находил утешение в том, что, не твори он зла, вороги и завистники сгубили бы его и весь его род.

Он приподнял полог, закрывавший заднюю часть повозки, и посмотрел наружу. Подле повозки ехал верхом его слуга, за которым взгляд посла невольно приковывал близко подступавший к дороге лес. Он еще тогда, в зимнем и тяжком походе, испытывал страх перед лесными бесконечными глубинами и той незнаемой жизнью, что тлела в этих густых, затаившихся в недобром молчании чащобах, и ощущал тяготившее его чувство тесноты. Лес будто бы сдерживал его волю и лукаво направлял ее в нужное ему русло. Посол и сейчас не избавился от незримого лесного давления на тело и душу, удивляясь при этом, что жена и сын не испытывают подобных чувств.

Посол в который раз припомнил подробности морозного и ледяного похода через Суздальскую землю и невольно почувствовал волнение. Казалось, все тогда было против них: и туземцы, и леса, и реки, и снега – все они пакостили на каждом шагу, забирая в вечный полон товарищей, переламывая многовоевые тумены. Уже то, что они сумели выбраться из этих непроходимых лесов и медвежьих сугробов и, хотя и в малой силе, все же добрались до милой сердцу степи, мнилось сейчас ему чудом. Посол затем сколько раз дивился, как они отважились в трескучие морозы посягнуть на Суздальщину, и признавался себе, что ведай они, с какими столкнутся трудностями, – никогда бы не вступила татарская конница на заснеженный лед Москвы-реки. Но в то же время он понимал, что, может, потому, что они нагрянули так нечаянно в середине зимы, им удалось застать врасплох сильного недруга и положить его землю пусту.

Посол потрогал рубец на щеке, который оставил ему на речке Сити молодой дружинник, скрывшийся затем в лесах и потому оставшийся неотомщенным. Ранее он думал о нем со злобой, но сейчас пожелал найти его и вместе вспомнить те удалые годы.

Ордынскому послу наскучило сидеть в повозке. Он чувствовал, как затекли ноги и усиливается боль в пояснице. Посол еще раз выглянул из повозки и хрипло прокричал слуге. Повозка остановилась, тут же остановилась другая повозка, в которой вместе с рабыней находилась его жена. Сопровождавшие посла всадники тоже остановили коней и терпеливо наблюдали, как посол покидает повозку, ступая ногой на услужливо согнутую спину спешившегося слуги, и как медленно несет свое тяжелое и плотное тело на кривых и слабых ногах.

Послу

и впрямь было трудно ходить, потому что затекли ноги, болела поясница и еще потому, что за свою долгую беспокойную жизнь он не столько ходил, сколько сидел в седле либо на пухлых подушках.

Он не обращал внимания на поспешные раболепные взгляды и действия окружавших людей, ибо давно понял, что с таким же усердием эти люди снесут ему голову, если его время пройдет и более сильный и властный владыка прикажет расправиться с ним.

Из всего хоровода низких поклонов, общего пресмыкания и показного трепета он выделил сына. Сын сидел на коне подле повозки матери и смотрел на отца. Посол ощутил расслабляющий прилив нежности и в какой раз подумал, что среди этих послушных людей он до конца может довериться только сыну.

Посол спросил сына о жене, и не столько из его слов, сколько по озабоченному выражению его чистого и ясного лица понял, что она страдает. Он сокрушенно покачал головой и, медленно и тяжело подойдя к повозке жены, откинул ее полог. Увидел обеспокоенную рабу и потухшие глаза жены.

Она сидела, согнувшись и прижав руки к животу. На ее лице было столько страдания, что посол растерялся и умоляюще посмотрел на застывшего в нескольких шагах от него в почтительном полупоклоне московского наместника. Он спросил у наместника, долго ли еще ехать? Узнав, что проехали только половину пути, недовольно поморщился и несколько раз чмокнул почти бескровными сухими губами. Он негромко и как можно участливее поведал жене, сколько им еще осталось ехать, и спросил, не будет ли ей лучше покинуть повозку и провести остаток пути на носилках? Жена, немного подумавши, отказалась. В ее коротком отрывистом ответе он уловил раздражение и почувствовал себя виноватым за ее страдания. Посол бережно, будто стыдясь своей беспомощности, опустил полог и, потупивши очи, отстраненно наказал слугам подать ему коня и продолжить далее движение поезда.

Посол ехал подле повозки жены. Когда лес близко подходил к дороге, острые и колючие иглы елей задевали его лицо. Посол не нагибал головы при виде нависавших над ним разлапистых ветвей, а только наклонялся в сторону повозки и закрывал глаза.

Янка же, а это она была женой посла, не только не приметила на лице мужа сострадания, но даже тотчас забыла, что он говорил ей. Боль внизу живота так мучила ее, что происходившее вокруг только мешало и раздражало. Даже вид сына, несколько раз заглядывавшего в повозку, не вызывал обычной теплой волны любви и жалости. Она только отметила про себя, что сын посмотрел на нее печально, и почувствовала, что он остался по ту сторону хвори и потому отдалился от нее.

Янка молила Господа, чтобы он унял эту боль. Но боль не отпускала. Она решила, что, если переменить положение или сесть по-другому, боль ослабнет. И действительно, когда она либо садилась по-иному, либо ложилась на живот, то чувствовала себя лучше. Но от резкого вздрагивания повозки или от собственного неловкого движения муки становились сильнее, и тогда Янка тихо стонала.

Ей все чаще приходила мысль, что недуг уже никогда не покинет ее. Тогда Янка думала, что все свои наряды, все накопленное злато и серебро она отдала бы за то, чтобы избавиться от немощи. В те редкие мгновения, когда боль затихала, Янка спрашивала себя, за какие же грехи она так наказана Всевышним? И находила ответ в своем безропотном послушании тщеславию, глубокой занозой засевшему в душе.

Янка только сейчас, сидя в повозке, призналась себе, что стремилась на родину, не только надеясь, что родной воздух исцелит ее, но еще из-за желания показать своим соплеменникам, как из всеми понукаемой и презираемой рабы стала женой человека, перед которым трепещут все князья земли Русской, и что даже к ней те князья похаживают и заискивают, одаривают. Где-то неосознанно она чувствовала себя владычицей родной стороны и гордилась этим. Ведь через какие напасти прошла, пока не оказалась женой всесильного ордынского посла.