Злые вихри
Шрифт:
Когда находилъ на него мучительно-сладкій трепетъ, и дйствительность исчезала передъ безплотными образами -- онъ, самъ того не замчая, импровизировалъ. Въ его мозгу внезапно создавались мрныя рифмованныя фразы, одвались переливами его голоса и пополнялись звуками инструмента, послушно оживавшаго подъ его пальцами. Потомъ онъ часто хотлъ вспомнить и слова, и мелодію, но не могъ этого.
Импровизировалъ онъ и теперь на нсколько прежнихъ словъ и мотивовъ...
... Безсонница становится мучительне. Все, что отравило жизнь, все, что обмануло -- встаетъ теперь въ сердц неотвязнымъ, злымъ призракомъ...
НемолчныеКуда скрыться отъ этого призрака, въ чемъ найти забвенье?.. Проклятья! проклятья! безумныя муки!..
Но вдругъ... будто искра небеснаго свта, Но вдругъ -- будто капля тепла и привта, Закралися въ душу забытые звуки...Это все т же звуки далекой чистой любви, сулившей когда-то дтски наивному, просившему счастья сердцу неизвданное и безпредльное блаженство. Это голосъ, нжный и ласковый, не умющій лгать и притворяться... Это она -- и онъ видитъ ее такою, какою была она въ ясные дни и долгіе блдные вечера той далекой весны, когда вокругъ нихъ осыпались блые лепестки со старыхъ яблонь, грушъ и вишенъ... Осыпался цвтъ весенній!.. и опять призракъ!..
Но жизнь все же зоветъ, зовутъ добро, правда, вс завтные идеалы. Въ нихъ -- спасенье! Кипитъ борьба, напрягаются силы, а посл долгихъ лтъ,-- уставшія руки, уставшая голова, уставшее сердце и -- втряныя мельницы съ машущими, даже неполоманными крыльями...
Что-жъ остается?
И вотъ, какъ бы изъ самой глубины чернаго, душистаго мрака этой южной ночи, доносится, глухой призывный голосъ. Онъ зоветъ къ наслажденію, ибо вн грубаго, животнаго наслажденія -- ничего нтъ въ этомъ мір...
Что-то жгучее и жуткое пробжало по клавишамъ рояля -- и застонало, а потомъ засмялось злымъ, мучительнымъ смхомъ. Голосъ Аникева замеръ послднимъ вздохомъ на самой высокой, незамтно ушедшей въ безпредльность потк,-- потомъ быстро упалъ до своихъ крайнихъ низкихъ нотъ и, дйствительно, будто изъ глубины бездны, началъ жутко-циничный призывъ къ наслажденію.
«Боже мой! Что-жъ это онъ такое поетъ!-- вся насторожившись и въ неподдльномъ ужас соображала Наталья Порфирьевна.-- Вдь, это ужасти! Это безнравственно... и у меня!.. молодежь тутъ... Lise... маленькая княжна Ninette... другія... слушаютъ! во вс уши слушаютъ... и теперь Великій постъ, наконецъ! Да онъ просто съ ума сошелъ... Богъ мой, какъ я обманулась»...
Она ужъ давно не видала такой неблагодарности. Она такъ обласкала его, «все поняла -- и простила», взялась его реабилитировать,-- а онъ вотъ чмъ отплачиваетъ! «Но, вдь, это хоть безнравственно, а дивно хорошо то, что онъ поетъ, съ какою душой, съ какою страстью! Хоть бы слова-то не такъ ясно выговаривалъ...»
Она повела однимъ глазомъ въ самыя опасныя мста -- и увидла, что вс какъ бы парализованы, вс подъ обаяніемъ этихъ необычныхъ, чудныхъ звуковъ...
«Enfin c'est un vrai artiste!» -- ршила она, забыла свою тревогу -- и слушала.
Исходящій изъ глубины бездны голосъ
Послдній звукъ, замеръ, слившись съ оглушительнымъ, торжествующимъ аккордомъ... Аникевъ поднялся будто выросшій, съ блднымъ, какъ слоновая кость, лицомъ и сверкавшими, лучистыми глазами. Нсколько мгновеній въ огромной гостиной стояло полное молчаніе. Никто еще не пришелъ въ себя, не шевельнулся.
– - Вотъ такъ пніе! Вотъ музыка!-- первый произнесъ сановный меломанъ, совершенно вышедшій изъ своей полудремоты.-- Давно ужъ я не испытывалъ такого художественнаго удовольствія!-- прибавилъ онъ тише, обращаясь къ «la b^ete», оказавшемуся его сосдомъ.
Потомъ онъ невольно, прежнимъ привычнымъ движеніемъ, поднялъ руки и громко ими хлопнулъ. Въ нсколькихъ мстахъ гостиной раздались и тутъ же прилично смолкли рукоплесканія.
Наталья Порфирьевна окинула всхъ взглядомъ, приподнялась и подошла къ Аникеву съ протянутой рукою.
– - Спасибо вамъ, Михаилъ Александровичъ,-- громко сказала она, пожимая ему руку:-- вы, кажется, никогда еще такъ дивно не пли!
Она подвела его къ только что покинутой ею дам, дотронулась до кресла, приглашая его ссть, и затмъ сдлала общій обходъ гостиной.
– - Оuі, c'est bean!-- говорила она то тамъ, то здсь.-- Это необыкновенно хорошо... Онъ истинный артистъ, un grand artiste... И онъ иметъ право кой о чемъ забыть и слушаться только своего вдохновенія...
Эти слова, а главное, ихъ тонъ, объявляли всмъ, что ничего компрометантнаго не случилось, и что позволительно только восхищаться.
IV.
– - Я подумала о томъ, какое бы удовольствіе доставлялъ такой вашъ талантъ Софь Михайловн,-- сказала дама, опуская свое рукодлье и останавливая на Аникев ласковый взглядъ большихъ, спокойныхъ глазъ.
– - Да, ваше--ство, моя мать очень заботилась о томъ, чтобы я сдлалъ изъ моихъ музыкальныхъ способностей все, что можно... вдь, это ея наслдство,-- отвтилъ Аникевъ.
Онъ уже очнулся отъ припадка вдохновенія и владлъ собою. Весь его внутренній міръ, еще за минуту кипвшій и наплывавшій: на него со всхъ сторонъ, внезапно заснулъ, исчезъ, будто его никогда и не бывало. Только легкое и довольно пріятное утомленіе чувствовалось въ тл.
Вспомнилось далекое время, когда мать давала первые уроки музыки, когда онъ такъ любилъ тихими вечерами слушать ея пніе. Матери давно нтъ, она забыта, а ужъ особенно въ этомъ «большомъ свт», гд такъ скоро все забывается. И вотъ ее вспомнили!