Змееносец
Шрифт:
Папаша девочки, охреневший от первых крупных заработанных денег бизнесмен средней руки, Вандербильд недоделанный, гнул пальцы так, что хотелось встать и от души приложиться кулаком по наглой гладко выбритой роже, чтобы долетел вместе со стулом прямо до двери. А потом добавить ногой под дых, желательно в «солнышко», конечно. По крайней мере, заткнулся бы минут на пятнадцать. Пока не продышался. Глядишь, и мамаша вмиг стала бы сговорчивее.
Соблазнительная картинка, что и говорить. Увы, нельзя. За последние годы он привык давить в себе подобные порывы. Поэтому он ограничился тем, что выпрямился, закинул руки за голову и откинулся на спинку офисного кресла, мягко спружинившего под его тяжестью. Вандербильд
Переливание из пустого в порожнее тем временем продолжалось. Хайдаров уже скис и заткнулся, кажется, не верил в возможность уговорить родителей дать возможность опросить девчонку. По лицу Хозина, непроницаемому и мрачному, нельзя было догадаться, о чём он думает. Крепок, крепок, думал Малыгин, разглядывая крупную лобастую голову москвича, почти сразу переходящую в покатые плечи, делавшими их обладателя похожим на бывшего борца. Крупные мясистые губы шевелились, выплёвывая наружу одну фразу за другой. Голос почти не изменился с начала беседы. Неудивительно, на одну его реплику родители отвечали десятью. Папаша уже охрип и, похоже, наконец-то сбавлял обороты. А жена – ничего, ещё держится. Вначале, правда, на пике возмущения вообще тараторила как пулемёт, сейчас тоже подуспокоилась.
Как любые нувориши, только что выбившиеся из грязи в князи, одеты оба были броско. У женщины на правой руке красовались две золотые гайки солидных размеров. Даже если золото самоварное, лениво размышлял, разглядывая их, Малыгин, на месте муженька я бы особо с ней не задирался – влепит плюху, и иди зубы вставляй. Другое дело, что я бы за такое сучке сразу челюсть сломал. На другой руке кольцо было одно, зато с бриллиантом. Компанию бриллианту составляла висевшая на запястье золотая цепь толщиной уже почти неприличной. Аналогичная цепь украшала шею мужа, под рубахой которого на груди высился небольшой бугорок – очевидно, нательный крест.
В памяти промелькнула картина, увиденная в Побегатиках, он вспомнил девочку, одетую в криво застёгнутый «комбез» и непомерно большие валенки (бабкины, должно быть, взяла), и саму старую женщину, её недоверчивый, враждебный взгляд. Удачно сплавили девчонку родители. А ведь ещё старший ребёнок есть. Хоть в школу ходит, не так ему погано…
– А я вам в сотый раз говорю: нет. Не видела Вика ничего, иначе бы нам рассказала. Не надо ребёнку про такое знать. Психику травмировать только.
– Про «такое» она и не узнает. Все вопросы будут составлены максимально обтекаемо. Жанна Васильевна является психологом высшей категории…
– Плевать я хотела на её категорию, я к своему ребёнку никого не пущу! Тем более ментов!
– Полицейских.
– Да какие вы полицейские, сколько вас не переименовывай, всё равно останетесь ментами! – истерично взвизгнула женщина. Её муж при этих словах беспокойно заёрзал, сообразив, что его благоверная такими темпами вполне может договориться до оскорбления полиции. Что уголовно наказуемо.
– Люда, – предостерегающе пробормотал он, потянувшись к жене. Та развернулась так резко, что он невольно отпрянул. На раскормленной ряхе явственно мелькнуло выражение испуга. Малыгин едва не засмеялся в голос.
– А ты вообще заткнись! Зассал, да? Сам их матом во все дыры кроет, а когда они вот перед тобой сидят – сразу язык в жопу засунул?! А вспомни, как ты орал, когда тебя прав лишить хотели! Забыл? А когда тачку эвакуировали?
Перед тем как ехать в помещение, которое свежеиспечённый новомагнинский Вандербильд, в миру Ясьянов Борис Владленович, по какому-то
– Поймите, – встрял Хайдаров, – трое человек убито. Один прямо напротив дома, где ваша мама живёт. Людмила, вам за неё не страшно? А за дочку свою?
– Не твоё собачье дело, за что мне страшно, – огрызнулась та. – И не Людмила, а Людмила Валентиновна. Если вы за маму мою боитесь – её бы и спрашивали. А вы к ребёнку привязались, тоже мне, офицеры хреновы.
– Кстати, да! – оживился Ясьянов. – А чего вы мою тёщу не допрашиваете?! – на его лице появилось мечтательное выражение. – А в «обезьянник» вы её на пару дней можете посадить?
– Рот закрой! – незамедлительно отреагировала Людмила. – Ещё на маму мою при посторонних потявкай, я тебя вообще дома урою. И ещё: хватит ей с внучкой сидеть. Будешь Вику со следующей недели снова в сад водить. Пусть хоть изревётся там. А маме моей отдыхать пора. Семьдесят лет ей, как-никак.
Судя по тому, как Хайдаров посмотрел на своего босса, он сейчас вспомнил разговор в машине, когда они уезжали в то утро из Побегатиков. «Почему вы не стали расспрашивать женщину? – спросил он тогда Хозина. Сам Малыгин, понятное дело, с расспросами не лез, хотя и его удивило, как москвич не остановил уводящую девочку старуху. – Она же могла видеть убийцу». «Даже если знает – сейчас ничего не скажет. Замкнётся, слова не вытянешь, – ответил тогда Хозин. – А девочка интересная». А потом дал задание узнать про то, кому принадлежит дом и кто родители этой Вики. А потом почему-то решил, что именно девочка могла что-то видеть. Что, кстати, чистая правда – и это надо учесть.
– Боятся они за нас, как же. У меня, как только я в Новмаг приехала, сразу тачку дёрнули, – у Людмилы, похоже, открылось второе дыхание, – и не ведро какое-то, а «Митсубиши» новую, из Японии полгода везли! Нашли, как же! Ни хрена не нашли! И ещё с такими лицами приехали – ни сочувствия, ничего. Как роботы. Сами, наверняка, и украли. Или угонщиков крышевали.
– А вы в каком году в Новомагнинск приехали? – спросил Малыгин.
– В восьмом, – женщина от неожиданности сбилась с темпа. – А что?
– Ничего.
В 2008 году он только устроился в милицию после двух лет срочной службы в армии и ещё двух на контракте. Город приходил в себя после лихих девяностых. Новомагнинску «выздоровление» далось легче, чем другим крупным городам этого региона. Олигарх, подмявший под себя металлургический комбинат, в отличие от известных персонажей яхтами размером с «Титаник» и виллами в Монако не баловался, сам всю сознательную жизнь до перестройки на этом предприятии проработал и город любил. Порядок навели относительно быстро. Но с угонами в те годы действительно была беда – уезжало всё, что можно было укатить, от «Лексусов» до тракторов, благо граница была недалеко, и было куда сбывать. Не желавшие горбатиться на металлургии молодые парни часто выбирали другой способ заработка. Гопота снимала зеркала, могли и вовсе разобрать тачку на части, если владелец оставлял её в каком-то глухом месте, люди посерьёзнее уводили машины с концами.