Змееносец
Шрифт:
Второй этаж ей нравится намного больше. Всё помещение – это одна огромная комната, заваленная старыми игрушками, которые подарили ей добрые дяди и тёти. Ей невдомёк, почему мама так ругалась, принимая очередной пакет, и почему так часто говорила про помойку. Ей вообще невдомёк, почему мама так часто ругается. И кричит на папу. И папа кричит на маму. И говорит ей плохие слова. Однажды она повторила одно из услышанных ей слов в их же присутствии, и они начали вдвоём кричать уже на неё.
Они с братом иногда ссорятся из-за игрушек. Наверное, папа с мамой тоже ссорятся из-за них. Только игрушки
И, наверное, поэтому она уже давно живёт с бабушкой, а маму со Славиком видит, только когда они приезжают к ней на выходных. Очень редко папа приезжает тоже. Своего старшего брата она обожает. Маме тоже рада всегда, хотя немного её боится. Папу она не любит и боится намного больше. Тем более что когда он приезжает, он почти всегда начинает придираться к бабушке. Та в ответ молчит и даже не смотрит в его сторону. «Всё в игрушки играют», – подтверждая её мысли, сказала бабушка однажды, глядя вслед отъезжающей от окна новенькой папиной машине, на которой родители с братом возвращались от них в город. «А какие у них игрушки, ба?» – спросила она тогда, глядя снизу вверх на выбившиеся из-под платка седые бабушкины волосы. «Дурные», – фыркнула та в ответ. «Поломанные?» – родилась догадка. «В голове у них поломано, – загадочно сказала бабушка, задёргивая штору. – Не стой босыми ногами на полу, сколько раз говорила. Не нравятся мне все игры эти, не доведут до добра».
А вот ей все игры и все игрушки нравятся, даже поломанные. Даже машинки без колёс. Не говоря уже о куклах, пусть даже без рук и без ног. От кукол она без ума. Но она же девочка, правда?
Ой! Она же забыла поздороваться! Знакомьтесь, её зовут Вика.
Можно Викуся.
Как же хорошо на улице! Снег блестит на солнце. Хочется гулять, но бабушка запретила. Испугалась, что Викуся вчера кашляла. А она не простыла, честно! Просто немного сопли текут. Ну и что? Она возьмёт с собой платок. И даже может выпить лекарство. Даже если оно будет горьким. Но сейчас почти нет горьких лекарств. Сиропы сладкие, леденцы тоже. В общем, она согласна выпить лекарство. Осталось только бабушку уговорить.
Она уже почти слезла с подоконника, где сидела до этого, и замерла, так и не спустив до конца вниз вторую ногу. По улице, которую отделял от их участка забор из сетки, проехала машина. Остановилась у соседнего дома. Из машины вышли трое. Их она раньше не видела. Один со светлыми волосами, на носу большие круглые очки. Он был немного похож на одну из её кукол, Кена, как называет куклу мама. Смешная всё-таки мама, никак не может запомнить, что это Крейг. А бабушка и вовсе ни одного кукольного имени запомнить не может, просто говорит, что они все страшные.
Страшные – это двое других дядь. У обоих пугающие лица. У того, кто сейчас стоит рядом с красивым, нос сплющен и лицо почти квадратное, жестокое. Второй, который вылез из машины последним и сейчас медленно шёл вдоль их забора, ещё хуже.
Но про того дядю, который ей понравился, даже бабушка бы не сказала, что он страшный, если бы он был куклой. И очки – это хорошо. Очки – значит умный.
Она слезла с подоконника и помчалась к дивану, на котором лежала бабушка. Около её руки валялся пульт от работающего телевизора. Бабушка спала.
–
Молчание. Только лёгкий храп из-под верхней губы. Глаза закрыты.
– Ба?
Никакой реакции.
Она уже почти дотронулась до распухшей руки с сеткой выступивших вен, чтобы разбудить, но в последнюю секунду передумала. Её могли и не отпустить. А посмотреть на живого Крейга, да ещё в очках, хотелось.
Она проскользнула в прихожую, где на высокой вешалке висела верхняя одежда. Её комбинезон с рисунками жёлтых котят, конечно, висел под бабушкиным пальто. Значит, придётся перевешивать пальто на другой крюк. Значит, нужен стул.
Стул она притащила из кухни (проходя мимо кладовки, она, разумеется, ускорила шаг и даже старательно отвернулась в сторону, чтобы случайно не заглянуть в чернеющую щель между дверью и косяком). Подставила его к вешалке. Сопя, перевесила пальто, едва не уронив его, добралась до своего комбинезона, сняла его. Быстро натянула на себя, застегнула до самого горла. На голову надела шапку, на руки – варежки.
Ключ бабушка оставляла в дверях. Думает, что Викуся не сможет его повернуть. Думает, что Викуся маленькая. Как же! Сейчас я удивлю тебя, бабушка!
Дверь, щёлкнув, открылась. Из щели повеяло морозом. Ноги захолодели. Тут она вспомнила, что не надела ботинки. Недолго думая, она сунула ноги в тёплые бабушкины валенки, в которых утонула почти до колен. С ног не спадут, у бабушки маленькая ножка. Балетная, как она с гордостью говорит. А Крейг может уйти.
Аккуратно прикрыв за собой дверь, она как могла побежала к воротам. Валенок с правой ноги всё-таки чуть не свалился, пришлось запрыгать на одной, а потом вбивать вторую ногу поглубже в тёплый войлок. Когда она подбежала к воротам, она остановилась, шумно дыша. Из-за большой рябины-черноплодки доносились мужские голоса:
– … видели?
– Нет. Здесь в основном летом живут. С водой здесь плохо – трубы часто рвёт. Каждый год ремонтируют, и всё без толку. Ошибка при проектировании водопровода ещё с советских времён.
Голос был низкий, неприятный.
– Воду с собой можно привозить.
А вот это, наверное, Крейг.
– Не навозитесь. Да и вода не только для питья нужна. Зимой без воды невозможно.
– Согласен.
Третий. Наверное, тот, лицо которого напугало её ещё больше, чем лицо человека со странным носом. Все они здесь. Интересно, о чём они?
– Тело могли принести? – опять третий. Негромкий голос, как будто бесцветный какой-то.
– Нет, – снова неприятный, – следы крови на снегу опровергают. Его убили тут. Удар точно в ярёмную вену. Брызнуло фонтаном.
– Почему так решили?
– Следы на снегу. Следы крови. Брызнуло сильно и в одну сторону.
Ой, зачем они говорят об этом?! И Крейг тоже про это говорит? Она боится крови. С того самого момента как увидела, как бабушка порезала ножом руку, когда чистила картошку. Кровь тогда побежала по пальцу и по лезвию ножа, закапала на чистый белый стол и на брошенный полуочищенный клубень. Бабушка охнула, пошла за йодом и бинтом. Промыла порез и замотала рану. И только тогда обратила внимание на Викусю, которая, не издав ни одного звука, стояла на месте, уставившись на капающую с края стола на пол кровь.