Знаменитость
Шрифт:
– Да кто вам дал право оперировать людей, как подопытных кроликов! – казалось Айболит сейчас растерзает ученика, который был на голову выше его. – И сокурсницу свою, Лену Никифорову, вижу, подговорили пойти на это преступление!
– Вадька, дурак! Я же тебя предупреждала, нельзя так! – завопила перепуганная девушка и с досады шарахнула приятеля по спине подносом с инструментами. Никелированные железяки с грохотом разлетелись по операционной.
От удара Вадим качнулся. Руки его со шприцем дернулись, а так как игла все еще торчала у Алеши в глотке, несчастный певец жалобно замычал.
– Немедленно прекратить! – приказал профессор.
– Шо вы, Захар Самуилович! Тут требуется срочная помощь! Особо сложный случай, – принялся оправдываться студент, но свою жуткую иглу все-таки извлек из Алешиного горла. – Помните, я вам показывал журнал? Здесь те же симптомы. Боюсь за летальный исход. Мы же все давали клятву Гиппократа!
– Дайте посмотреть, – распорядился профессор, – А вы, Никифорова, извольте подобрать все инструменты. С вами будет отдельный разговор! Светите сюда!..
Пока он, похмыкивая, рассматривал содержимое Алешиного горла, провинившийся Вадим светил ему большой лампой и бормотал что-то жалобное про дипломную работу. Я же, не теряя ни секунды, раздергивал завязки, прикрутившие Алешины локти к креслу. Узлы были затянуты так намертво, что хотелось пустить в ход зубы. Но вместо этого я подобрал с пола какой-то крючковатый инструмент и орудовал им, торопясь освободить певца.
– В общем, так! – закончил осмотр профессор. – Я теперь не знаю, что с вами делать, Малыночка! Вы мой лучший студент, я вами привык гордиться. Но сегодня вы чуть не изуродовали человека! Если бы мы вовремя не подоспели, могло случиться непоправимое! Как вы только могли выдумать, черт знает что, когда правильный диагноз – узелковый ларингит?!.. Не требующий оперативного вмешательства? Извольте убедиться, – и завкафедрой взял лампу из рук студента.
Пока они рассматривали Алешино горло, и сыпали непонятными медицинскими терминами, я пытался понять, чем сильнее расстроен завкафедрой: тем, что его лучший студент решился на подпольную операцию, ничуть не лучше криминального аборта, или тем, что диагноз Вадима оказался не верен – и значит, сам профессор его плохо научил.
– Но, Захар Самуилович! Ведь не было ни температуры, никаких простудных симптомов? – продолжал гнуть свою линию отличник.
– Они проявятся позже, видимо у пациента ослабленный иммунитет. Как вы могли забыть такие нюансы? – кипятился Айболит.
Тем временем, я окончательно отвязал Алешу и помог ему подняться с кресла. Певца шатало от пережитого стресса.
– Погодите ка! – велел завкафедрой. – Я должен тщательно осмотреть больного. Дайте мне стетоскоп.
Он начал прослушивать Алешу, велев тому задрать рубаху, мешком висевшую поверх тощих ребер.
– Слабонервных просят отвернуться! – попытался шутить, стоявший в дверях Рудик. – Будущее светило, – таким снисходительным тоном произнес Лев Евгеньевич, глядя на племянника, что тот весь съежился.
Наконец скептическое хмыканье Айболита, проводившего осмотр, закончилось. Он взял меня под локоток и вывел из операционной в коридор.
– Вы кем больному приходитесь? – строго поинтересовался Захар Самуилович.
– Родственник, племянник, – соврал я.
– Вам надо внимательнее заботиться о своем дяде, молодой человек, – начал отчитывать меня профессор. – Ларингит при надлежащем лечении за неделю пройдет. Но я обнаружил другие, очень грозные симптомы. Давление высоченное для его возраста! Пульс плохой. Организм изношен, здоровье – ни к черту! А знаете, как нынче помолодел инсульт? Кровоизлияние в мозг становится обычным диагнозом для мужчин умирающих в сорок с небольшим. На головные боли часто жалуется?.. Хорошо, что вы приехали к нам в Одессу. Больше фруктов, купание в море, но чтобы никаких диких загораний на пляже! Только в теньке, под грибочком…
Внимания завкафедрой уже смиренно дожидался Лев Евгеньевич. И я отлично понимал, что Рудику сейчас будет очень непросто не только спасти карьеру племянника, но и уговорить профессора сохранить молчание насчет этого странного, истощенного пациента. Но почему-то я был уверен, что Рудик всего добьется. Причем ему будет проще без нас. Поэтому я повел Алешу к машине.
Уже на выходе из приемного покоя на первом этаже больницы певец вдруг оглушительно чихнул. Так, что от громкого звука, мне показалось, закачалась люстра. Через пару шагов он снова чихнул. Теперь уже точно задребезжали оконные стекла, и дежурная сестра уставилась на нас осуждающе, подчеркивая, что в больнице отбой.
– Сопли! Сережка, сопли! Ура! – еле слышно прошептал Алеша Козырный, поднеся ладонь к носу.
– Конечно, сопли! – обрадовался я. – И температура к вечеру поднимется! Не сомневайся.
В ответ он только расплылся своей фирменной улыбкой от уха до уха.
– Ну и чудак же ты, Алеша! Ребенок настоящий! – в очередной раз поразился я. – Ты лучше молчи. Анестезия сейчас подействует – половину тебе в горло все-таки успели закачать – оно вот-вот совсем занемеет и тебе надо помалкивать.
19
Роза Марковна разбудила нас рано утром. Старушка тихо, но настойчиво скреблась в дверь нашей комнаты.
– Молодые люди! Вас к телефону! – даже в этих коротких фразах, в ее тоненьком голосе звучали неповторимые одесские интонации.
Общий на всю квартиру телефон висел на стене в коридоре. Передавая мне трубку, Роза Марковна немедленно повернулась к проходящей мимо соседке и сообщила голосом, каким обычно говорят только заговорщики под большим секретом:
– Как же вы не слышали, Бэлочка?! Вся Одесса только за это и говорит. Я в райсобесе даже вздрогнула от страха! Женщины в очереди сказали: приехали какие-то страшные бандиты – гастролеры. Порядочные люди уже боятся вечером выходить на улицу!
Соседка, сорокалетняя Бэлочка, в махровом халате с большим достоинством несшая свое роскошное тело после утреннего умывания в общественном санузле, внимала ужасам Розы Марковны и бигуди, превращавшие голову дамы в копию барашка, тревожно потряхивались.
Звонил Лев Рудик. Бодрым голосом он сообщил, что для записи все организовано. Через час начинаем работать, а через полчаса он заедет на квартиру и чтобы мы уже были полностью готовы.
– Это какой-то кошмар, даже после войны, в 46-м году, я такого не помню!.. – не унималась Роза Марковна у меня под ухом, так что даже пришлось переложить трубку в другую руку. – Вы представляете, говорят – четырнадцать «мокрушников» на паровозе!